Материал хотелось начать так: "Знаете ли вы современную литературу так, как ее знаю я? Так вот - были все!"
С 22 по 28 мая в Москве состоялся 67 Всемирный конгресс международного ПЕН-клуба под девизом "Свобода критики. Критика свободы". О том, что конгресс будет проходить именно в Москве, было решено еще шесть лет назад в Барселоне, "...делегаты сочли справедливым, чтобы единственная существующая сейчас всемирная писательская ассоциация простилась с XX веком в столице России - в знак уважения к тому великому вкладу, который внесли ее писатели в мировую словесность". (ЛГ № 21 от 24 мая 2000 г.) Дело в том, что мероприятие подобного масштаба и уровня состоялось у нас за все 79 лет существования Международного ПЕН-клуба в первый и в последний раз: каждый последующий конгресс проходит в другой стране.
На нынешнее собрание прибыло свыше 300 делегатов из 75 стран. Русскую провинциальную литературу представляли 30 делегатов, в число которых попал и ваш покорный слуга, приглашенный на конгресс секретариатом правления Союза Российских писателей. Моя роль, как участника конгресса, была больше созерцательной и ознакомительной, если не считать интервью для радио "Маяк" и участия в круглом столе "Литературной газеты", посвященном проблемам провинциальной литературы.
Вот краткий перечень некоторых комитетов, конференций и семинаров, КО торые были представлены на конгрессе: "Писатели в заключении", "Писатели в изгнании", "Разные режимы - общая культура", "Малые языки - большая литература", "Экология и слово", "Литература третьего тысячелетия" и т.д. Несомненно, значительная часть мероприятий и обсуждений была посвящена чеченской проблеме: западное общество это интересовало намного больше, чем представителей российской литературы. Нобелевский лауреат Гюнтер Грасс, зачитывая приветственную речь на открытии конгресса, сказал: "Когда-нибудь чеченский или русский писатель напишут такую книгу, которая остановит эту войну!" Кажется, некий писатель Толстой когда-то уже писал такую книгу - война, как видите, идет до сих пор. Писатель Юз Алешковский на вопрос одной из телерадиокомпаний о его отношении к чеченской проблеме был менее романтичен: "Да на хрен мне это нужно!" В принципе, эта ключевая для многих тема породила едва ли не новый виток холодной войны: многие всемирно известные писатели, дав предварительное согласие, на конгресс, тем не менее, не явились. И все же, придя в итоге к единому мнению, все приняли в финале конгресса единую петицию, осуждающую войну как таковую.
Тем временем в кулуарах конгресса телевизионщики рыскали в поисках всевозможных "знаковых" фигур. Президент Русского ПЕН-Центра, Андрей Битов, стоя в обнимку с Юзом Алешковским, отвечал на вопросы сонма телекомпаний: "Скажите, как вы оцениваете международное значение данного Конгресса?" "Понимаете, - отвечал вальяжный Битов, - когда-то мы с Юзиком очень сильно бухали, но судьба распорядилась так, что он вынужден был эмигрировать, и мы не виделись с ним двенадцать лет. А сейчас вот встретились и опять забухали..." "Да, но а как же международное значение..." "Понимаете, -продолжал Битов, - последний месяц я не пил, было не до этого, а сейчас при¬шел на фуршет, раз такая халява, и опять забухал..." Словом, диалог был содержательным.
Действительно, фуршет-знакомство во время первого дня конгресса был грандиозным: помимо сотен писателей из 75 стран мира (почему-то самыми представительными были американская и японская делегации) на вечере присутствовали и представители посольств стран-участниц. Все напоминало Вавилонское столпотворение.
Моя супруга захотела сфотографировать прозаика Зою Богуславскую, жену Андрея Вознесенского. "Только ты сначала спроси у нее разрешения на съемку", - предупредил я свою Люсю. "Пожалуйста", - расплылась в улыбке обаятельная Зоя Борисовна. После вспышки фотокамеры литературная дива сказала моей жене: "Вы станете знаменитым фотографом... Потому что знаете, КОГО вы сейчас сфотографировали? Из вежливости я не рассмеялся.
Роберт Блай на семинар "Боль и Россия" выдал интересную сентенцию (я записал ее дословно): "Можно прочесть Шекспира и остаться тем же человеком, каким вы были до прочтения В то же время невозможно прочитать Достоевского, Чехова, Толстого и остаться тем же человеком. Таким образом литература заменила религию. Это верно относительно всех литератур, но особенно -русской литературы, и особенно - начала XX века. Она - не универсальная, она интимная, воздействующая на чувства человека". Сказано чертовски верно и чертовски красиво!
Мероприятия шли нескончаемой чередой, программа была забита с девяти утра до одиннадцати вечера, свыше 26 делегаций перемещалось по Москве, тщетно пытаясь успеть повсюду. Большинство мероприятий шло параллельно, так что участникам конгресса предоставлялся выбор - что именно им предстоит посетить в ближайшие часы своего пребывания на представительном собрании. Увы, ваш покорный слуга порой чувствовал себя чужим на празднике жизни: значительная часть различных ассамблей, семинаров и коллоквиумов проходила в лучшем случае на английском языке. Иногда начало какого-ни-будь собрания открывалось вопросом: "В зале присутствуют русскоговорящие?" после чего русская речь незамедлительно прекращалась.
Приходилось довольствоваться пресс-релизами: приблизительный адаптированный перевод с листа с грехом пополам был мне еще доступен.
Обедая за столом с японской делегацией вместе с сыктывкарским авангардистом Игорем Вавиловым, показал демонстрационную версию здорового русского аппетита. После четвертой смены блюд жизнь играла всеми красками радуги. Соседке-японке принесли лишний поднос (назвать это тарелкой не поворачивается язык) со вторым. "Please! Please!" - настойчиво повторяла она, пытаясь угостить меня изысканной кухней ресторана гостиницы "Рэдиссон Славянская". Наверное, до сих пор рассказывает в своей Японии о том экзотическом случае, когда она с руки кормила настоящего живого русского писателя!
Во время одного из перерывов разговорились с мюнхенской переводчицей русской драматургии и прозы Роземари Титце: "Вы знаете, Слава, интерес к русской литературе в Германии катастрофически упал. К тому же на Западе за этой Чечни в отношении России сложилось негативное мнение. Но, с: другой стороны, в Германии сейчас не читают и немецкую литературу. Словом, ни читают ничего". Роземари проживала вместе с нами в Переделкино, но в конгрессе участвовала формально. Основной ее задачей в рамках конгресса было вручение Пушкинской (!) премии известному писатею-мистику Юрию Мамлсеву (40 ООО марок! Упс!) и Пушкинской же стипендии молодой поэтессе из Вологды Наташе Сучковой (6 ООО марок! Чуть меньше, но тоже -"Упс!"). Кстати, уже на всеевропейском форуме "Литературный экспресс "ЕВРОПА 2000" Наташа презентовала мне одну из своих книг тиражом 100 (это не опечатка - именно СТО) экземпляров. До этого она подарила Роземари Титце свое новое издание, выполненное в жанре миниатюры, тиражом в 25 (!) экземпляров. Действительно, чтобы стать писателем европейского уровня, не нужны ни умудренность годами, ни десятитысячные тиражи...
В эти же дни в рамках конгресса гениальному старику Геннадию Айги вручили Пастернаковскую премию.
На совместном большом поэтическом вечере, проходившем в день рождения Иосифа Бродского, мой сосед-американец говорил своему соседу-русскому: "Иосиф был моим лучшим другом. Когда он сидел в Сибири, то рассказывал мне..." Другой сосед, не менее русский, прервал рассказчика: "Да хуй он был в Сибири!" "А почему бы и нет? - подумал я. - В России куда ни ткни - кругом Сибирь".
Ведущий поэтического вечера, Андрей Вознесенский, представил двадцатилетнюю поэтессу из Киева Юлию Богданову: "Я хотел бы, чтобы Украина была такой же светлой, как эта девушка..." При этих словах встала Алина Витухновская, вся в черном, и направилась к выходу. Кто-то из зрителей бросил реплику; "Как эта, что ли?" Всевозможные события как в зале, так и на сцене, представляли порой равноценный интерес.
Друг-авангардист Игорь Вавилов уезжал после конгресса по "Ястржембскому призызу" прямо в Чечню. На одной из правозащитных ассамблей мы подошли к чеченскому писателю Исламу Исамову (который в 1986 году окончил Литературный институт на семинаре у Приставкина), и тот около получаса рассказывал будущему Рэмбо о том, каким образом избежать официозных экскурсий от Ханкалы до Моздока и обратно и пробраться в самое пекло событий. Должен успокоить: к моменту выхода этого номера журнала задница Вавилова, вечно ищущая приключений, благополучно вернулась домой.
Конечно же, впечатления захлестнули с самого первого дня конгресса. Рукоплеща вместе с мировым сообществом блистательной речи Гюнтера Грасса в конференц-зале "Рэдиссон Слвянской", я самодовольно ощущал себя вполне равноценной частицей этого великого братства. "Скажите, а где Василий Павлович Аксенов?" - подошел ко мне "Наверное Писатель". "Да вот же он!" - я невежливо ткнул пальцем в нашего Вия русской словесности. "Нет-нет! У Аксенова, по-моему, были усы!" - замахал руками "Не Исключено, Что Писатель". "Да вот же и усы!" - удивленно добавил я. Самодовольство и гордыня слетели вмиг. "Россия, любимая моя! Россия, родимые края! Как дорога ты для солдата, родная русская земля!" - мурлыкал я себе под нос...
Вячеслав СМИРНОВ