АЛЬБЕР КАМЮ. ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ. ММ 2000.
<...>
Да, у меня есть родина: французский язык. <...>
Мало кто способен понять искусство. <...>
Ангажированность. Мои представления об искусстве возвышенны и страстны. Слишком возвышенны, чтобы я согласился подчинить его пустяку. Слишком страстны, чтобы я захотел лишить его даже пустяка.
<;...>
Фолкнер. На вопрос, что он думает о молодых писателях, отвечает: "Они не создадут ничего значительного. Им нечего больше сказать. Чтобы писать, нужно проникнуться простыми и великими истинами и посвятить свое творчество одной из них или всем им вместе. Те, кто не умеют говорить о гордости, чести, страдании, -посредственные писатели, и сочинения их умрут вместе с ними, если не раньше. Гете и Шекспир выстояли, потому что верили в человеческое сердце. Бальзак и Флобер тоже. Он вечны".
- В чем причина охватившего литературу нигилизма?
- В страхе. В тот день, когда люди перестанут бояться, они снова начнут создавать шедевры, то есть произведения, которым суждена долгая жизнь.
<...>
Мое творчество в первые два периода: люди нелгущие, значит, нереальные. В жизни таких не бывает. Вот почему, без сомнения, я до сих пор не стал романистом в общепринятом смысле. Я скорее художник, творящий мифы по воле своей страсти и тревоги. Вот почему существа, восхищавшие меня в жизни, всегда обладали мощью и исключительностью этих мифов.
<...>
Тем, кто пишут темно, повезло: у них появятся комментаторы. У остальных будут только читатели, а это, судя по всему, вызывает презрение.
<...>
В искусстве абсолютный реалист был бы абсолютным божеством. <...>
Литературное общество. Людям чудятся коварные интриги, грандиозные честолюбивые замыслы. А на деле - одно лишь тщеславие, и притом весьма непритязательное.
<...>
Когда все будет закончено, начать смесь. Записывать все, что взбредет в голову. <...>
Последнее, незаконченное сочинение Толстого, оставшееся лежать на его письменном столе: "Нет в мире виноватых". <...>
Величие состоит в том, чтобы попытаться стать великим. И ничего более. <...>
Клейст дважды сжигал вой рукописи... Пьеро делла Франческа к концу жизни ослеп... Ибсен в старости утратил память и заново учил алфавит... Не падать духом! Не падать духом!
<...>
Согласно Бейлю, не следует судить о человеке ни потому, что он говорит, ни по тому, что он пишет. Я добавлю: ни по тому, что он делает.
<...>
Художники хотят быть святыми, а не художниками. Я не святой. Мы мечтаем о всеобщем согласии и не достигаем его. Как же быть?
<...>
Для христиан история начинается с Откровения. Для марксистов она им кончается. Две религии. <...>
Справедливости нет, есть только пределы. <...>
Современная литература. Оскорблять легче, чем убеждать. <...>
Духовный коммунизм Достоевского - это ответственность всех за всех. <...>
Христианам хорошо. Они взяли себе благодать, а нам оставили милосердие. <...>
Как все слабые люди, он принимал решения крайне резкие и отстаивал их с упорством, достойным лучшего применения. <...>
Я больше люблю ангажированных людей, чем ангажированную литературу. Храбрость в жизни и талант в книгах - это уже немало. К тому же писателя можно ангажировать, лишь если он этого захочет. Его заслуга - в том, что он действует по велению сердца. А если им движут долг, навык или страх, в чем тогда заслуга? Получается, что тот, кто сегодня сочиняет стихотворение о весне, служит капитализму. Я не поэт, но я искренне порадуюсь такому произведению, если оно будет хорошо написано. Мы служим человеку в его целостности или не служим ему вовсе. И если у человека есть потребность в хлебе и справедливости, которую мы непременно должны удовлетворять, у него есть также потребность в чистой красоте, ибо это хлеб его сердца. Все прочее - не важно. Да, я хотел бы, чтобы в творчестве они были ангажированы чуть менее, а в жизни - чуть более. <...>
Почему я художник, а не философ? Потому что я мыслю словами, а не идеями. <...>
Страшный и ненасытный эгоизм художников. <...>
Чтобы произведение прозвучало как вызов, оно должно быть завершено (отсюда необходимость "обреченности"). Оно противоположно божественному творению. Оно завершено, имеет свои пределы, ясно, замешано на человеческих потребностях.
Единство в наших руках.
<...>
У искусства случаются приступы стыдливости. Оно не может называть вещи своими именами. <...>
Вера в слова - это классицизм, но, дабы сохранить эту веру, он расходует их очень бережно. Сюрреализм, который не доверяет словам, ими злоупотребляет. Вернемся к классицизму - из скромности.
<...>
Всякую мысль следует оценивать по тому, что она сумела извлечь из страдания. Несмотря на мое отвращение, страдание - это действительность.
<...>
Мы покорно соглашаемся с тем, что Мольер должен был умереть! <...>
Вне любви женщина скучна. Она ничего не понимает. Надо жить с одной из них и молчать. Или спать со всеми и делать свое дело. Самое важное - не в этом.
<...>
Разнузданная чувственность приводит к убеждению, что мир бессмыслен. Целомудрие, напротив, возвращает миру смысл. <...>
Главное, что должен уметь писатель, - претворять те чувства, которые он испытывает, в те, которые он хочет внушить. Поначалу ему это удается случайно. Но затем на место случая должен прийти талант. Значит, у истоков гения стоит случайность.
<...>
Писатель не должен говорить о сомнениях, посещающих его в связи с его творчеством. Он рискует услышать в ответ: "Кто же заставляет вас творить? Если это так ужасно, зачем этим заниматься?" Сомнения - самая потаенная часть нашей души. Никогда не говорить о своих сомнениях - каковы бы они ни были.
<...>
У Джойса волнует не само произведение, а тот факт, что он взялся за его создание. Таким образом, следует различать восхищение поступком художника - которое не имеет никакого отношения к искусству - и восхищение самим художественным произведением. <...>
Отвратительно, когда писатель говорит, пишет о том, чего он не пережил. Но постойте, ведь убийца не самый подходящий человек, чтобы рассказывать о преступлении. (Однако не самый ли он подходящий человек, чтобы рассказывать о своем преступлении? Даже в этом уверенности нет.) Следует помнить, какое расстояние отделяет творчество от поступка. Настоящий художник находится на полпути между своими вымыслами и своими поступками. Он - человек, "способный на". Он мог бы быть тем, кого он описывает, пережить то, что он описывает. Только поступок ограничил бы его, и он стал бы тем, кто его совершил.
<...>
"Жить и умирать перед зеркалом", - сказал Бодлер. Все как-то забывают о том, что "и умирать". Жить перед зеркалом готов каждый. А самое-то трудное - стать хозяином собственной смерти.
<...>
Веды. О чем человек думает, тем он и становится. <...>
Правило: в каждом человеке видеть прежде всего то, что в нем есть хорошего. <...>
Эдгар По и четыре условия счастья:
1) Жизнь на свежем воздухе
2) Сознание, что тебя любят
3) Отказ от всякого честолюбия
4) Созидание.
Бодлер: "В Декларации прав человека забыты два права: право противоречить себе и право уходить из жизни". Он же: "Бывают соблазны настолько сильные, что они поневоле превращаются в добродетели"
<...>
Ле Корбюзье: "Видите ли, художника отличает то, что в его жизни бывают минуты, когда н ощущает себя больше, чем человеком".
<...>
Пишущему лучше недоговорить, чем сказать лишнее. Во всяком случае, никакой болтовни. "Реальное" переживание одиночества более чем далеко от литературы - оно совершенно не похоже на то, которое описывают в книгах. Ср. унизительность любых страданий. Не дать себе докатиться до полной опустошенности. Пытаться преодолеть и "заполнить". Время - не терять его.
<...>
Искушение, одолевающее все умы: цинизм. <...>
Что невыносимо и постыдно, так это суесловие. <...>
Писать - это значит действовать бескорыстно. Своего рода самоотречение в искусстве. Переписывать. Усилие всегда приносит хоть какую-то пользу. Если ты потерпел неудачу, виновата лень