ПОЭТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО В ПИСЬМАХ
Время летит быстро; события из области настоящего со скорос-тью, не поддающейся осмыслению, перемещаются в область истории; этого даже не замечаешь.
Кажется, осенью 1998 года в театре "Колесо", где Эдуард Ива-нович Пашнев долгое время заведовал литературной частью (пока не вернулся в Москву), состоялась премьера спектакля по его пьесе "Робин Гуд". Пользуясь случаем, я принесла Эдуарду Ивановичу один из первых вариантов оригинал-макета своего сборника, тогда еще безымянного, и попросила просмотреть его на досуге. "Вот что, Елена, - сказал мэтр, - спектакль я уже видел, в процессе постановки и на генеральной репетиции, так что я сейчас в зал не пойду, а буду читать твою книжку".
В антракте мы с Любовью Бессоновой поднялись снова наверх, в кабинет Эдуарда Ивановича, чтобы поделиться своими впечатлениями от первого акта, но он заговорил о поэзии. Ему понравилась книга, он похвалил ряд стихотворений, особенно выделив сонет, по-священный мужу. Комментарии я опускаю, а сонет приведу:
В. К.
Когда ты выключаешь свет -
Как будто обрываешь фразу,
Которую так много лет
Подхватывает вновь рассвет...
Но все же ты берешь билет
На это представленье.
Сразу Тьма громоздится, как сонет,
Растущий из ночных тенет...
В нем ход времен и мыслей ход
Разобщены который год,
И это больно видеть глазу.
Искажены размеры строф
Под натиском больных ветров,
Несущих лунную заразу...
Эдуард Иванович сказал: "Елена, подари мне эти листы". От неожиданности я растерялась и, не успев ничего толком сообразить, сделала дарственную надпись, о чем потом пожалела - что подарила проработанный черновик, - и когда окончательный вариант был готов, отослала его Эдуарду Ивановичу вместе с первой публикацией своих стихов в "Площади Свободы", судьба которой тоже была решена в ходе того разговора в антракте, поскольку при нем присутствовал А.Д. Степанов.
В ответ я неожиданно получила письмо со стихами. В текст, как в рамку, была вставлена фотография из моей публикации. Я была очень взволнована этим двойным сюрпризом: во-первых, самим фактом ответного письма, во-вторых, посвященным мне стихотворением, красиво оформленным. Я сама люблю сопровождать стихи, как и письма, подходящими рисунками, и мне было очень приятно открыть для себя в Эдуарде Ивановиче человека, не равнодушного к форме подачи своих мыслей даже в частном письме, что, впрочем, автоматически повышало его статус: это было уже письмо человека искусства, само по себе произведение искусства, и в ответ требующее того же. Не часто жизнь так недвусмысленно требует от нас творчества!
Я тебе бросаю слово-мячик Из Москвы, с высокого крыльца, Девочка, красивая, как мальчик: Дерзкие очки на пол-лица.
Мы себя порой не знаем сами, смотришь строго, словно часовой. Но в твоем саду между цветами Проступает нежный облик твой.
Наслаждаюсь стихотворной речью, Зыбкой неподвижностью зрачков. Смотришь мне в глаза, летишь навстречу Бабочкой прозрачною очков.
Счастье и тревога в каждом слове, Я их понимаю не вполне. Над очками, ласточкою - брови. Может, и они летят ко мне?
Незнакома, значит, не любима? Извини, что не сдержал пера. Ласточкой бровей летишь ты мимо. Я ловлю - любовная игра.
Кстати, в настоящее время Эдуард Иванович работает над "тео-ретической" книгой об искусстве в соавторстве со своим другом, крупным библиофилом Виктором Панкратовым из Воронежа (так же, как сейчас я работаю над этим текстом в соавторстве с Э. И. Пашневым, хотя мы почти всегда находимся на расстоянии в тысячу километров друг от друга - Эдуард Иванович в Москве, я в Тольятти, - а сейчас и неизмеримо большем, поскольку Эдуард Иванович вместе с женой Натальей Валерьевной в Америке). В будущей книге есть глава, написанная в конце января этого года, которая называется "Красивая страница"
"Дорогой читатель, замечал ли ты, как твои руки машинально двигают на столе книгу, чтобы она лежала корешком параллельно краю стола, а не под углом к нему; как по отношению к этой книге ты выравниваешь все другие предметы на столе, творя из хаоса порядок?
<...>
В человеке заложено такое сильное чувство красоты, что даже линия зачеркивания бывает очень красивой. Например, у Пушкина в рукописи стихотворения "Осень", совершенно отчетливо видно, что Пушкин не столько зачеркивал отдельные слова и строки, сколько украшал черновик красивыми росчерками.
Рано умершая, гениальная художница Надя Рушева зачеркивала неудавшиеся рисунки так, что они ничего не теряли, а приобретали дополнительную выразительность.
<...>
Все это свидетельствует о том, что человек Художественно ода-ренный не только пишет слова, излагая события, мысли и чувства, по самим почерком своим рисует красивую страницу.
<...>
Напечатанная страница тоже должна быть красивой. Сплошной текст, без абзацев, без фигурных диалогов, без воздуха между словами, быстро утомляет глаза и даже раздражает. Это заметил Льюис Кэрролл. Его книга "Алиса в стране чудес" начинается с того, что маленькая героиня сидит на берегу реки с сестрой. "Разок-другой она заглянула в книжку, которую читала ее сестра, но там не было ни картинок, ни разговоров:
- Как можно читать такую книжку? - подумала Алиса".
Читать, конечно, можно - за неимением лучшего. Но что тут говорить, всегда приятнее держать в руках хорошо иллюстрированное издание. Не случайно еще рукописные книги богато украшались рисунками и орнаментами. "От глубокой древности две позна-вательные способности почитались благороднейшими: слух и зрение", писал Павел Флоренский, который считал, что и рисунок, и музыкальный звук представляют собой то же слово, только воспроизведенное в другой среде. Поэтому мне кажется естественным стремление подчеркнуть какие-то другие, оставшиеся за кадром стороны ( /ювесного образа изобразительным. Или музыкальным. Поэтому, если я ставлю в эпиграф строчки из песни, для меня имеют значение не только слова, но и то, как они звучат. Иногда, наоборот, появляются стихи, являющие собой словесное продолжение музыкальной фразы или выражение графического образа. Но я отвлеклась.
Получив письмо, я сейчас же с удовольствием включилась в стихотворную игру, не считая возможным делать любовь объектом игры даже на словах, в области искусства (где часто говорится о любви, на мой взгляд, безосновательно). "Неупоминай имя
Господа, Бога твоего, всуе", - гласит одна из заповедей Ветхого завета. А Новый говорит: "Бог есть Любовь". Поэтому на заданную тему я ответила следующими стихами:
Эдуарду Пашневу
Play the
game,
everybody play the game of love QUEEN
Тот итг, когда издал протяжный стон,
Увидев, как Исак играл с Ревеккой,
Царь и в лице переменился он,
Остался в Книге Бытия навеки.
Когда Иаков Лию взял женой,
Заплакал он в тоске. Засохли розы,
Но неизбежных игр жестокий зной
Не иссушил Рахили нежной слезы.
Когда желал Вирсавии Давид,
Их встречи были страстною игрою,
И знал ли кто - полцарства попалит
Пожар, рожденный этою искрою.
Итак, куда бежать от жарких уст,
В пустыню превративших мир, играя?
В нем свет дает и греет только куст -
Среди песков горит он, не сгорая.
Ответ не заставил себя ждать: "О твоем мифологическом стихотворении. Я рад, что возбудил в тебе чувство игры. Есть два основных пути в поэзии. У одних чувство культуры возбуждает вдохновение. У других - сама жизнь. Ты очарована культурными событиями, которые стали для тебя реальностью. Я это сразу по-чувствовал в твоих стихах и цветах. "Твои цветы, как бабочки. / Не ловят их, листают..." Поэтому мне и захотелось вызвать тебя на стихотворный диалог. Оторванный от тела дух - это Бог и звезды.
Это молитва в образах. Одухотворенная плоть - это выше, это реальная нежность и страсть.
От счастья лишь эхо осталось,
От веры - пустующий храм.
Все чаще приходит усталость,
И скучно вставать по утрам.
Не больно душе моей, - душно.
И если и вспомнишь о ком,
То любишь уже равнодушно,
Не сердцебиеньем, - умом.
Так неожиданно началась переписка, в которой мы с Эдуардом Ивановичем делились друг с другом своими творческими планами и мыслями об искусстве - как в прозаической, так и в стихотворной форме.
Тем временем работа над моим первым сборником приближалась к завершению, было уже насущно необходимо дать ему название, и я попросила совета у Эдуарда Ивановича, который в то время работал над стихотворным переложением древних исландских саг. Его друг, художник Виктор Прокофьев, создал цикл замечательных офортов на эту тему, возил их на выставку в Исландию. Газеты дали развернутые отзывы, был успех, и два друга решили дать вторую жизнь художественным образам - в книге. Эдуард Иванович написал мне: "Я начал читать и писать свою версию богатырских скандинавских сказаний. И вот у Тегнера в "Саге о Фритьофе" мне попались такие строки:
Но грянет буря над землей,
С ней дуб поспорит молодой.
Но луч весенний запылает, -
И роза губы раскрывает.
И сразу вспомнил о тебе, Лена Карева. Вот название для сборника - альбома твоих стихов: "И роза губы раскрывает". И, конечно, как это часто бывает, я заразился этой строчкой сильнее, чем скарлатиной, и написались стихи. Посылаю их тебе с посвящением.
Елене Каревой
Не знал я, что и так бывает:
Свет теплой лампы, сад во мгле.
А роза губы раскрывает
Передо мною на столе.
Пишу тебе я эти фразы, И слишком нежные притом, А.роза тянется из вазы Своим огромным алым ртом.
Роняет лепестки, ликуя, Но я ответить не готов. Какая жажда поцелуя У этих срезанных цветов!
Вот видишь, вслед за тобой стал пользоваться цветочными метафорами. Можно сказать, мы с тобой с одних цветов собираем мед".
Я думаю, все поэты собирают мед с одних цветов, хотя он и получается разным - на вкус, на цвет...
Почти в каждом письме я получала копию какой-нибудь интересной статьи: "Бесы без футляра" (история предпринятой в 1934 г. попытки издания "Бесов" Ф. М. Достоевского с девятой главой, помещенной в основной корпус романа), "Словно лебедь в алмазной короне" (об Анатолии Жигулине, главы, не вошедшие в книгу о Глебе Дроздове, опубликованные в воронежских газетах, статью из "Литературной Газеты", рисунок...
Свою следующую публикацию (в "Презент-центре") я, конечно же, послала своему наставнику "на экспертизу". Два стихотворения были с посвящением; в них я подводила некоторые итоги наших непрекращающихся дискуссий об источниках поэзии, о ее роли и месте в жизни. Каждый из нас по-прежнему стоял на своем.
Виктор Прокофьев ради шутки нарисовал портрет Э. Пашнева в его компьютере
Э. Пашневу
Как если бы бабочка сбросила крылья, И если бы роза - свой царский венец, Душа отреклась от искусства, и былью одевшись, на сердце легла, как свинец.
И, глядя безжалостно, как полководец, Играя судьбой отведенную роль, Горячим песком засыпает колодец, Чтоб жажда другой прокопала сквозь боль.
И песни слагает о тяжкой работе Себя иссекать из бунтующей плоти. Движенья ее - как движенья резца.
И рвутся увитые розами узы.
И крыльями плещут эфирные музы.
И этой работе не видно конца.
* * *
Э. Пашневу
Вначале слов не подберешь, Потом - слова уже излишни.. Заполнившая пропасть ложь Темней и слаще пьяной вишни
И тяжелеет голова. И ночь встает вокруг стеною. Но покупаются слова Ее великою ценою.
Как жемчуг дорогой, они Живут теплом и влагой тела, Чья жизнь навеки опустела, И потому прозрачны дни.
И только свет закатный, ал, Их наполняет, как бокал.
"Как жемчуг дорогой, они \ живут теплом и влагой тела..."Влаги тела", - вот чего не нашел я в твоих стихах раньше. Теперь есть, и тут же через метафору жемчуга где-то рядом - океан. Вот что нас с тобой соединяет - океан влаги. Но он же и разъединяет.
Ты написала сильные стихи. В твоих будущих книжках это будет одно из лучших твоих откровений. Наша с тобой странная переписка уже оправдала себя. Я считаю себя соавтором этого стихотворения, я из тебя его исторг.
Поэтому я и пытаюсь в тебе разбередить игру женщины, которая держит в руке красное яблоко и неожиданно протягивает его мне. Я беру и ем, а надо было бы сохранить это яблоко Евы и привезти в Москву, положить на стол около компьютера".
Яблоко действительно было - на фуршете после презентации стихотворного двухтомника Константина Рассадина. Мне нужно было что-то сказать Эдуарду Ивановичу, и чтобы отвлечь его от разговора с другим собеседником, я протянула ему яблоко. В письме Эдуарда Ивановича яблоко стало мифологическим, и в ответном и, как всегда, развила сюжет:
Есть мудрость - ядовитая слюна,
Непослушанье - род душевной лени,
Была жена свободна и юна.
Бросая мужа в кольца вожделений.
Не думала, желаю чашу пить,
Приятные плоды срывая с древа,
Что все равно придется ей любить Адама,
О, праматерь наша Ева!,.
И дочери, прекрасные лицом,
От этой тайны в сердце угасают,
И руки их, сплетенные кольцом,
Забвеньем одаряют - не спасают.
"Еще о публикации,., Присяжшок много добра сделает литера¬туре, если сможет регулярно печатать такие поэтические страницы. Он оказался шире моего представления о нем, И особенно мне приятно, что стихи из нашей переписки становятся фактом литера-туры",
Константин Присяжшок сделал литературе столько добра, сколь¬ко мог, оставаясь главным редактором "Презент-центра", и многие тольяттинские авторы благодарны ему. К сожалению, у владельцев этого издания другое отношение к литературе, и поэтические страницы из факта культурной жизни города теперь стали фактом истории. Но мир не без добрых людей, и теперь у нас есть свой "Город", Пожелаем ему долгих лет!
Тем временем мой стихотворный альбом был наконец-то издан, и я отправила Эдуарду Ивановичу дарственный экземпляр. Ответ пришел из Воронежа, В родном городе Пашне» оказался по делам кинематографическим; был членом жюри кинофестиваля,
"Лотяну забавно меня представил в день открытия фестиваля;
- Эдуард Пашнев, Лауреат Государственной премии, красивый человек, похожий на цыганского барона.
Так я и проработал на фестивале под этим его определением - цыганский барон".
Отправляя Эдуарду Ивановичу свою книгу, я добавила еще пару экземпляров, "Два других экземпляра, которых нужно устроить в хорошие руки, как котят, я наполовину уже устроил,,.
Пришла ко мне Настя Харитонова, Я прочитал ей строки из твоего письма про котят и дал один экземпляр со словами:
- Возьми, прочтешь, если не понравится, вернешь,
Я думал, она прочтет дома, а она тут же, не садясь, стоя посреди моего московского кабинета, стала читать твой альбом. В конце концов она заявила:
- Это уже мой любимый котенок".
Это и было началом моего знакомства с удивительным поэтом - Анастасией Харитоновой, - состоявшимся благодаря душевной щед-рости Эдуарда Ивановича Пашнева.
Я уже кое-что знала об Анастасии из писем, читала статью Эдуарда Ивановича о ее творчестве. Статья называлась: "Без поэзии народ звереет", и в ней рассказывалась удивительная история пере-вода изданной в 1994 году в Риме книги стихов и прозы Кароля Войтылы - Папы Иоанна Павла И. "Эта книга была привезена в Россию Ольгой Седаковой. Случайно ее увидела Анастасия Харитонова: "Я бегло просмотрела книгу прямо в гостях, - пишет она в предисловии к переводам. - Даже при таком поверхностном знакомстве стихи меня заинтересовали. Я попросила разрешения взять книгу домой. Когда прочитала внимательно, передо мной открылся целый мир, мир таинственный, не легко открывающий свои секреты, но и завораживающий.
В четырнадцать лет юный Кароль принес монашеские обеты, прошел сквозь смертельные опасности польского антифашистского Сопротивления, был актером, священником и, наконец, обрел папскую тиару.
Я выбрала один из циклов и, по мере возможностей, попыталась донести до русского читателя то, чем сама была очарована. Я пере-вела также "Путешествие по святым местам" - размышления в прозе, глубоко поэтичные и философские, требующие внимательно¬го чтения".
Долгое время переводы лежали в нескольких редакциях, пока... не нашли своего читателя и одновременно издателя в лице тогдашнего главы государства Б.Н. Ельцина. Книга была издана в трех экземплярах, один из которых был подарен Иоанну Павлу II в ходе официального визита, другой остался у Президента России, а третий - у автора перевода с автографом автора оригинала. "В мире по-явилась уникальная библиографическая редкость, объединившая три непохожие судьбы, трех разных жителей планеты: Президента Рос-сии, Папу Римского и молодую женщину, одаренную поэтическим чувством".
С отцом Анастасии, поэтом Романом Харитоновым, Эдуард Паш-иев был знаком еще по Воронежу и по учебе в литературном институте им. Горького, и поэтому знает Анастасию с детства.
"Я подарил девочке Насте свой роман "Девочка и олень". По ее собственному признанию, она прочла его несколько раз в разные периоды своей жизни.
Через 25 лет выросшая девочка (Анастасия Харитонова) выпустила свою очередную книжку стихов "Безвременье", где стихи были проиллюстрированы ее собственными рисунками. Она подарила мне эту книжку, и от руки добавила еще одно стихотворение:
Э. И. Пашневу
Все еще обдумаем, оценим, Будет время в прошлое взглянуть. Девочкой и бронзовым Оленем Начинался мой нелегкий путь.
Ни о чем теперь грустить не надо. Хорошо, что кончен зимний день. Растворяются в глубинах сада Девочка и бронзовый Олень.
18 марта 1999 г. А. Харитонова
Поэтическое посвящение - это эмоциональный взрыв на сердце, подобный, скажем, взрыву на солнце. Невидимая теплота может идти долго, а, достигнув другого человека, волнует душу неожиданно йрадостью или неожиданной печалью.
В этом году вышло новое издание романа "Девочка и олень" (Москва, "Терра", 2001 г.) Я поставил эти стихи эпиграфом на первую страницу.
Через 25 лет стихи девочки (поэтическое признание в любви к моей книжке) стали дополнительным содержанием романа о юной художнице Наде Рушевой.
Своей давней читательнице, теперешней подружке, я ответил стихами:
А. Р. Харитоновой
Жизнь свою я двигал, словно фишку,
То вперед, а то куда-то вбок.
Подарила девочка мне книжку,
Приписала восемь нежных строк.
Я сижу, листая и читая,
Снег в душе, а на дворе апрель.
И рисунков линия крутая,
Обвила мне горло, словно хмель.
Странному тому противоречью
Нету объясненья одного.
Одарила линией и речью
И взамен не просит ничего.
Я листаю книжку и невольно,
Как слепой, касаюсь строк рукой.
Верю, что не горько и не больно
Никому от нежности такой.
В робкой красоте - такая сила!
Зря мы закаляемся, как сталь.
Подарила книжку, разбудила
Вместе с тихой радостью печаль.
21 марта 1999 г. Э. Пашнев".
Обращение к теме жизни и творчеству Нади Рушевой не было случайным. В 1965 году в журнале "Юность" была напечатана повесть Эдуарда Пашнева "Ньютоново яблоко" с рисунками юной художницы. Много их и на страницах книги "Девочка и олень".
Творчество Нади Рушевой удивительно.
Не менее удивительно творчество Анастасии Харитоновой.
В одном из первых писем она написала, что ей прочили неплохое будущее художника, но она в 12 лет твердо решила стать поэтом. Свое решение Анастасия осуществила с какой-то невероятной силой и целеустремленностью: на протяжении последнего десятка лет из-под ее пера ежегодно выходит по сборнику, состоящему из сотни стихотворений (а то и два). На свой 30-ый день рождения она сделала себе подарок - сборник, объединяющий несколько книг, в 640 страниц. Но кроме целеустремленности посвятить свою жизнь поэзии, есть еще одно слагаемое успеха - огромный дар, который она так рано в себе ощутила и приумножила в дальнейшем.
В один из приездов Эдуард Иванович привез мне восемь книжечек со стихами Анастасии. Одна из них, ("Неуслышанная молитва", Москва, "Толк", 2000) была с теплой дарственной надписью, в которой Анастасия желала, чтобы "моя Муза' чаще посещала меня. Я задумалась над этими словами, и получились стихи:
Анастасии Харитоновой
Не знаю Музы. Я сама из муз.
Своих стихов и вдохновленных строчек,
Как бронзовых венков, тяжелый груз,
Лавируя меж запятых и точек,
Несу, танцуя, - как кувшин с водой
Или корзину с первыми плодами,
И бог чужой клянется бородой
Отнять их - но Господня сила с нами!
И пусть на деле долог и убог
Сей путь, но песни вечные слагая,
Душа найдет средь тысячи дорог
Ведущую ее к воротам Рая.
Анастасия прислала мне такое стихотворение:
ЕК
Над украшеньями в ларце -
Благоуханное сиянье.
О Поликратовом кольце
Расскажет старое преданье.
А я скажу, что чудо есть,
Оно стоит у самой двери.
И вот войдет, войдет, как месть
За наше горькое неверье.
И то, что так любили мы,
И то, что сохраняли нежно,
Исчезнет под покровом тьмы,
Тоскою сотканном прилежно.
И за угрюмою стеной,
Высокою, обледенелой,
Сокроется весь мир цветной,
А нам предстанет черно-белый.
"Теперь - о Музе. Она - не выдумка, уверяю Вас! Моя Муза, например, очень деспотична. Она выбирает, в кого мне влюбляться (чтобы были стихи), какую музыку слушать, какие книги читать. Может быть, Ваша Муза помягче, и Вы ее просто не замечаете".
В книге А. Харитоновой "Неуслышанная молитва" есть стихотворение:
РУССКИЕ МУЗЫ
Семья у них злая, недружная,
Шумливая, непокорная.
Горит мне уже ненужное
Окно, от мороза узорное.
А вдруг они завтра встанут,
Пойдут по свежему снегу?
А вдруг - до неба достанут?
А вдруг - приглянутся небу?
Одна до небес не достану я...
Да больно семья у них странная.
Анастасия Харитонова
и ее рисунок к стихотворению
"Русские Музы"
Да, когда я думаю об Анастасии и семействе муз, я вспоминаю Пушкина: "Она в семье своей родной \ казалась девочкой чужой". Зато Эдуард Иванович у муз наверняка любимый брат! Мне он частенько повторяет: "Плоть дает поэзии мощь и силу. Не улетай на своих цветах в небеса, Ходи по земле". Наверное, Анастасии тоже, Анастасии Эдуард Иванович посвятил еще такие строчки:
Анастасии Харитоновой
Жизнь прекрасна, но жестока
Даже в памятных словах.
Снова ветер, как у Блока,
Дует, чтоб развеять прах.
Ветер рыщет, улетая,
Рвет сережки у ольхи,
Ходит девочка святая,
Пишет нежные стихи,
Ходит, ставит свечку в храме,
Чтобы не было темно,
Все, что скрыто облаками.
Ей почувствовать дано.
Нежность неба, нежность моря,
У которых нету дна,..
Нежность радости и горя,
Нежность тела, ночь нежна.
Все мы нежным взглядом зрячи,
Словом, что не от ума.
Из окна казенной дачи
Смотрит будто бы с холма,
К ней иду наверх по склону
И почти дошел уже.
Поцелую, как икону,
С дерзкой нежностью в душе.
В статье "Без поэзии народ звереет" Эдуард Пашнев пишет: "Мне хочется думать, что этот цветок-лилия - автопортрет Анастасии Харитоновой. Женщина-природа, женщина-цветок, которая стоит на земле, но пытается достать руками до неба, прикоснуться к высшей гармонии". Мне очень нравятся эти строчки,
Весной 2000 года Эдуард Иванович был у меня в гостях, Я показала ему видеозапись передачи "Книжная лавка", выходящей на канале телевидения ВАЗа, посвященной моему сборнику. Эдуард Иванович похвалил передачу, бессменным автором и ведущей которой является Александра Кишкурно. Мы поговорили о поэзии, о Серебряном веке (в передаче были использованы фрагменты из фильма о творчестве А. Бенуа, и я не знала, как к этому отнестись, но Эдуард Иванович одобрил этот прием, заметив, что таким образом Александра вписала мою книгу в контекст мировой культуры, что смутило меня, честно говоря, еще больше), выпили чаю, и под занавес решили сфотографироваться вместе. В роли фотографа выступил мой муж, с посвященного которому сонета и началась, собственно говоря, вся эта история.
Получив фотографию, Эдуард Иванович написал мне:
Выдался вечер удачный, Помнился несколько дней. Шарфик коснулся прозрачный Шеи твоей и моей.
Письма писать - это мало, Чтобы коснуться бочком, Шарфиком нас повязала Перед бесстрастным зрачком.
Словно бы после полета Мы приземлились сюда. Вышло красивое фото, Очень красивое, да!
Для этой публикации Эдуард Иванович сделал такой комментарий: "Бесстрастный зрачок был в руках у мужа Елены, большого и красивого человека, который фотографировал нас в своем доме. Он тоже как бы включился в нашу стихотворную игру. И моя жена тоже участвует. Она с удовольствием читает стихи Елены Каревой".
Мне только жаль, что на этой фотографии рядом с нами нет Анастасии Харитоновой, ведь нас троих связывает между собой нечто более крепкое, чем шелковый шарф - невидимые узы искусства.
Елена КАРЕВА