Этап
Трое в теплой кухне пили вино. Паша, Юра, Андрей.
- Надо что-то делать, ребята. Паша и Андрей подняли брови.
- Ну, нельзя так дальше жить. Нельзя. Я лично не могу. Все. Брови опустились. Глаза в сторону. Еще по глотку вина.
- Ну, чего вы молчите. Скажите хоть что-нибудь.
- Что у тебя опять случилось?
- Опять?.. Это не опять. Это постоянно. Это всегда. Две недели назад на общем собрании курса голосовали за исключение Сашки Гаева из комсомола. Ни за что. Просто так. Но почти единогласно. Только Решетников воздержался, а я со всеми "за" был. А что оставалось. Вчера Гаева уже посадили. А сегодня голо¬совали за исключение Решетникова, чтоб не повадно было врагов народа поддерживать. Через две недели и его посадят. И опять я "за" голосовал.
- Правильно делал.
- Правильно, правильно... Хренабельно! И что теперь - так всю жизнь? А нам только по двадцать. Этак мы загнемся - жить-то еще сколько.
- Ты уже, Юра, загнулся, - Андрей долил в стакан вина. - И это радует.
- Кого радует? Меня - нет.
- Меня радует.
- С чего это вдруг?
- Ну, ты же не сможешь так жить дальше?
- Не смогу, Андрей.
- И что будешь делать?
- Не знаю. Вот у вас спрашиваю.
- Значит, поможешь мне.
- Так ты все-таки что-то придумал?
- Вынуждают.
- Кто?
- Дед Пихто... Ситуация вынуждает. Ты не в курсе разве, что Ягоде кислород перекрыли.
- Ну и...
- Сейчас весь аппарат НКВД обновят. И наш тоже. И вообще, всю власть в области. И те, кого сменят, не на пенсию пойдут вовсе. И поинтересуются у них там, где они окажутся, почему во всей стране неурожай, да недород, да все заводы в ущерб себе работают, а у вас, мол, в Ярославле уже не один год как сад цветущий. Да и в личном плане все обогатились, куда лучше других областей. И не просто так интересоваться будут, а с пристрастием. Иголочки под ноготки загонят. По зубкам постучат. Много еще чего придумать можно. А кого-то и бить не надо будет, и просить даже. Они сами про меня расскажут - по доброте душевной или из-за внезапно проснувшейся высокой идейной сознательности. Так что и мне что-то делать надо. С опережением, разумеется.
- Может, за границу? Сам уйдешь и нас с Пашкой вытащишь.
- Слишком просто, Юра. Неинтересно. Не для того бог наградил меня таким даром, чтобы я убегал от опасностей. Я сам опасность страшная. Пусть от меня убегают. А потом вот сам же ты говоришь, что нам всем по двадцать только. Это ж сколько еще в жизни натворить можно, а ты уже за границу намылился - на печке буржуйской задницу греть. Не-а. Не пойдет.
- По-моему, Андрюха, ты задумал что-то уж больно серьезное. Мне даже нравиться начинает.
- Угу. Серьезней некуда. Ты, Юр, скажи - ты до скольких лет пожить собираешься?
- Ну-у, если ты со своим талантом что-нибудь интересное в жизни мне предложишь, то до восьмидесяти пяти - не меньше.
- Ага. Значит, шестьдесят пять в запасе у тебя еще есть.
- Логично.
- Значит, лет пятнадцать на мою великую идею убухать сможешь?
- Смотря что предложишь. -Не пожалеешь.
- Тогда смогу.
- Но только придется еще долго голосовать "за". Для конспирации.
- Когда знаешь ради чего - это уже совсем другое дело. Паша отставил пустой стакан в сторону.
- Подождите, ребята. А вы меня что - в расчет брать не собираетесь?
- Паша? А ты как здесь оказался? - удивился Андрей.
- Да. Ты когда пришел? - улыбнулся Юра.
- Ребята, кончайте умничать. По башке надаю обоим. Все трое рассмеялись.
- Нет, Паш. О тебе я тоже не забыл. Вот ты, как раз, за границу и поедешь. От жизни этой хорошей.
- А почему не я?
- Потому что сейчас вы захотите тянуть жребий, и Паша вытянет заграницу.
- А мы все равно проверим.
- Валяйте.
Юра всунул в кулак две спички.
- Короткая - заграница.
Паша долго раздумывал и, наконец, вытянул короткую. Оба повернулись к Андрею.
- Ты когда-нибудь ошибаешься? -Не-а.
- Ладно. А теперь серьезно. Все решает жребий или так действительно надо?
- Черт его знает. Просто здесь вдвоем можно будет справиться. Зачем же третьему столько мучиться? Ну, наконец, и там кое-что из работы найдется. А жребий честный. Я его не подтасовывал. Всего лишь результат предвидел. Хотите - можете поменяться.
- Понятно. А что делать-то будем?
- Протрезвеете - расскажу.
* * *
- Мама, значит, у нас с Мишуткой теперь не будет папы?
- Глупая ты еще, Машенька. Конечно, будет.
- Я не хочу другого папу. Я хочу нашего.
- Другого папы быть не может. Папа один - на всю жизнь. А твой папа особенно. Просто теперь он не будет жить с нами. Но он будет приходить к нам в гости.
- И будет с нами играть?
- Обязательно.
- А почему он не может остаться? Разве он нас больше не любит?
- Любит, дочка. Конечно, любит. Но сейчас ему надо пожить одному. Потом ты поймешь, почему.
- Значит, он потом к нам вернется? -Может быть.
- Вернется, вернется. Я знаю. Потому, что я очень-очень его люблю. И Ми-шутка тоже любит. Иты. И мы все вместе будем его ждать. Правда, мама?
- Правда. Правда, дочка.
* * *
- Товарищ Афанасьев! Сергей Яковлевич!
- Извините, мне кажется, я вас не знаю.
- Это же прекрасно! Новое знакомство - это всегда так интригующе. Да куда же вы так бежите? За вами, право, не угнаться.
- Я не собираюсь с вами знакомиться. Идите, товарищ, своей дорогой.
- Вы знаете - парадокс, прям, какой-то - мне как раз нужно с вами в одну сторону... Да. А хотите, я вас застрелю?! Прямо сейчас, например. Смотрите, какой у меня красивый "Вальтер". А как стреляет, как стреляет! Загляденье. Вам непременно понравится.
- Что? Застрелите меня прямо в центре Парижа? У всех на глазах?
- Застрелю. Если будете настаивать.
- Что вы хотите?
- Ну, во-первых, чтобы вы пошли помедленнее. Да. Вот так, например. Во-вторых, может, мы зайдем, ну, хотя бы в то кафе? Я угощаю.
- Вы меня вербуете?
- Да что вы, Сергей Яковлевич. Зачем кому-то тратить деньги на второго секретаря посольства, если и сам посол, и его советник уже завербованы всеми странами сразу. Разве вы можете разболтать секретоз больше, чем они?
- Не могу.
- Ну, вот видите.
- Позвольте заметить, что за мной, вероятно, следят.
- Ну, что вы, Сергей Яковлевич. Все Цицероном каким-то себя мните. Я же уже сказал - кому вы нужны. ГБ ваше сраное следит за вами два раза в месяц. Для профилактики. И для галочки. Сегодня их нет, не беспокойтесь. Прошу вас. Заходите.
Двое вошли в кафе и сели за столик.
- Я буду краток. Вот фотография. Узнаете кого-нибудь?
- Да. Это я позавчера в кафе на набережной.
- А что за тип с вами за столиком?
- Не знаю. Не было свободных столиков - он сел за мой.
- А почему вы друг на друга так внимательно смотрите?
- Это случайность. Мы сидим друг против друга, и волей-неволей, когда голова не смотрит в тарелку, то обращена к тому, кто напротив.
- А что за бумаги у вас на столе?
- Не знаю. Это его.
- Как у вас все просто, Сергей Яковлевич, получается. Вы и гэбистам все так же объяснять будете?
- Что объяснять? Что из-за тесноты пришлось поужинать с кем-то за одним столиком?
- Ну, для вас это, может, и кто-то, а для ГБ - это первый и лучший вербовщик английской разведки. Господин Джордаун, если быть точнее.
- Я с ним не разговаривал даже.
- Да успокойтесь вы, пожалуйста. Не дрожите. Конечно, не разговаривали. Мы это знаем. Беда вот только в том, что ГБ этого не знает. Не знает, что вы не разговаривали.
- Я... я...
- Помолчите пока. У вас, надо сказать, сейчас не очень хорошо получается говорить. Так что лучше послушайте. К вашему безмерному счастью ГБ не знает и того, что вы с господином Джордауном за этим столиком сидели. Нету у них этой фотографии. Понимаете? Нету. Успокоились?
- Д-да.
- Рано.
- По-почему?
- Потому, что может она со временем у них оказаться.
- Не надо.
- Вы так думаете? А я вот еще не определился: надо - не надо.
- Что вы хотите?
- Я слышал, вы скоро отправляетесь в Союз.
- Да.
- И кроме дел служебных как будто бы собираетесь провести там и отпуск.
- Да.
- А еще, говорят, вы неплохой охотник.
- Ну-у...
- Не скромничайте, не скромничайте. В общем так, Сергей Яковлевич. Мне кажется, вы уж слишком давно не навещали своих стареньких родителей. А они по вас скучают. Нельзя же так. Так что уж свой отпуск проведите, пожалуйста, не в Москве, как вам того хочется, а в Иркутске, с родителями. Заодно и поохо-титесь. Вопросы есть?
- Нет... Хотя есть.
- Ну.
- А вдруг вы из ГБ? Может быть, вы таким образом хотите проверить мою неподкупность и преданность своей партии, народу и товарищу Сталину лично. И если я соглашусь выполнять ваши условия, вы меня как предателя и упечете.
- А кого вы предаете, товарищ Афанасьев? Башкой-то своей подумайте. Вы едете охотиться на медведей. Даже если я из ГБ, то на мои условия согласиться не предосудительно. А вот если не согласитесь, то фото вы видели.
- Вы дадите мне время подумать?
- Нет. Отвечайте сейчас же.
- Хорошо... Я согласен.
- Ну что ж. Тогда всего хорошего. Приятно было познакомиться. Вы, пожалуй, идите. А я еще тут посижу немного.
- До свидания.
Как только Афанасьев вышел, мужчина, сидевший за дальним столиком, встал и подошел к обладателю красивого "Вальтера". Он оказался человеком с фотографии, минуту назад лежавшей на столе.
- Все в порядке, Рамирос, - с довольной улыбкой сообщил по-испански хозяин "Вальтера". - Иначе и быть не могло. Зря мы так пеклись обо всех запасных вариантах. Зря я сомневался, что твоя мексиканская физиономия не похожа на английскую. Товарищ Сталин настолько запугал свой народ, что если бы мы посадили с этим секретарем за один столик папу римского в полном папском облачении, а потом сказали бы, что это был парагвайский шпион, то он со страху все равно поверил бы. Надо отдать товарищу Сталину должное - мозгов у него больше чем хватает. Лихо он их всех держит. Умен, сволочь. Может, мы, Рамирос, передумаем его убивать?
- Вам виднее, хозяин.
- Хм... Тебе все равно. Хорошая позиция. Легкая. Ты там не жил в этом страхе. Иногда почему-то, Рамирос, даже не смотря на все способности и возможности Андрея, мне кажется, что мы с этим извергом не справимся.
- Синьор Андрей справится со всем. -Что ж... Будем надеяться.
* * *
- Здравствуйте, Сергей Яковлевич.
- Здравствуйте.
- Я коллега того товарища, по чьей просьбе вы здесь оказались.
- Не совсем вас понимаю.
- Бросьте, Сергей Яковлевич. Понимаете. Просто страхуетесь - вдруг я не тот, вдруг из ГБ и на удачу хочу вот так нагло выяснить: с чего это вдруг такая неожиданно проснувшаяся любовь к родителям и иркутским медведям. Но я тот. И про фотографию знаю.
- С этого и надо было начинать.
- Я лучше вас знаю, с чего мне начинать. Я вас проверял - достаточно ли вы осторожны. Потому что, чтобы уцелеть, вы теперь должны быть очень осторожны.
- Чтобы уцелеть?
- Да... Вы же не думали, что нам нужна была всего лишь ваша поездка в Иркутск.
- Ну-у...
- Не думали. Правильно. Есть и еще что-то, что нам от вас нужно.
- Значит, все же вербуете?
- Отнюдь. Давайте не будем бродить вокруг да около. В течение вашего отпуска вы должны жениться. Красивая женщина тридцати с небольшим лет. Живет здесь, в Иркутске. Двое детей. И ее, и детей вы увезете с собой в Европу.
- Но, извините, это, прям, самоуправство какое-то. Вы за меня решаете всю мою дальнейшую жизнь.
- Всю дальнейшую жизнь, говорите, - незнакомец усмехнулся. - Сколько пафоса. Смешно даже. Советские люди уже давно так не говорят. Потому что вся дальнейшая жизнь уж больно часто кончается у них через пару месяцев лесоповала или рудника какого-нибудь. А вас за работу на английскую разведку так сразу к стенке приставят. Что-то хотите возразить еще?
- Хочу, но не буду. Все равно бесполезно.
- Правильное умозаключение. Вот ее фотография. Посмотрите и запомните, чтобы не шарахаться от нее, когда она к вам подойдет. Зовут Анастасией Игоревной. Будете делать все, как она скажет. Со стороны, сами понимаете, все должно выглядеть натурально: случайное знакомство, любовь, цветы и все прочее. Не забывайте, в какой стране вы сейчас находитесь. Стукачи кругом. И платные, и бескорыстные. Кто-то заподозрит неладное - и вас сгноят даже без той фотографии. Все.
Афанасьев посмотрел на фотографию и мечтательно улыбнулся:
- Ну, хоть одна радость - она на самом деле очень красивая. Улыбнулся и незнакомец:
- А вы что, надеетесь, что будете с ней спать. Улыбка слетела с лица Афанасьева.
- А как же... это...
- Это?.. Ну, я, конечно, не могу отвечать за нее с полной уверенностью, но мне кажется, она станет для вас идеальной женой и не будет допытываться, почему вы поздно приходите с работы или не приходите вовсе. Что-то еще?
- Нет.
- До свидания. До свидания.
- Да, последнее. Она вам это сама скажет, но я еще на всякий случай подтвержу, чтобы сомнений не возникало: тронете детей хоть пальцем - она вас убьет. Предыдущего мужа она за это и убила.
* * *
- Папа, мы все уезжаем с дядей Сережей. Девочка плакала.
- Я знаю Машенька. Так надо.
- А как же ты?
Ты умеешь хранить тайны?
- Умею.
- И никому-никому не расскажешь?
- Никому.
- Даже маме.
- Даже маме.
- Хорошо, дочка. Слушай. Я обязательно к вам вернусь. Обязательно. Мы прогоним дядю Сережу и будем жить все вместе, как раньше: ты, я, мама и Мишутка.
Девочка вытерла слезы и посмотрела отцу в глаза:
- Обещаешь?
- Обещаю... Но только никому ни слова.
- Никому, папа. А скоро ты к нам вернешься?
- Вернусь, Машенька. Может не очень скоро, но обязательно вернусь. Верь мне, дочка. И жди.
* * *
- Ну что, Юр. Тылы чисты, руки развязаны. Пора начинать, наверное.
- Тебе, Андрей, виднее.
- Это точно. Поэтому я и говорю - пора начинать.
* * *
- Проходите, товарищ подполковник. Садитесь.
Человек в форме капитана МГБ сел в указанное кресло. Тридцать пять лет. Брюнет. Лицо мраморной статуи. Не белое - нет. Неподвижное, непробиваемое, мертвое.
Хозяин кабинета - толстячок в штатском - непроизвольно поежился:
- Не хотел бы я быть у вас в подчинении.
Тишина. Никакой реакции на лице брюнета. Даже глаза не дернулись - неотрывно смотрят прямо на собеседника.
- В вашем деле написано, что отвечаете на все вопросы не задумываясь, и не задумываясь молчите, если отвечать не надо.
Опять тишина.
- Почему так?
- Я очень умен.
Ответ моментальный, одними губами. Лицо и взгляд по-прежнему неподвижны. Толстяк хитро улыбнулся:
- Я тоже не дурак, но почему-то обо мне так не пишут.
- Значит я умнее.
- Правда?! Тогда почему вы занимаете более низкое положение в нашей структуре?
- Я моложе. Со временем все изменится.
- То есть вы обгоните меня на служебной лестнице?
- Нет. Вы с нее уже сойдете. На пенсию, например. А я поднимусь на ваше место. Или выше.
- Хорошо. Тогда такой вопрос, Николай Николаевич, - толстяк на мгновение стрельнул взглядом на левый погон брюнета с четырьмя капитанскими звездочками. - Почему вы не удивились, когда я назвал вас подполковником.
- Я ничему не удивляюсь.
- Почему тогда никак не отреагировали, не поправили меня?
- Потому, что вы не ошиблись.
- То есть вы уже подполковник?
- По вашей легенде - да.
- Объясните.
- Вы хотите поручить мне очень ответственное задание, вероятно с выездом в регионы, для облегчения выполнения которого мне желательно выглядеть посолиднее, то есть подполковником. По факту же я пока остаюсь капитаном.
- Вы видите меня первый раз в жизни, ничего подобного раньше не выполняли и, тем не менее, угадали все точка в точку, даже про выезд в регионы. Как?
- Я очень умен.
- Все равно, чтобы до этого додуматься, нужно какое-то время.
- Мне оказалось не нужно.
- Вы себя, случаем, не считаете умнее товарища Сталина.
- Нет. Таких людей не бывает.
- Хорошо, - толстяк откинулся на спинку кресла. - Вы меня устраиваете. Очень мягко, не раздражая, зазвонил один из четырех телефонов на столе.
Излишне суетливо толстяк схватил трубку и плотно прижал ее к уху.
- Меня тоже, - услышал он, после чего на том конце провода начались короткие гудки.
- Не раньше, чем во вторник, - деловито ответил хозяин кабинета этим гудкам, сделал серьезное лицо и положил трубку.
Капитан - подполковник продолжал сидеть как сидел, не сводя глаз с собеседника. Последний же раскрыл лежащую перед ним папку, взял верхний листок и протянул через стол.
- Прочитайте. Распишитесь.
Не наклоняя головы, брюнет опустил глаза на бумагу, прочел, расписался предложенной ручкой, протянул листок через стол, после чего принял прежнее положение.
- У вас нет вопросов? -Нет.
- Это расписка о неразглашении. Тишина.
- Вы предупреждены о последствиях. Все та же тишина. Никакой реакции.
- Ну что ж, - лицо толстяка приняло озабоченное выражение. - Теперь при-ступим к самому заданию. Вот это, - он взял из папки другой листок и положил перед собеседником, - было найдено вчера утром в портфеле, лежащем посреди дороги, по которой ехал товарищ Сталин.
Опять отреагировали только глаза брюнета, равнодушно начав бегать по лежащей на столе бумажке. Крупно, ровно, печатными буквами, каждый штрих по линейке:
"Однажды, когда ты будешь спать, я прикоснусь к твоему плечу и скажу: "Я пришел". И ты умрешь. Может, это будет завтра, а может, через пять лет. Так что приятных тебе кошмаров".
Сразу с последней строчки, не останавливаясь, взгляд на несколько секунд перенесся на большое зеркало, висевшее чуть сбоку за спиной толстяка.
- Поездка была запланирована?
- Нет.
- Кто знал маршрут и за какое время до выезда?
- И маршрут, и конечный пункт поездки знал только один человек - водитель машины охраны, ехавшей первой. Он получил указания от товарища Сталина лично. Прямо перед выездом.
- Сел в машину и поехал?
- Да. Сразу же. Контакт с кем-либо исключен. Замечу также, что этот марш-рут был выбран впервые.
Глаза стрельнули в лежавший на столе листок:
- Бумага и карандаш московского производства. Портфель тоже.
- Да. Откуда вы знаете?
- Он тоже очень умен. Все купил здесь, чтобы не понять, откуда он на самом деле.
- Справитесь?
- Найти и обезвредить?
- Нет. Только найти и доложить мне. Выстрел глазами в зеркало.
- Справлюсь.
- Ваши полномочия можете считать неограниченными. Можете запрашивать себе любых свидетелей, любых специалистов, любую информацию - все, что хотите.
Толстяк нажал кнопку на столе. В дверях появился охранник.
- Идите. Вас проводят до ваших новых апартаментов и введут во все тонкости вашего нового положения.
Уходя, брюнет опять задержал взгляд на зеркале. Лишь только дверь захлопнулась, зазвонил тот же телефон. Все так же суетливо человек в штатском схватил трубку.
- А он действительно очень умен, товарищ Лунин. И главное - очень быстро умен. Это хорошо, что вы его нашли, но плохо, что так долго не замечали раньше.
Снова короткие гудки.
* * *
- Товарищ подполковник, ваш заместитель по оргвопросам майор Синицын. Капитан Головко вошел в свой новый кабинет. Снял старый китель, отдал стоящему рядом навытяжку майору, надел новый с подполковничьими погонами, висевший на спинке одного из стульев. Обернулся к своему новому заместителю.
- Позвоните в архив. Пусть делают, что хотят, но чтобы через два часа, к моему приезду, было сложено на одном столе все, что у них есть обо всех пред-сказателях, ясновидящих, гипнотизерах и тому подобных тварях за последние восемьдесят лет. И не только у нас, но и по всему миру.
* * *
Поздно вечером, вернувшись из архива, Головко сразу же вызвал к себе Синицьша, сел за свой рабочий стол в большое мягкое кресло, открыл портфель.
- Запоминайте.
В руки Синицына перекочевала из портфеля первая папка с фотокопиями документов.
- По этому: найти, где бы они ни были, всех живых участников и свидетелей расстрела, допросить, - Головко сделал паузу и после нее особо подчеркнул интонацией следующее слово, - хорошо допросить каждого на предмет достоверности смерти.
Еще две папки оказались в руках майора.
- По этим: найти, где сидят. Если уже загнулись, то все так же, как по первому. Если живы - не беспокоить, но сразу доложить мне.
Следующие три папки перешли от Головко Синицыну.
- По этим: связаться с местными органами и узнать - на месте ли, чем занимаются, не ездили сами или их знакомые недавно в Москву. Вопросы есть?
- Никак нет, товарищ подполковник.
Из портфеля вылетела на стол последняя папка.
- Этот самый сложный. И, скорее всего, это тот, кто нам нужен. Тут информация о нем от двадцать шестого и тридцать седьмого годов. Найти всех живых, от кого она предоставлена, и доставить ко мне незамедлительно. Действуйте.
- Есть.
* * *
Та-тата-та... Та-тата-та...
"Как тоскливо стучат колеса. Может кому-то кажется, что этот поезд несется с большой скоростью. Нет. Он ползет. Пусть даже и с большой скоростью, но не несется, а еле ползет, как ползет моя жизнь.
Далеко еще до Иркутска, далеко и до восьмидесяти пяти. Скоро все это кончится. Скоро что-то начнется. Как я устал этого ждать. Устал. Мне хуже, чем кому-либо другому, потому что я могу обо всем этом думать. Об этом страхе, что живет в каждом, кто еще не свихнулся, об этой боли. О несправедливости. О трусости, низости, подлости. О беззащитности... И о бессилии. О полном бессилии. О полнейшем.
Я могу об этом думать - думать о том, как мне плохо - потому что у меня есть, чем от этого спастись. Потому что я знаю, что рано или поздно я все это взорву. Сам. К чертям собачьим. И живу только этим знанием. Жду. А другим нечего ждать, нечем взрывать, поэтому и думать о том, о чем думаю я, они не могут. А если могут, то один только раз. И пуля в висок.
Нельзя делать одновременно три вещи: жить, думать и не взрывать самому. Что-то одно надо вычеркивать. Кто-то перестает жить, кто-то - обо всем этом думать. А мне досталось перестать не взрывать все это. Но вот думать больно. И ждать больно.
Поэтому и ползет так медленно поезд".
Та-тата-та... Та-тата-та...
***
- Проходите, товарищ подполковник. Садитесь.
Тот же кабинет генерала Лунина, то же зеркало на стене. Да и сам Лунин тот же.
- Я нашел его.
- Вы абсолютно в этом уверены?
- На девяносто девять и девять десятых процента.
- Значит, небольшое сомнение все-таки есть? -Нет.
- Где же десятая доля процента?
- У меня привычка оставлять ее себе.
- Быстро работаете, Николай Николаевич.
Верный другой своей привычке, Головко отреагировал на последнюю реплику обычным для него молчанием. Снова зазвонил все тот же телефон. Так же суетливо, как и в первую встречу, Лунин схватил трубку и плотно прижал ее к уху.
- Через десять минут оба будьте в кабинете триста восемнадцать, - услышал он.
На этот раз генерал не стал ломать комедию перед подполковником, разговаривая с короткими гудками. Он просто повесил трубку. Молча.
- Вы встречались когда-нибудь с товарищем Сталиным.
- Нет.
- Пойдемте.
* * *
- Автор записки - некто Никитин Андрей Николаевич, приблизительно семнадцатого года рождения, без образования. В прошлом московский детдомовец. Первые сведения у нас о нем от 1926 года. За два года до этого он был забран из детдома и усыновлен частным московским предпринимателем Огурцовым. Сразу после усыновления Никитина Огурцов неимоверно разбогател. Столь внушительный коммерческий взлет мелкого торговца привлек внимание органов, но Огурцов не отличался болтливостью, и только лишь в двадцать шестом, после хорошего с нашей стороны нажима, удалось выжать из него, что причина такого сказочного процветания - усыновленный девятилетний мальчик. Со слов Огурцова, Никитин имел поразительную способность предсказывать, какие товары в ближайшем будущем поднимутся в цене, а какие, наоборот, упадут, и предсказывать не просто абстрактно, а конкретный день изменения цены и, с точностью до копейки, среднюю новую цену. Сказать откровенно - никто Огурцову не поверил, но на всякий случай решили на мальчика посмотреть. Не удалось. Мальчик как в воду канул, и вскоре этот случай забылся. А в тридцать седьмом году Никитин снова нашелся. Точнее нашелся не сам, а информация о нем.
После разоблачения наркома внутренних дел Ягоды новым наркомом Ежовым была проведена тотальная чистка всего руководящего аппарата НКВД, в том числе и в Ярославской области. Уже за несколько лет до этого от наших статистиков стали поступать настораживающие сообщения, что слишком уж все гладко получается у Ярославских колхозников и промышленников. У всех остальных в стране - много хуже. Почему-то значения сразу этому не придали. Видимо, решили, что должно же у кого-то быть лучше всех. Но при обысках на квартирах у арестован-ной в тридцать седьмом ярославской элиты нашлось что-то уж слишком много ценностей. Разумеется, поинтересовались, откуда. И все как один поведали о молодом двадцатилетнем человеке,
Никитине Андрее Николаевиче, который уже несколько лет советовал колхозникам в какие сроки что сажать и убирать, а промышленникам - какие заказы выполнять в первую очередь, а какие не выполнять вовсе. И еще много что советовал. И не только в карман государству. Взамен же требовал немного: чтобы делились слегка доходами и чтобы не доклады-вали о нем в центральные инстанции. Да о последнем и просить было не надо -кому охота лишать себя такой золотой жилы. Да, была у него еще одна прихоть -любил чувствовать себя вне закона. Говорил всегда что угодно и кому угодно. Больше всего любил вслух о нашем государственном строе порассуждать. Со своей независимой точки зрения. Бояться ему было нечего - все доносы на него читали его же люди. Двести сорок три доноса, как потом оказалось. Четырех самых злостных доносчиков вогнал в могилу с инфарктами и инсультами. Слишком уж они близко к сердцу принимали, когда после всех их письменных стараний он доставал их своими наглыми речами снова и снова, и смеялся им в лицо. Как вы, наверное, еже догадываетесь, когда ежовцы пришли его брать, он снова как в воду канул. С тех пор во всесоюзном розыске, но вот уже больше пятнадцати лет безрезультатно. Никаких сведений о нем ни изнутри страны, ни из-за рубежа. Но я его нашел.
Головко налил себе в стакан воды из графина и, не торопясь, выпил. Сталин и Лунин выжидающе молчали.
- Сейчас он живет в Иркутске. Работает заместителем директора станкостроительного завода по экономической работе. Как раз соответственно своему профилю. Фамилия, имя и отчество у него, разумеется, другие. Гладышев Юрий Михайлович. Брать его можно хоть сегодня, но с учетом предыдущего опыта и всего того, что я о нем рассказал, я не думаю, что это будет очень легко.
В наступившей тишине вождь народов, попыхивая трубкой, ходил вдоль окна от стены к стене и переваривал услышанное.
- Ну что ж, - наконец сказал он. - Если все на самом деле так, как вы сказали, то нам предстоит большая работа. Но прежде чем приступить к ней, я задам вам три вопроса. Первый: откуда такая уверенность, что мне угрожает именно этот Никитин, а не кто-либо другой. Второй: как вы так легко его нашли, да еще под другой фамилией, да еще не выезжая из Москвы. Третий: как записка попала в Москву, если этот Никитин тире Гладышев сейчас, по вашим словам, в Иркутске.
Ответ последовал незамедлительно, как будто бы Головко только этих вопросов и ждал.
- То, что угрожает вам именно Никитин, я определил по двум причинам. Первая: автор записки явно обладает способностью предугадывать события. В тот день вы ехали на машине по ранее не используемому маршруту, решение о поездке приняли спонтанно и прямо перед выездом, никому, кроме водителя первой машины, маршрут не сообщили, а он не имел возможности кому-то еще о нем поведать. Тем не менее, портфель с запиской оказался у вас на пути и был оставлен, видимо, непосредственно перед вашим проездом, иначе бы его успел прибрать к рукам кто-нибудь из проходящих мимо сознательных прохожих. То есть автор знал точное время и точное место. Я проработал в архиве всю имеющуюся там информацию о ясновидящих. Надо сказать, что таковой там оказалось предостаточно, но подлинно интересной не много. Меня насторожили только семь человек, причем Никитин больше всего. Но остальных шестерых я тоже проработал. Кто-то из них уже ушел из жизни, в чем теперь у меня есть явная уверенность, кто-то оказался больше похож на шарлатана, чем на автора такого серьезного послания. Но даже этих шарлатанов я не сбросил бы со счетов, если бы не вторая причина, по которой я решил - и теперь уже окончательно - что это Никитин. Эта вторая причина нашлась в процессе поиска самого Никитина, по¬этому сначала я попробую объяснить, как я вычислил, что теперь он в Иркутске. Разрешите закурить, товарищ Сталин.
- Курите, товарищ Головко. Разговор долгий. Выпить, кстати, не желаете?
- Семьдесят грамм коньяку не отказался бы.
Сталин перевел взгляд на Лунина. В руках того откуда ни возьмись появилась бутылка, разумеется, с коньяком и уже открытая. Головко взял ее из рук генерала и налил себе сам, в тот стакан, из которого пил воду. Отпив две трети от налитого и закурив, он продолжил.
- Поставьте себя на место Никитина в тридцать седьмом году. Что ему теперь делать в Советском Союзе? Он засвечен, во всесоюзном розыске. Не надо даже обладать даром предвидения, чтобы понять, что второго такого княжества, как Ярославское, он себе не построит. Стоит ему где-то проявить свой дар в больших масштабах, и его вычислят, под какой бы фамилией он не маскировался. Да и органы с тридцать седьмого стали пуганные - частенько самообновлялись - так что никто не стал бы уже вступать с ним в сделку из-за денег, больше беспокоясь не о своем благосостоянии, а о целости своей шкуры. А жить тихо и скромно, как все, он не хочет. Не может уже. Ему размах давай. Королевский. Выход первый: самому устроиться в органы и снова властвовать. Не демонстрируя открыто своего дара. Выход второй: уйти за кордон. С его предчувствием он легко может определить, где и когда переходить границу, чтобы все прошло гладко. А за кордоном он опять король: доносов там не пишут, а насчет личного благоустройства - ему хватит доллара, чтобы утром зайти в казино, а вечером выйти из него миллионером. Тем не менее, Никитин не мог выбрать первый вариант, поскольку ненавидел органы и их работу, и не выбрал второй, потому что тогда нам пришлось бы пытаться объяснить необъяснимое, а именно: зачем человеку, прокатавшемуся как сыр в масле пятнадцать лет в заграничном комфорте, возвращаться в давно забытую им страну и грозить ее вождю. Зачем? За деньги? Нет. Он их сам может делать без счета. Выручать попавших в беду друзей? Нет. Это можно сделать и не угрожая вам. Да и друзья за это время все уже позабылись бы. Личная нетерпимость к вам? Тоже нет, потому что тогда бы он не ждал так долго. Больше, можно сказать, ничего существенного не остается. Значит, все это время он жил в СССР. Зачем? Почему не ушел за кордон? Почему смирился с серой жизнью и остался здесь? Ответ первый - женщина. Ответ второй - остался, чтобы убить вас. Не просто убить, а еще попытаться подержать перед смертью в беспокойстве. Почему же тогда так долго не начинал? Потому что руки связаны были. Кем? Опять же женщиной. И, скорее всего, не только женщиной, но и детьми, поскольку женщину можно провести через границу, а вот если она еще с малыми детьми, то это сложнее. И пока любимая женщина с детьми в руках советской власти, начинать ему что-либо нельзя. Поэтому и ждал так долго. Но все же начал. Значит, женщина с детьми ушла за кордон. Как? А может все-таки официально? Как официально? Подобру-поздорову никого не выпустят. Турпоездки для семей высшей государственной элиты. А если загранкомандировка, то детей тогда с собой не возьмешь. А вот если выдать свою жену замуж за сотрудника нашего посольства в какой-нибудь капстране? И чтоб детей усыновил. А почему бы нет?! Я навел справки и понял, что угадал: второй секретарь нашего посольства во Франции проводил в том году отпуск в СССР, ездил в Иркутск, якобы к родителям, и там женился на гражданке Гладышевой Анастасии Игоревне, матери двоих детей. И ее и детей он совсем недавно увез во Францию. А всего за полгода до этого гражданка Гладышева развелась со своим мужем Гладышевым Юрием Михайловичем, заместителем директора иркутского станкостроительно¬го завода. И самое-то занимательное то, что и Гладышев и Гладышева в тридцать седьмом жили в Ярославле, там же, где Никитин. Интересное такое совпадение. По всей видимости, это были друг и девушка Никитина. В тридцать седьмом он исчез, год прошатался на нелегальном положении, может, и за границей, а в тридцать восьмом его девушка фиктивно вышла замуж за его друга, друг окончил институт и с молодой женой поехал работать в Иркутск. Только приехал туда уже недруг, а сам Никитин под фамилией друга.
- А куда делся настоящий Гладышев?
- Думаю, сейчас он во Франции - забирает свою псевдожену и детей у нашего дипломата, чтобы спрятать их всех куда подальше. А может и в Союзе, даже в Иркутске. Тоже под чужой фамилией. Ведь Никитин наверняка провел год за границей и мог там и документов поддельных наделать и человека нанять, чтобы жену с детьми у дипломата забрал.
Головко допил остаток коньяка в стакане.
- А что касается вашего третьего вопроса, так я навел справки. В день получения вами записки Никитин, то есть теперь Гладышев, находился в Москве в служебной командировке. В тот же день и уехал обратно в Иркутск. По-моему, слишком много совпадений, чтобы все было не так, как я думаю.
Сталин стоял, отвернувшись к окну, и курил. Наконец, он повернулся к габеседникам.
- Считайте, что вы уже полковник, товарищ Головко. Брать Никитина поедете лично. Выберете себе команду сами. И в Иркутске можете привлечь в помощь кого угодно. Туда будет сообщено, что полномочия ваши не ограничены. Вопросы есть?
- Никак нет.
- Да, вот еще. Как выдумаете, - Сталин слегка поморщился, как будто бы не хотел говорить дальнейшее, - у него может быть предвидение окончательного успеха его затеи? Не какого-то ее этапа, а окончательного результата.
- Возможно, товарищ Сталин. Но ведь он может и ошибаться. А потом, мы ведь не знаем достоверно, в чем его затея заключается. Может, в записке он врет, и настоящая цель вовсе не убить вас, а только напугать.
- Хорошо. А теперь, если честно - вы надеетесь все-таки взять его или нет?
- Я его возьму, товарищ Сталин. Но может... не очень быстро.
* * *
- Слушайте, ребята, у меня идейка: давайте-ка сегодня ночью возьмем глав-врача областной больницы со всей его семейкой.
- С чего это именно его тебе приспичило?
- У него дочка восемнадцати лет, стерва такая, студентка сраная. Самая красивая баба в институте. Я к ней почти целую неделю по-хорошему подходил - морду воротит, даже говорить со мной не хочет. Королева прям - что ты. Цветы ей подарил - она мне их в лицо, сука, бросила. Корчит из себя черт знает что. Сегодня утром подошел практично. Разъяснил ей, кто хозяин в городе, сказал: не дашься - всю семью посадим. На этом все обламывались, а она даже не испугалась, гнида. Хмыкнула, отвернулась и пошла. Папа главврач - думает, ей все дозволено. Поехали, а?
- Только сажать?
- Ну почему же. И посадим, конечно, ну и, соответственно, прям там ее все вчетвером. А родители пусть посмотрят.
- На квартире прям?
- А что? Скажи, никогда так не делал.
- Интересная идейка. Мне нравится.
- Мне всегда такие нравились. -Да и мне тоже.
- А что за статью лепить будем?
- Найдем. Вон, две недели назад в этой больнице наш майор Шатко умер. Менингит на охоте подхватил. Напишем, что отравлен по указанию главврача. Заодно потом еще кого-нибудь из врачей упрячем - а то больно много о себе думать начали.
- А жене с дочкой?
- Тоже что-нибудь приляпаем. Первый раз что ли.
- Значит, говоришь, красивая.
- Еще какая.
- Ну что ж. Придется звонить жене, объяснять, что надо остаться на работе.
Плохо спиться теперь товарищу Сталину. До утра не спится вовсе, а утром, наконец, глаза слипаются. Но не облегчение приносит ему этот утренний сон. Нет. И не сон это вовсе, а кошмар ужасный. И всегда один и тот же. Снится ему, что спит он, и что трогает его кто-то за плечо. А потом слышит он два только слова: я пришел - и ужас сковывает его тело. Не может он пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже глаза открыть не может. Или не хочет. Нет, все-таки не может. И не хочет тоже. И стоит над ним кто-то, и смеется. Страшно смеется. Не громко, не гулко, не зловеще, но нагло. Безбоязненно. Никто так никогда не мог при нем смеяться. А этот смеется. Поэтому и страшен этот смех. И самому ему, Сталину, страшно.
А потом железные руки ложатся ему на шею и начинают душить. Сильнее. Сильнее. Медленно, но неотвратимо. И никуда от них не деться. А этот проклятый смех все громче и громче. И вот уже в самое ухо ему смеется его душитель. "Я пришел", - шепчет он сквозь смех. И душит. Душит так, что глаза начинают вылазить из орбит. Распирает их изнутри, и веки сами собой от давления этого раскрываются. Вот тогда он только просыпается и понимает, что все это всего лишь сон.
Плохо спиться теперь товарищу Сталину. Нерадостные вести приходят к нему от полковника Головко.
* * *
Что-то необычное было в выражении лиц гэбистов, встречавших московского полковника и его людей на военном аэродроме города Иркутска. Головко не стал ходить вокруг да около, сразу задал вопрос в лоб.
- Что у вас случилось?
- В каком смысле?
- В прямом. У офицеров МГБ не должно быть таких лиц.
- У нас в организации, товарищ полковник, этой ночью ЧП произошло. Да что я говорю - ЧП, - лицо офицера передернулось жуткой гримасой. - Это не ЧП, это такое, что и словами назвать нельзя. Четверо наших сотрудников поехали брать одну гниду ученую - главврачом называется. Водителя у подъезда в машине оставили. Минут через десять, не торопясь, выходит из подъезда какой-то тип, подходит к водителю, подает ему небольшой бумажный кулек через окошко и говорит, что это важные вещественные доказательства и что товарищ следователь велел их передать, пусть, мол, лежат в машине. Сказал и ушел в темноту. А водитель посидел чуть-чуть и решил аккуратно в кулечек заглянуть интереса ради. Нагляделся... До сих пор блюет. Там четыре члена лежали, следователей наших, тех, что вот только в подъезд...
- А записку в квартире оставил? - перебил Головко. Выражение лица иркутского гэбиста стало вовсе осатанелым.
- А... а, - только и смог он выдавить из себя.
- А откуда я это знаю, вы хотели меня спросить.
Офицер изобразил что-то отдаленно похожее на кивок головы.
- Я все знаю. Меня поэтому сюда и прислали. Так где была записка?
- В доме... у врача... Там еще кроме нее конверт запечатанный был.
- Мне?
- Да.
- Давайте.
- В управлении.
- Идиоты... Поехали.
Уже сидя в автомобиле, направляющемся к областному управлению ГБ, полковник Головко продолжил:
- Надеюсь, он оставил хозяев тех членов в живых? -Да.
- Красиво пишет. Как король. Зашел с пистолетом, когда они главврачову дочку рассматривали, обезоружил, заставил друг друга связать, сам связал последнего, рты заткнул, чтоб не орали, а потом всех прооперировал. Так?
- Так точно, - иркутский гэбист уже перестал удивляться прозорливости Головко. - А вы что - его знаете?
- Холодно у вас тут.
- В каком смысле?
- В прямом. Мозги у всех вас перемерзли. Раз он конверт мне оставил, как же мне его не знать. Ох и трудно мне с вами будет, - подвел черту Головко и больше до конца пути не проронил не слова.
* * *
На этот раз маскироваться уже не было смысла, поэтому и почерк был обычный - не печатный.
"Ваш беспредел кончился. Теперь настал мой. С этого дня каждый из вас под моим контролем и отвечать будете за все незамедлительно".
Это местным. В конверте же было другое, не менее наглое послание, только, как оказалось, не для молодого полковника, а для самого Сталина.
"Одного тебя мне уже мало. Хочу и твоих людей повоспитывать. Город за городом - каждый раз ближе и ближе к Москве, пока не настанет твоя очередь".
Головко протянул обе записки и кошзерт своему помощнику Синицьшу, прилетевшему вместе с ним.
- Подшить в дело. Копии секретным порядком передать Лунину. И через час чтобы здесь были начальники городских и областных управлений госбезопасности и внутренних дел и начальник военного гарнизона - каждый с двумя своими заместителями.
Охрану здания на этот период утроить. Выполняйте.
Ровно через час все нужные люди вошли в кабинет и расселись за столом.
- Я надеюсь, все осведомлены о предоставленных мне полномочиях, - начал Головко, пугая всех собравшихся мертвой неподвижностью своего лица и глаз.
Дождавшись, когда все пять начальников утвердительно кивнули в ответ, он, игнорируя реакции замов, продолжил:
- Хорошо. Тогда я сразу объявлю, что буду требовать неукоснительного выполнения моих приказов и полного мне подчинения, не смотря на то, что я не самый старший здесь по званию. Только так мы можем справиться со стоящей перед нами задачей.
Задача же наша на первый взгляд простая: взять живым или мертвым всего лишь одного человека, находящегося в нашем городе и к тому же вовсе не собирающегося пока что из этого города убегать. Однако в процессе вы поймете, что взять его будет ох как непросто, именно поэтому это дело и поручи¬ли мне. Человек этот Гладышев Юрий Михайлович, заместитель директора станкостроительного завода. Почему так много шума вокруг такой, казалось бы, простой задачи. Объясняю. Гладышев не только нахальным образом попрал все нормы социалистической законности, но ему еще хватает наглости пытаться установить законность свою и открыто об этом заявлять. Он не только хочет разрушить советскую власть в нашем городе - он хочет установить власть свою, единоличную. И может быть не только в Иркутске. И самое главное то, что у него все-таки есть некоторые основания рассчитывать на успех своего дела - слишком уж он силен. Силен не физически, и даже не умственно. Он силен своим даром.
В народе это называют ясновидением. Я буду называть вещи более конкретно. Просто Гладышев обладает способностью предвидеть или предчувствовать события на некоторое время вперед и действует сообразно своему предвидению. Но есть у него и слабое место: слишком он сердоболен. Вот и дочку главврача пожалел, как вы уже знаете. На эту его слабость мы и будем его ловить. Советую не забывать, что он тоже ловить нас собирается. Поэтому вы, товарищ генерал, - Головко повернул голову к начальнику гарнизона, - обеспечьте одну роту для постоянной усиленной охраны этого здания, одну роту раздробите для личной охраны всех здесь присутствующих и членов ваших семей, ну и для начала пару батальонов для силовой поддержки нашей милиции и госбезопасности. Вооружите их соответственно стоящей перед нами задаче.
Головко повернулся к начальнику городской милиции.
- Вы, товарищ полковник, отошлите сейчас же две группы: первую - на квартиру Гладышева, вторую - на завод. Ознакомьте всех с внешностью разыскиваемого. В случае успеха поиска - сразу огонь на поражение. В общем-то, на столь легкое и быстрое завершение операции рассчитывать не приходится, так что, если никого там не будет, узнать у соседей и сослуживцев всех абсолютно его знакомых и по картотеке найти их адреса. В квартире Гладышева оставить круглосуточный пост, за квартирами знакомых установить постоянное наблюдение. Вьшолняйте.
- Есть.
- Да, и учтите, что о его ясновидении ни одна живая душа, кроме здесь сидящих, знать не должна.
Когда полковник МВД вышел, Головко закончил с тем же неподвижным выражением лица:
- Ну а мы сейчас начнем давить на его сердобольность.
* * *
Трое на лестничной площадке сверху, трое снизу, трое у подъезда, трое с дугой стороны дома под окнами, трое ломятся в дверь квартиры номер восемь. Все вооружены.
Некуда деться от них Зине Вешниной. И одной некуда деться. А с двухнедельным сыном, спящим в кроватке, и подавно. Даже бы если отец ребенка не сидел в иркутском следственном изоляторе, то и он бы помочь не смог. Открывает она сотрясающуюся от стука сапог дверь. Некудадеться.
- Собирайся, сука, ты арестована.
- А... а как жеребенок?
- А нам какая разница. Собирайся.
- Я предупрежу соседей. Пусть отдадут в детдом.
- Не положено.
- Он же умрет здесь один.
- Конечно, умрет. Муж твой враг народа, сама ты такая же - нечего ваше потомство плодить.
Умерла бы другая мать на месте. И Зина бы умерла, случись все это на два часа раньше. Но сейчас она только плачет и уходит покорно с палачами. А могла бы и не плакать вовсе, но насторожились бы палачи, заподозрили бы неладное. Вот и давит она из себя слезу.
Шестеро из подъезда остались в квартире. Остальные девять сели в автобус, повезли Зину туда, куда месяц назад отвезли мужа ее.
Прав был полковник Головко: холодно зимой в Иркутске. Даже в автобусе холодно. Но у сержанта Азеева всегда с собой большой термос с горячим чаем. Вьгпили все, согрелись. Зине, разумеется, не дали. Самим мало. Да и если б много было, все равно бы не дали.
Ну, а шестерым в квартире тоже просто так сидеть скучно. Тоже чай попить решили. Воды вскипятили, заварка на столе в заварочном чайнике. Сахар тут же. Хлеб. Все на халяву. Красота. Плохо вот только, что ребенок плачет - есть хочет. Но нельзя его кормить. Нельзя.
* * *
- Товарищ полковник, разрешите доложить.
- Докладывайте.
- Ребенок Вешниной умер.
- Не может быть. Слишком рано.
- Доктор констатировал смерть.
- И что? Никого не было? Никто не пытался проникнуть в квартиру?
- Никак нет.
- Так, - Головко задумался всего на полсекунды. - Ребенка на вскрытие нашему патологоанатому. Установить точную причину смерти. Охрану с квартиры Вешниной снять. Сразу после установления причины смерти патологоанатома ко мне на доклад.
* * *
- Разрешите, товарищ полковник.
- Проходите. Садитесь.
Человек в форме капитана МГБ с медицинскими эмблемами на отворотах кителя вошел и сел напротив Головко.
- Докладывайте.
- У ребенка был врожденный порок сердца. По этой причине он и умер. Спасти его не могло ничего. Даже если бы он получал все необходимые лекарства и кислород, смерть можно было бы отсрочить максимум на сутки.
- Каков, по-вашему, возраст ребенка?
- Он родился два-три дня назад.
- Хорошо подумайте, не мог ли он родится две недели назад?
- Нет, не мог. Ему не больше трех дней.
- Спасибо. Вы свободны.
Через десять секунд после того, как за вышедшим патологоанатомом закрылась дверь кабинета, Головко уже говорил по телефону с оперативным дежурным по городу.
- Было ли что из роддома?
- Да. Сегодня утром там пропал новорожденный.
Головко повесил трубку. Ничего не изменилось на его лице. Оно всегда оставалось каменным.
Спать не хотелось, хотя и была полночь. Полковник успел выспаться днем, пока нечего было делать, кроме как ждать ответных действий со стороны Никитина - Гладышева. Но действия эти оказались не ответными, а предупредительными.
Головко вызвал Синицына.
- Сколько человек брали Вешнину?
- Непосредственно трое и двенадцать осуществляли прикрытие.
- Где они сейчас.
- Все отпущены по домам.
- Немедленно приставить к каждому по пять человек охраны из присланных военных батальонов.
- Есть.
Синицьш вышел из кабинета, строго взглянул на двух стоявших охранников, отчего они сразу вытянулись в струнку, и пошел по коридору выполнять приказание. Пройдя шагов пятнадцать, он усмехнулся и процитировал сам себе последнюю часть записки:
- И отвечать будет за все незамедлительно. Хм... А шеф силен. Даже стучать Лунину на него приятно: только хорошее. Интересно - кто и кому стучит на меня.
* * *
Плохо спится товарищу Сталину. Страшные вести идут от полковника Головко.
* * *
Головко опять опоздал, и в четыре утра сидел уже в его кабинете армейский майор и сумбурно докладывал:
- Все пятнадцать человек отравлены неопределенным пока что радиоактивным изотопом. Попозже мы сможем сказать точно, что это за изотоп. Хотя ситуации это изменить никак уже не сможет. Они все обречены - слишком большие показания радиоактивности в рвотных массах и испражнениях. Попросту говоря - у них скоро сгорят все внутренности.
- Вы установили источник отравления?
- Да. Их два: чай из термоса сержанта Азеева и заварка из заварочного чайника в квартире Вешниной.
- Как радиоизотоп мог попасть в термос Азеева?
- Водитель автобуса входил в состав одной из троек при аресте Вешниной. То есть, пока ее брали, автобус оставался без присмотра и .термос в нем соответственно.
- Хорошо. Теперь поторопитесь идентифицировать эту отраву, а когда это сделаете, подумайте, где, когда и у кого она могла быть приобретена. Закончите -доложите. И смотрите, чтоб ни один из них не смог выбраться за пределы изолятора.
- Они все привязаны к кроватям, товарищ полковник. Каждый в своей палате. Да и сил у них уже мало осталось.
- Хорошо. Идите.
Через минуту после того, как вышел майор, в кабинет влетел Синицын.
- Товарищ полковник! Старший охраны больничного корпуса, где изолиро-ваны отравленные, докладывает, что все они начали сходить с ума. С его слов у них одна и та же галлюцинация: к каждому в палату заходит человек с ново-рожденным ребенком на руках, наклоняет ребенка над кроватью и заставляет смотреть ему в глаза. Молча. Я знаю - даже у двух человек не может быть одинаковых галлюцинаций, тем более у пятнадцати. В общем, я сразу дал коман-ду перекрыть все выходы из корпуса.
- Сколько там охраны?
- Немного. Только чтоб отравленные не разбежались. Кто ж знал, что ему покажется мало, и он еще раз к ним сунется.
- Немедленно туда армейский батальон. Один взвод из него в наружное оцепление, остальные пусть перевернут внутри все вверх дном... Если успеют, конечно.
* * *
В эту ночь Головко суждено было только опаздывать. Через полчаса в его кабинете сидел плачущий милиционер и выдавливал из себя отдельные, местами не очень связанные фразы.
- Я... я... я один остался. У запасного выхода... А тут... тут он... С ребенком... Я думал... думал, справлюсь. А он, вот, появился... Он долго шел. Издалека... Я его издалека увидел... А он... он не торопился... Он шел и... улыбался. А у меня пистолет... А он все равно... все равно шел... И улыбался. И так смотрел на меня... так смотрел, что я понял - я не справлюсь... И мне страшно стало. Я... я выстрелил в него, а... а пистолет... осечку дал... А он дальше идет... И ребенок с ним... на руках... Я испугался и.. .
- И убежал.
- Так точно.
- И пистолет бросил. -Не помню.
Головко выложил фотографию Гладышева, позаимствованную с заводской доски почета.
- Он?
От одного вида изображенного на фотографии человека лицо милиционера перекорежилось в гримасе ужаса.
- Он.
- Уведите, - кратко отрезал Головко вошедшему на вызов кнопкой охраннику. Дверь не успела закрыться - вошел Синицын.
- Товарищ полковник, собаки не смогли взять след.
- Еще бы.
- Какие будут указания.
- Через час всех начальников с замами ко мне в кабчнег. Не хрен им дрыхнуть -работать надо.
* * *
Значит так, товарищи военачальники. Я вас собрат, чтобы коллективно про-верить одно мое нерадостное предположение. Это раз. Ну а во-вторых, я хотел бы послушать, может, после событий сегодняшней ночи что-то кому-то из вас умное в голову пришло. Высказывайтесь.
Полковник откинулся на спинку кресла. Высказываться никто не спешил. Головко не спешил тоже: открыл стол, достал коньяк, налил полстакана и, не торопясь, начал пить.
- Разрешите, - подался вперед начальник городской госбезопасности.
- Попробуйте.
- Всем помочь он не сможет - если нам серьезно подойти к этому вопросу. Берем армейский батальон, оцепляем в три ряда любой дом в городе, выводим всех жильцов по очереди и прям тут же расстреливаем. Посмотрим, как он им сможет помочь.
Головко наградил подателя идеи долгим, ничего нз выражающим взглядом.
- А танки?
- Какие танки?
- Вы забыли про танки в оцеплении. И поддержку авиацией с воздуха. Мы, товарищ полковник, не собираемся смотреть, как он не сможет им помочь - мы его поймать собираемся. А если он не будет в состоянии помочь, то и соваться ему незачем. Еще мнения будут?
- Обыскать весь город, - предложил начальник гарнизона, - вначале оцепить. Не так, как сейчас - вокзал и дороги, а все, тотально. Чтобы мышь не проскользнула. А потом дом за домом - все квартиры. Все жилые и нежилые здания: заводы, магазины, школы, детсады - все. Двигаться по длинняку города с одного конца на другой. То, что обыскано, отсекать оцепенением, чтобы не смог перебежать. Деться ему будет некуда.
- Сомневаюсь насчет последнего утверждения. Скажите, товарищ генерал, сколько человек вы собираетесь в этом задействовать?
- Не готов пока ответить точно.
- Но, во всяком случае, не мало? -Да, конечно.
- А теперь подумайте, что это будут всего лишь солдаты, обычные люди, без высокой, как у нас с вами, идейности. Без всякой сознательности. И какова вероятность, что не найдется хотя бы одного солдата из огромного их задействован ко¬го количества, который поленится хоть раз заглянуть в какой-нибудь труднодоступный закуток, разобрать мануфактурную кучу на складе, хорошо протыкать вилами сено на окраинах города и тому подобное.
- Ну, может кто-то где-то и поленится разок-другой, но ведь это же исключение.
- Вы забыли, с кем имеете дело. Он знает все наперед, и если мы перевернем вверх дном весь абсолютно город, но забудем проверить всего один мешок с картошкой на овощехранилище, то именно в этом мешке он сидеть и будет. Есть еще предложения?
Больше желающих не нашлось.
- Что ж. Тогда приступим ко второй части. Я хочу оценить силу его таланта, чтобы полностью отдавать себе отчет, с кем мы имеем дело. Разобьем возможности ясновидящих на три категории. Первая - предвидеть сцены из будущего только со своим участием. Вторая - предвидеть, как все будет складываться не только у себя, но и у других людей, людей тех, которых знаешь, то есть хотя бы раз в жизни видел. Третья - предвидеть любые события с любыми незнакомыми людьми. В любом месте. Интересующие, разумеется, события, потому что за всеми разом не уследить. Исходя из результатов проведенного эксперимента будем действовать так или иначе. В общем, мне нужен человек, которого со стопроцентной гарантией Гладышев никогда раньше в жизни видеть не мог. Кто что может предложить?
- Недалеко от города идут полевые учения, - сразу почти отозвался началь¬ник гарнизона. - Там задействована рота десантников из Красноярского гарнизона. В Иркутске они никогда не были, даже не проезжали. Два дня назад выбросились, согласно плану учений, с парашютами.
- На автомобиле оттуда в город добраться можно?
- Да. Дорога расчищена.
- Сколько времени займет доехать туда и обратно?
- Часа два, не больше.
- Хорошо, товарищ генерал. Выберите одного из двух сидящих здесь ваших заместителей, чтобы он отдал приказание лично. По телефону там могут не понять.
- Полковник Щербаков.
Головко перевел взгляд на вставшего заместителя.
- Запоминайте, товарищ полковник. Сейчас вы, разумеется, со своей личной охраной отправитесь в район учений и найдете эту десантную роту. В роте выберете любого бойца, который умеет водить автомобиль и никогда не был в Иркутске, Ярославле и Москве. Лично, без свидетелей, поставите ему задачу сесть за руль и одному поехать в город. Не забудьте объяснить дорогу. В городе пусть остановится у любого дома и зайдет в любую квартиру, какую сам выберет, попросит хозяев открыть почтовый ящик и заберет оттуда любое послание, адресованное не хозяевам. Или не заберет, если такового там не окажется. Если никто не будет открывать, пусть стучится в любые двери, пока кто-нибудь не откроет. Чтобы там не получилось - в любом случае потом пусть едет на вокзал, потому что туда ему каждый встречный сможет дорогу показать. Вы выедете на десять минут раньше и будете ждать его у военного коменданта вокзала. Оттуда доставите его к нам. Вопросы есть.
- Нет.
- Выполняйте. Остальные свободны тоже. Через два часа, в восемь тридцать, снова все здесь.
* * *
Конверт лежал на столе. На нем одно только слово: "Солдату". Это чтобы не перепутал и взял его. А вообще, послание было не ему, а тем, кто собрался в восемь тридцать и сейчас его читал. Лаконичное до ужаса. И до ужаса издевательское.
"Ничего нового сказать мне вам нечего". И все.
- Категория номер три, - подытожил Головко. - Так что вам до него не добраться.
Покоробило всех собравшихся. От страха, от злости. От бессилия. Дрожь пробрала.
- А вам?
- А я доберусь. Теперь точно доберусь. Вот только, наверное, уже не в вашем городе. Я, если честно, и не надеялся его здесь взять. Прилетел просто поближе познакомиться. Так что пока придется смириться с тем, что он здесь хозяин. Никаких арестов кроме уголовных. Никаких издевательств в отношении уже арестованных. Посмотрим, что он будет делать, когдаделать будетнечего. Все свободны, кроме Синицына.
Оставшись наедине со своим помощником, Головко опять залез в стол, не торопясь налил полстакана коньяку, выпил залпом, налил еще полстакана, отпил маленький глоток и только потом отдал распоряжение:
- Свяжитесь с Луниным. Попросите его повнимательнее следить за донесениями от наших красноярских коллег, и если там случится нечто подобное здешне-му, пусть сразу известит нас. А мы на этот раз не подкачаем. Можете это ему тоже передать.
* * *
Плохо спится не только товарищу Сталину. И в Иркутске спится теперь не всем спокойно. Кому-то от злобы - это высшему эшелону. Не все им теперь дозволено. Не любого мужчину могут они теперь задавить, не любой женщиной овладеть, не всякую вещь себе присвоить. Как тут спать теперь спокойно. Да и жить теперь как. Не та это уже жизнь.
А кому-то от страха плохо спится. Это тем, что помладше. Вот пошлют их завтра кого-то брать или кого-то расстреливать, и придется идти - а куда деваться. А потом только ходи, дрожи и оглядывайся - откуда эта сволочь тебя достанет. Ведь не только чайком он может угостить, но и кирпичом с крыши, и пером в бок в темном подъезде. Ему видней - он ясновидящий. А то, что ясновидящий, так это все уже знают. И охранник тот в больнице знал, иначе бы не испугался и выстрелил второй раз. Не удержать это в секрете, когда такие дела в городе творятся. Вот и не спится многим в Иркутске.
И хорошо, что не спится.
* * *
Лунин не заставил себя долго ждать. Через пять дней пришла от него весточка. Красноярск. Как и следовало ожидать. "Город за городом - каждый раз ближе и ближе к Москве". В Иркутске же все эти пять дней прошли спокойно.
Головко быстро собрал всех тех же. Сообщил о Красноярске. Можно сказать, порадовал.
- Так что дышите теперь спокойно. Вешнину и главврача со всей семейкой можете теперь и расстрелять. Чтоб не повадно было. Пар заодно спустите. И позаботьтесь о подготовке моего самолета к вылету. Как будет готов, сообщите. Я здесь больше не задержусь. Вопросы будут?
- Товарищ полковник, а может их того... не расстреливать. Кто его знает, Гладышев ли там в Красноярске или не он. Может все еще здесь он. А там сообщник его. А потом - он же ясновидящий. Если мы их сейчас расстреляем, он бы об этом загодя знал и тут бы остался. Так что может лучше не надо.
Головко долго смотрел на начальника управления госбезопасности Иркутска, еще недавно предлагавшего расстреливать местных жителей домами.
- Ну, тогда не расстреливайте, - наконец сказал он и снова демонстративно полез за коньяком. - Если вопрос больше нет, все свободны.
Через пять часов Головко все с тем же коньяком уже летел в самолете. Но не в Красноярск. В Москву.
* * *
- Все не так безнадежно, товарищ Сталин.
Головко беседовал с вождем народов наедине. Лунина, по настоятельной просьбе полковника, в этот раз оставили не у дел.
- Позвольте мне для более полного и точного изложения моих мыслей называть вещи своими именами, хотя, может быть, это будет очень лестно для нашего противника и не очень приятно для вас.
Сталин молча кивнул.
- Дело в том, что возможности Никитина тире Гладышева, как выяснилось в Иркутске, чудовищны, и нам теперь приходится смириться с допущением, что у него всегда все получается, за что бы он ни взялся. Он предвидит не только окончательный успех своих мероприятий, но и правильную тактику поведения на каждой ступени продвижения к этому успеху. Если же что-то все-таки абсолютно невыполнимо, то он это тоже предвидит и просто не берется за такое дело. То есть в случае с вами, раз он взялся, он добьется успеха. Он его предвидит. Значит, так оно и будет, потому что он не ошибается.
Вопрос только в том, что он подразумевает для себя под успехом. Может быть, вовсе не вашу смерть от его рук. Ведь это для него не главное. Согласитесь, что с его возможностями он давно бы мог вас убить исподтишка, без всей этой шумихи. А убить так, как он пишет в записке - практически невозможно, а после того, как он вас предупредил - абсолютно невозможно. И он это предвидит. Значит, он не ставил и не ставит целью убить, просто врал в записке. Зачем? Чтобы запугать. Вот его главная цель. И не только вас запугать, но и в крупных городах с органами пошалить. Ему просто так хочется самовыразиться. Не для жены, не для друзей, а для себя. Натура такая. Другой, кто попрактичнее, мог бы с его талантом весь мир завоевать, а он выбрал то, что выбрал. И он своего добился. Все вышло так, как он и предвидел -он вас запугал.
Сталин поморщился, но что делать - правда.
- Я предупреждал, что не все будет приятно, но так надо, чтобы вы поняли дальнейшее. Теперь главное. Цели он своей достиг, шел он к ней много лет и все эти годы во много себя ограничивал. Значит, это была очень значимая для него цел ь. И значит, что за достижение этой цели, он мог бы еще кое-чем пожертвовать. Он предвидел, конечно, мое вмешательство и мою эту идею тоже. Предвидел, чем он будет жертвовать, оценил соизмеримость жертвы и цели и решил все-таки начать игру. А нам осталось эту жертву от него принять.
- Какую?
- Я думаю, что не жизнь. Жизнь, одну единственную, да еще такую привилегированную как у него, он за то, чтобы запугать вас, не отдал бы. Но вот сколько-то лет из жизни - мог бы. То есть он мог бы на всю эту свою игру пойти, предвидя, что вас запугает, но просидит за это несколько лет в неволе. Вот теперь нам в неволю и пора его сажать Используя его сердобольность. И мы его посадим - я знаю. И он знает. Знал, на что шел.
- Давайте поконкретнее, товарищ Головко.
- Слушайте. Конкретнее некуда. Через месяц 8 Марта - Международный женский день. Утренники в детсадах, праздничные собрания в школах. Все дети скученны в одном зале - и в садах, и в школах. И примерно в одно и то же время. Берем, к примеру, десять московских школ и столько же детсадов. Подкладываем под эти залы, где все соберутся на праздник, много-много хотя бы того же тротила. Незаметно. Втыкаем провода. Налаживаем охрану, чтобы у Никитинане было даже шанса помешать взрыву, и ждем. Только учтите - он предвидит все. Поэтому у вас должна быть твердая уверенность, что если он не придет, вы дадите команду взрывать. Со всеми детьми. Тогда он придет, потому как будет предвидеть, что иначе вы всех взорвете. И второе. Самое сложное. Вы должны поклясться самому себе и честно выполнить свою клятву. Поклясться, что когда он придет, чтобы спасти детей, вы не уничтожите его, а просто посадите. Надежно посадите. В самую охраняемую в мире клетку. И прикажите отпустить его оттуда сразу после вашей естественной смерти. Хорошо прикажите - чтобы точно отпустили. Тогда он придет обязательно и обе стороны останутся довольны. Вы обезопасите себя и накажете его, он же сделав главное дело своей жизни - запугав вас, еще и спасет детей, и останется не только в живых, но в относительно скором времени и на свободе - вам-то уже за семьдесят, может и не очень много осталось. А он точно знает сколько. Но только не обманывайте себя. Если вы хоть на минуту допустите мысль, что, уже получив его, вы все же нарушите свою клятву и расстреляете - тогда он не при. вот это и есть самое сложное - уверить себя в том, что сможете проявить к нему мягкость, когда проявлять ее уже будет не обязательно.
Сталин привык скрывать свои эмоции. Любые. Поэтому он отвернулся к окну и стоял, попыхивая трубкой и якобы что-то за окном разглядывая. Наверное, первый раз в жизни он в4Ищался человеком. Конечно же, нельзя было этому человеку это показывать.
- Скажите, товарищ Голову а почему, предвидя, что вы подадите эту идею, Никитин не убил вас загодя, лет несколько назад.
- Потому что без этой идеи все могло бы быть для него гораздо хуже. Вы бы могли не догадаться его не расстреливать, он бы под расстрел не пришел, и, возможно, вы бы или ваши люди положили бы кучу постороннего народу, дожидаясь, когда он явится с повинной, потом было бы тяжело жить, сознавая, что он виноват в их гибели. Тогда бы он вообще все это не начал. Просто бы вас убил. Так что, как видите, я с моей идеей оказался ему нужен.
- Сейчас он все еще в Красноярске?
- Пока да.
- Вы уверены, что с такого расстояния, он прочувствует все про взрывы и про детей.
- География для него не имеет значения. Если вы на самом деле сделаете все, как я предлагаю, то он уже давным давно знает о том, что вы так сделаете. Одно¬го месяца на дорогу до Москвы ему вполне хватит. Слово за вами.
Сталин повернулся и посмотрел внимательно на своего ангела-хранителя.
- Что ж. Щадить, так щади^ Может от живого еще и прок мне какой будет. Так что готовьтесь встречать, думаю, он именно к вам пойдет сдаваться.
* * *
Сделал дело - гуляй смело. Богат наш народ на пословицы, а пословицы богаты неоспоримой мудростью. Не поспоришь с пословицей. В пословицах жизнь многих поколений. Так что нас страивают товарища Сталина доклады, что полковник Головко на службу не ходит. Нечего ему там теперь делать. Он свою службу уже отслужил - осталось лишь Никитина дождаться, а ждать его и дома можно. Дом теперь у Головко особый - новая министерская квартира. Там заодно и коньяк пить можно. Заодно и женщинами общаться. Много женщин в Москве любят Головко. Есть за что любить, вот и любят. Да и он их не сторонится. В общем, все у него нормально. И ко взрывам все готово. Одна неделя осталась.
* * *
Осторожный стук в закрытую дверь спальной разбудил Головко моментально. Полковник сразу понял, к0 стучит и зачем стучит. Тихо, чтобы не будить спящую рядом девушку, встал, натянул халат и вышел. У дверей стоял один из охранников.
- Он?
- Он.
- В гостиной?
- Так точно.
- Ну что ж, посмотрим, что это за фрукт.
Никитин, он же Гладышев, сидел в гостиной уже в наручниках с руками за спиной и в окружении двух охранников.
- Пришел? - лицо без мимики, как всегда.
- Пришел, - довольное, хитрое лицо с улыбкой победителя.
- Значит, все вышло по-моему.
- И по-моему тоже.
Головко снял телефонную трубку. Был час ночи. Но Сталин ждал этого звон-ка. В любое время суток. Ждал и в Кремле, ждал и на даче в Кунцево. Везде ждал. Всегда. И вот, наконец, дождался.
- Слушаю вас, товарищ Головко.
- Он пришел, товарищ Сталин.
- Пришел и сдался?
- Да.
- Я хочу его видеть. Немедленно. Берите побольше охраны и везите его сюда. Ко мне зайдете вдвоем - вас пропустят. Позаботьтесь только, чтобы он был доста¬точно надежно обездвижен. Я жду.
Головко положил трубку и перевел взгляд на Никитина:
- Поедем расплачиваться, умник.
Все с той же улыбкой Никитин равнодушно пожал плечами:
- Поедем.
* * *
Большая Москва, не все в ней расположено рядом. А у Головко нет крыльев - он полковник, а не птица. Хотя и птица тоже. Орел. Но не в прямом - в перенос-ном смысле. Так что крыльев у него все-таки нет.
А на машине до Кунцево добраться - время нужно. Ждал его товарищ Сталин в полном одиночестве, ждал, да и уснул. Спать очень хотелось, ведь сколько времени уже выспаться не мог. А тут как гора с плеч свалилась: достал он все же Никитина, одолел. Вот и уснул, наконец, спокойно. Без кошмаров уснул.
А охрана предупреждена - Головко они пропустят. И проверят, на всякий случай, крепко ли связан Никитин. В общем, почему бы и не поспать, если спится.
Только вот что-то неладное случилось вдруг посреди этого сна. (Каждый раз кошмар был одинаков и начинался с того, что трогал его, Стали-на,'кто-то за плечо. А сейчас кошмара не было. И, вообще, сновидений не было. Никаких. Но за плечо его, все же, кто-то тронул. И было это хуже любого кошма¬ра, потому что было это все наяву.
- Я пришел, - только эти два слова услышал Сталин и ужас сковал его тело. Даже глаза он открыть не смог. Или не захотел. Нет, все-таки не смог. И не
захотел тоже.
И стоял над ним кто-то и смеялся. Страшно смеялся. Искренне, весело, безбоязненно. А потом железные руки легли ему на шею и начали душить. Сильнее. Сильнее. Медленно, но неотвратимо. И никуда от них было не деться. И смех этот ужасный все ближе и ближе. В самое ухо уже смеялся его душитель. "Я пришел", - шептал он Сталину сквозь смех эти страшные два слова. И душил. Душил так, что глаза начали вылазить из орбит. Распирало их изнутри, и веки сами собой от давления этого раскрылись.
И увидел он лицо - довольное, гордое, пренебрежительное, а главное живое теперь уже лицо полковника Головко.
- Это я Никитин, - передернувшись от удовольствия, медленно и внятно прошептал он и отпустил железную хватку.
Потемнело в глазах у Сталина, нестерпимая боль, острая, как игла, пронзила голову. Хотел подняться он, хотел закричать, но упала голова обратно в подушку и только нечленораздельный тихий хрип вылетел из горла. И все.
А Головко, тот, что был всегда Никитиным, распрямился и повернулся к стоявшему рядом и слегка обалдевшему от всего увиденного Гладышеву, который Никитиным никогда не был.
- Инсульт, Юр. Как я и предсказывал. Так что, я думаю, пора нам с тобой в Мексику. Паша нас там давно уж заждался. Да и твои тоже, наверное, соскучились.
Юра как загипнотизированный смотрел в открытые, но уже бездумные глаза парализованного Сталина.
- Значит, ради вот только этого ты просил меня шестнадцать лет голосовать "за" и глушить свою совесть, а Пашу - тосковать одному без нас за границей?
- Да, Юр. Только ради этого.
Юра резко повернул голову к Андрею, одновременно сорвав с себя все оцепенение:
- Правильно просил... Спасибо
* * *
От Москвы на северо-запад, к финской границе, сквозь ночную тьму неслась автомобильная колонна. Несколько машин охраны спереди, несколько сзади, а в центральной машине только два человека: полковник Головко, сам за рулем, и опасный государственный преступник Гладышев. Им хорошо вдвоем, они долго не виделись. А теперь столько много времени, чтобы обо всем поговорить. Под коньяк из горлышка. Под хорошие папиросы. Под проносящиеся за окном поля, луга и рощи.
- Скажи, Андрей, ты ведь мог это предвидеть - сколько бы он протянул без нашей помощи? Может, не намного бы больше? Семьдесят три, как-никак.
- Помнится, давным-давно, в Ярославле, ты себе восемьдесят пять пророчил.
- Я и сейчас не отказываюсь.
- Ну а он чем хуже? С его-то хваткой в этой жизни.
- Теперь уже в той.
- Ну, в той. Так что двенадцать лет ему скинуть - уже немало. Да ему одному ладно - мы всей стране двенадцать лет страха сбросили... двенадцать лет боли. Помножь это на миллионы судеб... Кстати, насчет страха. Как тебе - на пистолет не страшно идти было?
- Ты же сказал, что он не выстрелит. Я тебе верю. Так что? Восемьдесят пять прожил бы?
- Не знаю, Юр. Я не заглядывал. Не хотел. Очень скучно все знать наперед. А порой и страшно. Так что я старался знать только необходимое. А доберемся до Мексики - вообще свой талант закопаю.
- Навсегда?
- Навсегда.
- А казино?
- Казино, говоришь... Ну, значит, в казино иногда откапывать буду...
- Так мы его испугали?
- Еще как. Сам видел - до инсульта.
- А перед этим запугали?
- Угу. И надолго.
- Скажи, а как ты смог вытерпеть столько лет в органах?
- Ради большой цели можно многим пожертвовать.
- Особенно когда знаешь, что все у тебя получится...
Им правда много о чем еще есть поговорить. Они прорвутся через границу. У них впереди теперь новая, долгая и совсем другая жизнь, вернее, новый этап жизни, который только что начался с этой ночной дороги. И до Мексики они доберутся прекрасно. Андрей видит, как надо делать, чтобы все вькодило удачно. Ему порой необходимо это видеть. Сейчас необходимо. И он видит... и знает, что все у них получится. Жаль только, что больше никто другой про себя такое знать не может.
* * *
Мне двадцать пять и я живу в Мексике, прямо на берегу Тихого океана. Я могу в него плюнуть из окна своей спальни. У меня большая и богатая семья. Братья. Сестры. Я самый старший. Моему отцу пятьдесят. Его зовут Михаил Юрьевич. Как Лермонтова. Тетя Маша, старшая сестра отца, зовет его Мишуткой. Ей пятьдесят семь, но выглядит она на сорок. У нее тоже много детей. И внуков. Хотя и не все они живут с нами, но приезжают часто. Муж у нее тоже, конечно, есть.
У отца еще есть сестра и брат. Младшие. У них тоже все хорошо, и они часто к нам приезжают со своими семьями. Раз в год - это точно.
А деда моего зовут Юрием Михайловичем. Ему восемьдесят три и он давно уже передумал умирать в восемьдесят пять. Сейчас, когда я пишу, он с моим отцом и двумя моими братьями играет в пляжный волейбол. Дед с отцом в паре. Они обычно выигрывают.
У деда есть два друга: Андрей Николаевич и Павел Ерофеевич. Им тоже по восемьдесят три, и у них свои большие семьи. Живут они с нами по соседству и с дедом видятся чуть ли не каждый день. Им всем понравились два моих рассказа, которые я написал в том году. Этим летом они взяли меня и мою бабушку Анастасию Игоревну с собой в Россию. В нашей семье все или русские, или наполовину русские. Я не исключение. Поэтому я был счастлив составить им в этой поездке компанию. Раньше в России я никогда не был. Там они показали мне Москву, Ярославль и Иркутск. Там и рассказали всю эту историю.
Они сказали, что я должен написать об этом. Сказали, что у меня это получится. И еще сказали, что если я с этим справлюсь, то они возьмут меня с собой на рыбалку и охоту на Великие озера. Они там часто бывают. Иногда по неделе, иногда и больше. Я, конечно, не ясновидящий, но тоже не дурак, и догадываюсь, что ездят они не столько на охоту, сколько по бабам.
Правда, это вовсе не значит, что я откажусь с ним поехать.
Сахалин, 21.12.1999
Инсталяция*
Глава 8
Светлана ходила по маленькому пятачку каюты, проклиная себя и свою судьбу. Через некоторое время она успокаивалась и нарезала круги молча, словно заключенный на прогулке. Через минуту, снова обнаружив на кровати безжизненное тело, Светлана принималась за словесный суицид. Моцион раскаяния продолжался недолго: через пятнадцать минут девушка перестала проклинать белый свет и, присев рядом с телом, задумалась, прикидывая в уме свои шансы. По всем раскладкам выходило, что она поступила глупо, и начатая ею игра не дала ничего, кроме трупа, от которого теперь придется избавляться. Светлана подняла ногу парня и опустила ее на кровать. Тело определенно было не легким, и ей предстояла тяжелая физическая работа. Конечно, его можно просто вытолкнуть в иллюминатор, но до того не мешало бы привязать к ногам что-то тяжелое, чтобы оно не всплыло раньше времени. Так или иначе, но нужно было действовать, потому что ночь стремительно приближалась к утру, а Светлане теперь не хотелось встречать рассвет на борту яхты. Она вдруг почувствовала, что вся эта суета с телом подействовала на нее успокаивающе. Светлана запела танцевальную мелодию, услышанную ночью, и принялась за иллюминатор. Никелированные ручки с достоинством отворились, и она замерила диаметр растопыренными пальцами. Расстояние оказалось вполне пригодным. Светлана завернула труп в накидку кровати и попыталась его поднять. Этот номер не прошел. Взять вес без дополнительной хитрости было невозможно, и она сменила тактику. Так как тело Макса было завернуто и напоминало конфету, Светлана подняла лишь ту часть, которая была ногами. После чего она забралась под кулек и стянула его на себя с кровати. Расчет оказался верным. Макс висел на плече Светланы, оставалось только втолкнуть его в иллюминатор, но поднять переднюю или заднюю часть было просто невозможно, а вытолкнуть человека согнутым пополам не давал диаметр иллюминатора. Наконец решение было найдено:
Светлана обмотала конец покрывала вокруг кронштейна и поставила тело вертикально, ей это далось немалыми физическими усилиями и, обливаясь потом, она держала куклу, отдавшую часть своего веса кронштейну. Оставалось только направить голову в отверстие, когда Светлана вспомнила, что не привязала ничего к ногам. Бросать сделанную работу не хотелось и, пригнув ладонью голову Макса, она толкнула кулек навстречу свежему воздуху. Затрещало покрывало, Светлана услышала всплеск воды.
- Вот и все, девочка моя, теперь ты убила человека и тебе с этим жить все оставшиеся годы. Будешь жить и мучиться, жить и мучиться.
Мучения не затянулись надолго, уже в следующую секунду Светлана услышала всплески воды за бортом и голос, просящий о помощи.
- Я опять в дерьме, - бросила Светлана и, подтянув к иллюминатору картонную коробку, принялась кидать бутылки на звук, идущий снизу.
Содержимое коробки быстро иссякло и, барабаня кроссовками по железным ступеням, девушка побежала на палубу. Обзор с палубы был еще хуже, но что самое неприятное, Светлана не знала, что бросить. Казалось, палуба не содержала ни одного предмета, который не был бы намертво прикручен или привинчен. Наконец, выдернув из креплений спасательный круг с надписью "Изабелла", девушка встала на изготовку, держа его ребром. Когда в очередной раз с воды донеслось кашляющее: "Помогите!", Светлана бросила вниз предмет, оказавшийся невероятно легким.
Она не помнила, слышала ли она всплеск или это был глухой удар, но сразу стало тихо. Так тихо, что Светлана услышала биение собственного сердца: "Я еще раз убила его, - подумала она. - Зачем?"
Светлана быстро побежала к трапу, в очередной раз раскаиваясь в содеянном и моля бога, чтобы Макс остался жив. Она встала на колени на нижней площадке трапа и позвала в темноту:
- Максим, дорогой, отзовись.
- Кто такой Максим? - спросила кучка мусора, плавающая в двух шагах возле площадки.
- Макс? - удивилась Светлана, разглядев в полумраке спасательный круг и длинноволосую голову парня.
- Кто ты?
- Это я, - ответила Светлана, соображавшая, что может использовать в качестве оружия на этот раз.
- Это ты бросила круг? -Да.
- Ты меня чуть не убила. Совсем близко.
- Извини, - ответила Светлана.
- Ладно, все равно, спасибо. Я чуть не утонул.
- Да ну? - с сарказмом спросила Светлана.
- Да. Открыл глаза, вокруг вода, не пойму, как я тут вообще оказался.
- Может, хватит плавать.
- Поможешь?
- Парень протянул из воды руку, и Светлана осторожно взяла ее и потянула к себе.
- Как водичка?
- Очень холодная. А ты случайно не знаешь, как я туда попал?
- Знаю, - спокойно сказала Светлана, - тебя чеченцы выбросили. Сначала связали, потом выбросили.
- Зачем?
Светлана пыталась разглядеть глаза парня, но не могла этого сделать.
- Они тебя пытали, ты им ничего не сказал, вот они и решили от тебя избавиться.
- За что пытали, я что-то сделал?
- А ты не помнишь? - Светлана не верила в то, что слышит, и уже по инерции делала хорошую мину.
- Нет.
- Ты спецагент из отдела по борьбе с наркотиками. Тебя внедрили, чтобы ты узнал поставщика.
- И что?
- Что, что! - уже раздражаясь, говорила Светлана. - Ты все провалил.
- А ты кто?
- Я? Я твое прикрытие, сынок.
- И как тебя зовут?
- Света.ру.
- Света.ру? Хм. Ты представляешь, Света.ру, я ведь ничего не помню. Ни-че-го.
Светлана велела Максиму ждать его на палубе и, как она сама сказала - обтекать. Сама она спустилась в каюту, собрала осколки битого стекла, выбросила их в иллюминатор. Она застелила постель так, чтобы сразу не была заметна дырка на покрывале, и приступила к осмотру одежды Максима. В карманах она нашла ключи, бумажник, пачку презервативов, хороший финский нож, размокшую пачку сигарет, дорогую зажигалку и то, что называется мусором. Бумажник оказался забит скомканными купюрами, кредитными карточками и визитками от Юрия Лужкова до Сергея Доренко. Теряя время, Светлана искала визитную карточку Бориса Ельцина, но ее не оказалось. Так и не поверив, что визитки настоящие, девушка вытащила деньги и потянулась к иллюминатору, чтобы выброси гь бумажник, но опустила руку и раскрыла его снова. На развороте, под пленкой, потемневшая от времени, находилась маленькая черно-белая фотография женщины лет двадцати - двадцати пяти. Светлана попыталась равнить черты лица этой женщины и Максима, но не нашла в них ничего общего. Немного поколебавшись, она вытянула фотографию из-под пленки и засунула себе в карман. Она заперла каюту, сунула ключ в щель между косяком и дверью и поднялась к стучащему зубами парню.
- Замерз?
- Замерз!? Это так называется?
- Не плачь, пойдем.
Молодые люди спустились в трюм и стали бродить по коридору, дергая за ручки кают. Все они оказались исправно запертыми и, воспользовавшись винтовой лестницей, Светлана и Максим спустились в служебные помещения. Помещение, которое, возможно, называлось кубриком, было не заперто. К этому моменту за иллюминатором забрезжил рассвет. Светлана осмотрела все еще дрожащего парня, который, как ни странно, оказался на редкость стеснительным. Теперь Максим ничем не отличался от девушки с небритыми ногами и, подумав, что умирать она будет мучительно и долго, достала замеченную ранее бритву и приказала парню побриться.
Максим окончательно с гушевался, но по-прежнему не спорил, изображал на лице испуг и выражение бесконечной преданности. Он проделывал с бритвенными принадлежностями какие-то пассы, мылил бородку, хватался за бритву, но ничего не мог сделать. Наконец Светлана поняла, что Максим не играет, а на самом деле забыл, как это делается. Увиденное привело Светлану в такой шок, что она несколько минут молчала, глядя на парня, который приходил в еще боль¬шее смятение под взглядом девушки.
- Максим, - сказала Светлана.
- Ты мне?
- Что ты помнишь?
- Я же сказал, что ничего.
- Как тебя зовут, сколько тебе лет, где ты?
- Не помню, - выдохнул парень.
- Ты по-прежнему меня разыгрываешь? - Нет.
- Максим, я хотела побрить твою бородку и ноги.
- Зачем?
- Надеть на тебя платье и выдать за фотомодель.
- Ты издеваешься? -Да.
- Почему?
- Я думала, ты смеешься надо мной.
- Я!? - возмутился парень.
- Это не так?
- Да что здесь такое? Объясни мне, ради бога.
- Светлана на минуту задумалась и, подойдя к парню, положила ладонь на его голову.
- Крепись, напарник, - совершенно серьезно сказала она, - мы с тобой в полном дерьме. Особенно я.
- Ты уверена?
- Абсолютно. Мы провалили разрабатываемую годами операцию.
- Кто мы?
- Ты, я и наш отдел.
- И что нам теперь делать?
- Хороший вопрос. Давай я тебе помогу.
Светлана взяла бритву и продолжила сбривать козлиную бородку парня. Не смотря на холодную воду, результат превзошел ее ожидания. Максим потерял несколько лет и превратился в молодого человека с симпатичным лицом. Его немного портил длинный нос, но как посчитала Светлана, это происходило из-за длинных волос. Девушка взяла ножницы и обрезала волосы под горшок. Взглянув на парня, она поняла, что весь этот бред про спецагента рассыплется, как только юноша заглянет в зеркало. Ему было лет двадцать шесть - двадцать во-семь, но женственный подбородок и фигура, лишенная физической подготовки, говорили о том, что Максим не поднимал ничего тяжелее стакана.
- В общем, так, Максим, твоя задача...
- Что это?
- Где? - делая беззаботное лицо, спросила Светлана.
- Ты не слышишь?
Светлана услышала звук моторной лодки раньше парня, но она по-прежнему не знала, что сказать и что делать дальше. Единственная мысль, которая возвращалась в ее голову с завидным постоянством, была вопросом: "Что я делаю"?
- Это лодка, Максим. По всей вероятности, за нами.
- И что мы будем делать?
- Выполнять свою работу. -Как?
- Сейчас я поднимусь на палубу и все устрою.
- Ты будешь драться? - недоверчиво предположил Макс.
- Если понадобится.
"Откуда у него этот бред"? - подумала она, но вскоре поняла, что сама подлила масла в огонь.
Она оставила Максима и поднялась на палубу. По гладкому стеклу реки, разрезая утренний парок от воды, к яхте приближалась красная лодка. Но двигалась она не со стороны лодочной станции, да и тогда Светлана услышала бы, как заводился мотор, а со стороны реки. Зайдя в бухту, моторка описала полукруг вокруг яхты и пристала к трапу. С катера соскочили пять дюжих мужичков и весело побежали по ступенькам. Последним на борт поднялся неторопливый мужчина с бородкой, но без усов. Он отдал короткое распоряжение человеку в лодке, и тот, заведя двигатель, помчался к берегу. Мужчины, которые были, по всей вероятности, матросами, нисколько не удивились, увидев женщину на борту судна, и прошли по своим делам, даже не поздоровавшись. Мужчина с бородкой остановился напротив Светланы, изучая девушку и как бы спрашивая: "Ну и что?"
- Добро пожаловать на борт, капитан, - отрапортовала Светлана. Лицо человека с бородкой подернула брезгливая улыбка.
- Я не капитан, девушка. Я - первый помощник.
- Я тоже в некотором смысле не девушка, первый помощник.
- Вот и познакомились, - сказал человек, довольный тем, что разговор закончен.
- Простите, первый помощник, - обратилась Светлана.
- Да? - мужчина удивленно вскинул брови.
- В распорядке произошли непредвиденные изменения, и будет лучше, если вы узнаете о них сразу.
- Что?
- Дело в том, что на борту оказался посторонний.
- А какое к этому отношение имею я?
- Никакого, сэр.
- Вы насмотрелись западных фильмов, милочка. Не нужно называть меня сэр. - Спасибо.
- Так, и что там у вас, давайте, выкладывайте.
- Молодой человек, который сейчас внизу, поедет вне расписания. Человек с бородкой брезгливо посмотрел на Светлану, готовясь облить ее трехэтажным отборным матом, но, подумав, что это только начало путешествия, решил сэкономить силы и только сказал:
- Мне наплевать, водоизмещение этого судна позволит взять сюда хоть весь ваш публичный дом.
- Дело в том, что молодой человек будет членом вашей команды.
- Что? - в глазах человека засверкали молнии. -Да, сэр, -твердо сказала Светлана.
- Да кто вы такая?
- Это распоряжение шефа, я только передала его вам.
- Тысяча дохлых чертей, я знал, что рано или поздно вся эта канитель превратится в плавающий бордель, но всему есть свои пределы. Ну уж нет, капитан этого не позволит.
- Оставьте капитана самому себе.
- Нет, уж лучше возить уголь, - запричитал человек с бородкой и направился на мостик.
- Извините, первый помощник, это еще не все.
- Не все? -человек по военному повернулся через левое плечо.
- Да. Я уронила в воду спасательный круг. Он плавает где-то рядом.
Человек ничего не ответил и отправился, куда шел, шепча что-то себе в бородку. Светлана вернулась в кубрик и застала там беседующего Максима и одного из членов команды, возмущенного присутствием полуголого юноши и отстриженными волосами на полу.
- Отставить разговорчики, - сказала девушка, - это ваш новый юнга, товарищ на две недели, так что прекращайте ругаться и помогите постричь его до уровня человека.
Обалдевший матрос принял из рук Светланы ножницы и продолжил стрижку Максима. Через десять минут недоросль превратился в симпатичного парня с ежиком волос на аккуратной головке.
- Ай, больно.
- Терпи, матрос. Ух, ты. Это кто тебя наградил?
- Было дело, - обиженно морщился Максим.
- Как звать-то?
- Его зовут Максим.
- Максимка, значит.
- Максим, - поправил парень.
- Ладно, Максим, "заплывешь" здесь, волосы за борт, в кубрике чистота. Робу у боцмана получишь. Деньги у тебя есть?
- У него нет денег, - сказала Светлана.
- А ты что, его секретарь?
- Нет, я сама по себе.
- Так вот, знай, сама по себе, сюда женщинам нельзя. Это спальное помещение матросов, а у матросов...
- Нет вопросов, - сказала Светлана, - я уже ухожу.
- Как же ты сойдешь?
- А я подожду, когда начнут садиться пассажиры.
- Если капитан вас заметит, ему это не понравится.
- Я сойду раньше. Пока, Максим.
- Пока, - ответил парень, глядя исподлобья.
Светлана вышла из кубрика и пошла по коридору, петлявшему между труб и металлических конструкций. Она прошла до полуоткрытой металлической двери с поручнем и заглянула внутрь. Это был машинный зал, разместивший в себе две силовые установки. Среди них ходил один из матросов, протирая замасленной тряпкой многочисленные рукоятки.
Девушка развернулась и пошла в обратном направлении. Она снова миновала кубрик матросов и, пройдя винтовую лестницу, дошла почти до самого носа судна. Так и не найдя того, что она смогла бы назвать укрытием, девушка вернулась к лестнице.
- Да ты издеваешься, сынок, - услышала она голос матроса, идущий через открытую дверь.
- Даже не думал, - ответил Максим. - Пошли за мной.
Светлана хотела пуститься по ступенькам наверх, но матрос все же заметил ее и закричал в гулком коридоре:
- Ну-ка, стой, куколка.
- Что-то не так? - Светлана повернулась к матросу, не собираясь возвращаться обратно.
- Не так? Не так? Да, типа того. Ты кого мне подсунула, мать твою? - Я?
- Нет, я.
- А что такое?
- Да он не знает, как шнурки завязывать.
- Ну и что?
- Да зачем он здесь нужен?
- Будет помогать штурману.
От подобной наглости матрос запнулся. -Что?
- Иди сюда, - Светлана поманила матроса пальцем и, когда он подошел к ней, зашептала на ухо:
- Слушай сюда, матросик, этот пацан - сын владельца яхты, зовут его Макс. Ему постоянно в голову приходит разная блажь: то он хочет побыть панком, то банкиром, то еще кем-нибудь, а теперь ему захотелось стать юнгой, понятно тебе?
- Мне-то понятно, - явно без доверия сказал матрос, - только я не нянька.
- А тебе и не надо ничего делать, дай ему задание и покажи один раз, он капризничать не будет, такая у него натура.
- Он псих, что ли?
- У богатых свои причуды.
- А если я его сброшу за борт?
- Его папа твои гланды через задний проход удалит.
Грубое обращение подействовало на мужчину успокаивающе, и он уже более дружелюбно спросил:
- А если ты гонишь?
- Не вздумай спросить его сам, тут же домой поедешь. - Да ладно?
- Не веришь мне, спроси у капитана.
- Да пошла ты, - не выдержал матрос, - сама учи его, если тебе это нужно, а мне надо своими делами заниматься.
Матрос повернулся и пошел к винтовой лестнице, явно намереваясь выяснить все у первого помощника.
- Ну и катись, - бросила ему в спину Светлана.
Она вернулась в кубрик и обнаружила там босого Максима, одетого в брезентовую спецовку. Молодой человек проделывал что-то со щеткой, водя ей по полу, время от времени опуская ее в ведро с водой.
"Да, похоже, я переборщила, - подумала Светлана, - ни спецагента, ни матроса из этого парня не получится. Пожалуй, осталось полчаса до того момента, как меня сбросят за борт, и хорошо, если забудут привязать камень к шее".
- Слушай, Максим, - сказала Светлана, - похоже, у нас будут небольшие проблемы с экипажем.
- Да? - удивился Макс, - Ну и что?
- Да ничего, только я так и не поняла, ты плавать умеешь?
- Я не помню.
- Хорошо, надеюсь, до этого не дойдет, слушай меня внимательно, у нас мало времени. Сейчас сюда придут члены команды, начнут задавать тебе вопросы, ни в коем случае не отвечай на них. Говори только, что капитан разрешил.
- И все?
- Да, еще скажи, что будешь очень стараться.
- В каком смысле?
- Да какая разница? Во всех. Наверное, мне пора.
- А ты куда?
- Не знаю, попробую спрятаться где-нибудь. - Где?
- Все, Максим, пока.
Светлана перескочила порожек каюты и услышала, как по металлическим ступенькам уже спускаются две пары ног.
Она побежала обратно, безуспешно дергая за ручки дверей, которые ранее уже пыталась открыть. Наконец, поняв, что положение безвыходное, решила не притворяться нашкодившей девчонкой. Светлана повернулась лицом к лестнице, надела маску полного безразличия, уже собралась вернуться в каюту, как вдруг обнаружила в стене створку шкафа. Дверь была, в отличие от других, деревянной, и плотно подогнана с панелью, из-за чего и не привлекла внимания ранее.
Быстро дернув за край одной створки, она, не раздумывая, скользнула в узкое помещение, где находился судовой инвентарь и, как могла, тихо закрыла за собой дверцу. В следующую секунду она узнала голос матроса, рассказывающий о Максе, но скоро он стих. Светлана осталась одна в тишине, которую нарушало только биение ее сердца. Так прошло несколько минут. В ее носу защекотало от пыли, Светлана несколько раз почесала переносицу, боясь чихнуть. Наконец, она услышала удаляющиеся голоса первого помощника и матроса. Они были явно недовольны, но, как показалось Светлане, не тащили на палубу Макса, и это был хороший знак. Осторожно отворив створку и выглянув в коридор, Светла¬на никого в нем не обнаружила. Стараясь идти на цыпочках, она вышла из своего укрытия и подошла к двери кубрика. Оттуда раздавалась беззаботная песенка Максима, что-то в духе: "Уй, на, уй, на-на-ри". Светлана потянула за ручку и увидела все еще босого, жалкого, но совершенно спокойного Максима, который все так же сидел на корточках и тер щеткой пол.
- Тебя не выгнали?
Максим поднял глаза на Светлану:
- А что, должны были?
- Да нет, просто спрашиваю.
- Пока нет. Решили подождать капитана.
- А когда он будет?
- Как придем в порт.
- И когда мы туда придем?
- Часа через три.
- Хорошо.
- Подожди, Светлана, ты куда?
- А что?
- Да что ты все время исчезаешь куда-то?
- Не могу же я остаться. Мне пока придется исчезнуть. - Куда?
- Тут по коридору есть обалденное местечко, шкаф для швабры.
- Я уже знаю. -Да?
- Мне сказали, что теперь это мое хозяйство.
- Вот как? - удивилась Светлана.
- Да. Послушай, Светлан, а у нас не нашлось приятнее легенды?
- Какой легенды?
- Скажем, не матросом, чтобы я плыл, а отдыхающим?
- Нет. У нас бюджетное финансирование. - Жаль.
- Ладно, если убедишь капитана, встретимся в шкафу.
- А если нет?
- А ты будь убедительнее.
- Как это?
- Скажи ему пароль.
- Пароль? Я про пароль не помню.
- Ах, да, я совсем забыла, можешь сказать: "Папа будет недоволен".
Светлана успела подумать, что кислый запах швабры прилипнет к ее одежде, но тут же заснула сном насмерть замученного человека. Она несколько раз про-сыпалась, когда у нее затекала спина или шея, все больше слабея перед соблазном лечь на грязный моток пенькового троса. Когда ее разбудил Максим, наверное уже прошло достаточно много времени.
- Светлана, скажи, - шептал парень, убирая с ее лица прядь волос. - Что?
- Я спрашиваю, в каком я звании? -Ты?
- Я. Должно же быть у меня звание.
- Лейтенант, кажется. Старшой, - ответила Светлана фразой из фильма.
- Старший лейтенант, - недовольно повторил Максим, - негусто. А точно ты не знаешь?
- Нет. Нам запретили интересоваться друг другом.
- Как это? Совсем?
- Нет, только трахаться.
Светлана почувствовала слабую вибрацию в палубе и спросила:
- Мы плывем?
- Здесь говорят "идем".
- Тебя приняли в команду?
- Ты так спрашиваешь, как будто ожидаешь несколько вариантов ответа.
- Так, ты говорил с капитаном?
- Говорил.
- И что он сказал?
- Да ничего, как услышал пароль, словно язык проглотил.
- Не может быть.
- Я и говорю, что ты меня порой пугаешь. Или это могло не сработать?
- Нет, Максим, должно было сработать, но знаешь, никогда не уверена на сто процентов.
- Ты лучше скажи, кто нам общаться запретил?
- Начальство.
- И что, мы с тобой ни разу этот запрет не нарушили?
- Нет, впрочем...
- Что впрочем?
Светлана, почувствовавшая себя отдохнувшей, облокотилась на Максима, прищурила один глаз, пытаясь рассмотреть лицо парня, и сказала:
- Как-то раз мы разыгрывали молодоженов в "Савойе", атам весь номер был забит жучками, так мы решили не рисковать.
- Ну-ка, ну-ка.
- В общем, оторвались по полной программе, как молодые. Там еще кроме подслушки телекамера стояла, а после того, как всех архаровцев повязали, Николай - это техник наш, кассету размножил и в отделе раздал. Так что, если хочешь посмотреть на свою задницу, обращайся к сослуживцам.
Максим на секунду замер, но вскоре без сожаления сказал:
- А, ладно, я один черт никого не помню.
- Это хорошо.
- Хорошо? - удивился Максим.
- Да, хорошо. Порой мы с тобой с такой грязью дело имеем, порой в таком дерьме копаемся, что ужасно хочется это все забыть. Только не получается, а вот ты умудрился.
- А зачем же мы это делаем?
- Зачем? Да я и сама не знаю. Кто-то по инерции, кто-то за деньги, кто-то за романтику.
- А я?
- Ты? Ты, Максим, в армию очень идти не хотел.
- Почему?
- Да кто же тебя знает? Не хотел и все.
- Странно, если меня на такой работе запросто могли убить, чего же я армии испугался?
- Это ты сам решай, я этого не знаю.
- А приятные моменты у нас бывают?
- Вот сейчас самый приятный момент и есть, слава богу, что никто не стреляет, да мозги по стенам не размазаны.
- Да ладно?
- Шучу, Максим, шучу. Бывают и у нас праздники. Например, когда заканчиваем операцию, наш шеф за свой счет привозит коньяк, батон ветчины и блок "Мальборо". Собираемся мы тогда все вместе у него в кабинете и гудим двое суток.
- И все?
- Почему все? Вот в прошлом году мы с тобой ездили в Коста-Рику обмениваться опытом.
- Мы с тобой?
- Да. Ты там всех местных копов на уши поставил, а когда за раз из горлышка бутылку водки выпил, у них чуть глаза не повылазили.
- Я? Целую бутылку? -Да.
- Неужели я смог?
- Да ты не переживай так, у них ведь водка кукурузная, не такая как у нас. Может, всего градусов тридцать.
- Все равно с трудом верится.
- А в то, что ты их боссу рога наставил, веришь? - Я?
- Ты, кто же?
- А как звали шефа?
- Я уже не помню, не то Госта, не то Санчес. В общем, какой-то их там приду-рок.
- Во даем?
- Да, Макс, мы с тобой и не в таких переделках бывали.
- Честно говоря, я немного трушу, да и чувствую себя не важно.
- Брось, старина.
- Особенно утром, пока с капитаном не поговорил, у меня ужасная головная боль была и все тело ломало.
- Это от наркотика.
- От какого наркотика? - испугался Максим.
- Да тебе вводили эмидопинил, сыворотку правдивости.
- И что?
- Да ничего, пару дней поломает и пройдет, как похмелье. Ты лучше голову береги, тебе по ней здорово досталось.
Максим почесал шишку на макушке и причмокнул языком.
- А как так получилось?
- Лучше не спрашивай, глупость вышла.
- Я сам виноват?
- Скорее, я. Я тебя должна была прикрывать. Сам видишь, прозевала.
- А я тебя когда-нибудь подставлял?
- Нет, Максим, ты идеальный напарник, я всегда на тебя могу положиться.
- Хоть на этом спасибо.
- Что будем делать дальше?
- Пассажиры на борту? - Да.
- Надо выяснить, есть ли среди них связной.
- Связной?
- А что такого?
- Да с кем же тут связываться, если капитан в курсе, я хожу в открытую.
- Максим, - сказала Светлана и задумалась, - я хочу тебе сказать, что у нас не принято обсуждать приказы.
- Приказы?
- Да, приказы. И нам нужно найти связного по имени Руслан Майларовй установить контакт, но только так, как я скажу, а не иначе.
- Хорошо, а ты?
- Что я?
- Так и будешь сидеть здесь, на куче веревок. Впрочем, нет, кажется, это называется канатом.
- А что ты предлагаешь?
- Я не знаю, я думал, у тебя есть план.
- План у меня есть, Максим, но он так засекречен, что даже я о нем не знаю.
- Как это? - спросил парень, мучительно соображая, шутка это или нет.
- Вот так. Пока не поступит новых вводных, мне придется сидеть здесь, а тебе выяснить, есть ли на борту связной.
- Хорошо, я выясню.
И еще, Максим, рядом с этим связным может ушиваться такой седой толстый тип из украинской разведки, ты его тоже посмотри. Его кличка "Мыкола", но по нашим данным никакой он не хохол, так, косит под него, пока не выпьет.
- А кто же он на самом деле?
Светлана уже открыла рот, чтобы сказать: "Замаскированный китаец", но вовремя спохватилась.
- Слушай, Максим, а как тут насчет еды?
- В смысле?
- В прямом смысле, я ведь так вечно не смогу.
- Где я тебе ее возьму?
- Напряги извилины.
- Знаешь, Светлан, команду здесь кормят отдельно, и со стола, за которым пять человек, ничего не унесешь.
- Как же быть?
- М ожно попробовать поесть с гостями, их больше и там фуршетный стол, но в таком виде, - Максим поморщился.
- Так как же быть?
- Вроде ты у нас тут старшая, вызови подкрепление.
- Скажи еще - пиццу закажи. Ладно, Максим, иди. Ты, наверное, здесь и так задержался.
- Я думаю, у меня будет много свободного времени, ведь на мою помощь не рассчитывали.
- Иди, Максим, иди, попробуй узнать, есть ли на борту Майларов.
- А как?
- Как? Ну, найди список пассажиров.
- А если его нет?
- Не знаю. Самое главное, не спрашивай капитана.
- Я все выяснил, - сказал Максим, присаживаясь на моток каната.
- Ты поесть ничего не принес? - безрадостно приветствовала его Светлана.
- Нет. Так вот слушай. Некто Руслан Майларов едет вторым классом, один. Яхта маленькая, поэтому и классов всего два, да и пассажиров не так много, сама понимаешь, не сезон.
- Зачем же они поехали в круиз?
- Ты знаешь, у меня такое ощущение, что эта яхта набита разного рода подонками, и я полагаю, что загорать тут никто не собирается.
- А фотомодели едут?
- Едут, ну это здесь считается нормой, и без них ни одно турне не обходится. Только ниже Волгограда вряд ли кто-нибудь сможет раздеться. Хоть и бабье лето, а на улице прохладно.
- Я чувствую, - поежилась Светлана.
- Что будем делать дальше, шеф? - бодро спросил Максим.
- Слушай, я здесь совсем загнусь без еды. Придумай чего-нибудь.
- Насчет жрачки не знаю, а вот место я тебе присмотрел.
- Как это?
- Две каюты на главной палубе пустые, выбирай любую.
- Да ты что? - не поверила Светлана.
- Да. Я же тебе сказал, что желающих немного, а это самые плохие места возле машинного отделения, так что их никто не занял, собирайся, поедем на новую квартиру.
- А если нас заметят?
- Никто не заметит, уже второй час ночи, все пассажиры спят, матросы кто на вахте, кто отдыхает.
- Пойдем.
Девушка поднялась с пола и почувствовала, как кружится голова. - Мне бы сейчас... - Что? -А, ладно.
Светлана и Максим вышли в освещенный коридор и тихо, на цыпочках, двинулись вдоль стены. Они дошли до винтовой лестницы и поднялись на верхний дек, прошли до самой кормы, и Максим показал указательными пальцами в разные стороны.
- Наше дело правое, - шепотом сказала Светлана.
- Это смотря с какой стороны.
- Есть здесь правый борт?
- Вот, - Максим указал на правую часть корабля по его движению.
- Значит, сюда.
Максим открыл замок, и Светлана вошла в крохотное помещение, ничем не отличавшееся от купе в поезде.
- Ничего себе каютка?
- А ты что ожидала? - улыбнулся Максим. -Холодильник.
- Здесь ничего такого нет.
- А как же душ, ванна?
- Зато здесь есть туалет и даже умывальник.
- Максим, да кто же платит по штуке баксов, чтобы две недели жить в этой роскоши?
- По штуке баксов говоришь?
Светлана поняла, что сболтнула лишнее, и прикусила язык.
- Это я так, образно. Ведь билеты на круиз дорогие.
- Я не знаю. Наверняка остальные каюты больше.
- Ладно, по сравнению с тем шкафчиком - это все равно хоромы. Светлана растянулась на нижней полке двухъярусной кровати и, потянув руки, прислонила щеку к холодной коже обивки. Она пролежала так около мину-ты, вдруг ее пронзила мысль о том, что она совсем забыла о Максиме. Девушка резко повернула голову и увидела парня, стоящего возле двери и оценивающе смотревшего на нее. В его глазах горел хищный огонек волка, любующегося кроликом, но как только их взгляды пересеклись, он тут же растаял и стал обычным взглядом обычного парня.
- Ты куришь?
- Я? - удивился парень, - Ах, да, кажется.
- Я подумала, может, ты забыл?
- Забыл, но матросы меня уже научили.
- И чему они тебя научили? - спросила Светлана, протягивая руку вперед.
- Вот, - парень протянул пачку "Мальборо".
- Ничего себе, - присвистнула девушка.
- А что?
- Да, ты точно сильно ударился, это дорогие сигареты.
- А что же я курю?
- Именно это, - рассмеялась Светлана, прикуривая.
- Будь осторожна с сигаретами, - сказал Максим, отворачивая барашек иллюминатора.
- Может возникнуть пожар?
- Нет, дым могут почувствовать. Разговаривать тоже громко не следует, за стенкой две модели в точно такой же каюте.
- Как же они там помещаются?
- Не знаю. Наверное, ноги подгибают.
- Слушай, Максим, я что-то не поняла насчет Майларова, ты его нашел?
- Нашел, я же сказал.
- А хохла?
- Ты сказала, Мыколу.
- Хохол его кличка или Мыкола, я не помню.
- Знаешь, таких здесь нет. Говорят, что привез этого Руслана седой толстый водитель.
- На ржавой "Волге"?
- Нет, - рассмеялся Максим. - На черном "Мерсе".
- Наверное, не он.
- Так зачем нам нужен этот твой связной?
- Понимаешь, Максим, он, как бы это сказать, не совсем связной.
- Да? А кто же?
- Он, как бы это тебе сказать, - Светлана задумалась, - впрочем, какая разница, чем меньше ты знаешь, тем в большей безопасности находишься.
- Что же ты мне сразу не сказала?
- Я бы тебе и сейчас ничего не сказала, но вынуждена.
- И что же ты мне вынуждена сказать?
- То, что этот Руслан, который Майларов, сейчас выясняет, кто из пассажиров везет финансовые документы.
- Какие документы?
- Документы мафии, те, что показывают в кино. Такой чемоданчик с распечатками и дискетами, где есть все счета в швейцарском банке и движение по ним.
- Ага, - закивал головой Максим, - а наша задача - этот чемоданчик забрать.
- Нет, Максим, наша задача - за этим самым Русланом проследить, и, если он влипнет в неприятности, помочь ему.
- Зачем?
- Зачем? А хрен его знает. Такая у нас с тобой задача, коллега.
- Он из дружеского ведомства?
- Максим, у нас таких вопросов не задают.
- А за дураков у нас держат?
- Что-то я не пойму тебя, напарник, чем ты недоволен?
- Не верю я, Светлана, чтобы я такой вот херней последние пять-восемь лет занимался.
- И что ты хочешь?
- Хочу, чтобы ты все мне рассказала, пока я опять бутылкой по башке не получил.
- Да успокойся ты, - повысила голос Светлана. - Извини.
- Нет, это ты меня прости, я сорвалась.
- А, ничего. Я пойду. - Иди.
- Мне придется тебя запереть.
- Почему?
- Потому что изнутри можно закрыться только на засов.
- И что?
- Любой, кто попробует открыть дверь, сразу поймет, что внутри кто-то есть.
- Как же я выйду?
- А куда ты со бралась?
- Не знаю, мало ли что может произойти.
- Что, например?
- Например, пожар.
- Выпрыгнешь в иллюминатор.
- Тем не менее, Максим, не надо меня запирать.
- Я не собираюсь опять спорить, или я тебя запру, или возвращайся в свой шкафчик со швабрами.
Светлана подумала, что этот диалог уже мало похож на разговор двух спецагентов, старшим из которых является она. Девушка глубоко вздохнула и сказала:
- Хорошо. Надеюсь, ты прав.
Глава 9
Светлана встала возле иллюминатора и посмотрела на проплывающий мимо аккуратный залив с небольшим покосившимся домиком и деревянным причалом.
"Надо же, - думала она, - а ведь здесь кто-то живет, ходит по утрам на рыбалку, купаться, и совершенно не замечает окружающей красоты. Хотя, наверное, с грязного берега, заваленного этикетками от "Сникерса" и пустыми бутылками так же красиво смотрится проплывающая белая яхта, и кто-то смотрит сейчас на нее и завидует счастливым людям''.
Девушка собралась было снова лечь на нижнюю полку двухъярусной кровати, но вспомнила о том, что если она это сделает, то непременно начнет изнурять себя кулинарными фантазиями.
"Странно, - подумала она, - почему Максим, с такой легкостью убедивший капитана и команду черт знает в чем, узнавший в течение нескольких часов о наличии Руслана и постоянно проявляющий инициативу, никак не может решить проблему, которая на фоне всего предыдущего должна казаться плевой. Наверное, нужно было оставить ему его деньги. Но как? Он же остался в одних плавках. Наверняка это выглядело бы смешно. Конечно, их можно ему вернуть и сейчас. На купюрах же не написано, что это его деньги. Да, надо вернуть, с деньгами он что-нибудь придумает. Нет, ну как же так? На яхте нет возможности просто купить пирожок или булочку? Что же лучше, пирожок или булочка? Конечно, пирожок. С рисом и мясом или с картошкой, лучше горячий, но можно любой. И запить его молоком или горячим чаем. А еще лучше... Ну вот, опять началось, -отпугнула мысли Светлана, - все мысли о еде. Неужели это так важно. Йоги не едят по два месяца, верующие постятся, а я после двух суток совершенно раскисла. Надо что-то делать".
Светлана забралась на полку с ногами и попыталась подумать о Руслане. Мысль тут же растаяла, трансформировавшись в салат из овощей.
"Так с ума можно сойти",- девушка неохотно стянула с себя одежду и, открыв воду в умывальнике, стала методично тереть ткань лежавшим здесь куском мыла. Работа отняла у нее некоторые силы, но это отвлекло внимание от голода, и Светлана выстирала свою футболку и джинсы так тщательно, как не делала этого никогда. Она так увлеклась, что не сразу заметила разговор, проходящий сквозь стенку туалета. Говорила девушка, находившаяся за тонкой стальной перегородкой и, судя по тому, что делала она это громко, другая девушка находилась в комнате за закрытой дверью. Не смотря на то, что голос хорошо был слышен, разобрать слов Светлане не удалось, как она не прислушивалась. Железные стены превращали комнату в музыкальный инструмент, многократно отражая звук и искажая его. Светлане показалось, что за перегородкой разговаривают два свободных человека, а она превратилась в добровольную, но все же пленницу, где она сама заключенный и надсмотрщик.
Светлана совсем замерзла и уже успела несколько раз пожалеть, что устроила постирушки. Недосохшая футболка быстро отняла часть ее тепла. Надевать куртку совершенно не хотелось. Девушка пыталась свернуться калачиком или, по меньшей мере, прижаться к чему-нибудь. Она почувствовала теплые руки Максима и, бросившись в его объятия, застучала зубами.
- Ты что? - шепотом спросил парень.
- Замерзла.
- Если хочешь, я могу принести тебе бушлат.
- Сделай одолжение, - говорила девушка, прижавшись к теплой груди парня.
- Как ты?
- Ужасно.
- Свет, неужели тебя не готовили к подобным штучкам? - К таким нет.
- А к каким готовили?
- Прыгать через забор и стрелять на вскидку. - А меня?
- И тебя.
- Слушай, Свет, а у нас не существует специализации?
- Как это?
- Как у воров. У них есть и медвежатники, и щипачи, и мокрушники.
- Это тебе матросы рассказали? - Да.
- Нет, у нас такого нет. Мы все универсалы, только я мужиков клею, а ты баб.
- Ты хочешь сказать, что я соблазнял женщин?
- Разумеется, если это для работы необходимо.
- И как у меня это получалось?
- Нормально, - сказала Светлана, наконец, открыв один глаз.
- Согрелась?
- Почти. Что там с нашим Русланом?
- Ничего.
- Как это?
- Ничего нового: ни с кем не знакомится, в карты не играет, в рулетку тоже. Бабами не интересуется. В общем, такое ощущение, что ему все по барабану.
- Но ты же не можешь наблюдать за ним все время. Наверняка он ищет нужного человека, когда за ним не смотрят. Или уже нашел.
- Не понял.
- Он мог его уже найти, и теперь ждет удобного момента, чтобы получить документы.
- А такое возможно?
- Не знаю, вполне может быть.
- Тогда чего мы ждем, давай его спросим.
- Нельзя. Пока нельзя. В нашу задачу не входит вмешиваться, нам главное -его не упустить.
- И сколько мы будем ждать?
- Сколько надо, столько и будем.
- А если наше участие не понадобится?
- Значит, приплывем обратно в Москву.
- Послушай, Светлана. Я понимаю, что ты связана разного рода служебными тайнами, но... Ой, чуть не забыл.
Максим вытащил из кармана спецовки яркую этикетку "Твикса" и вложил Светлане в ладонь.
- Что это?
- Сладкая парочка. Будешь?
- Буду? Ты еще спрашиваешь?
Девушка откусила хрустящий батончик, на минуту забыв о приличии.
- Извини, чем богаты.
- Спасибо и на этом, - Светлана пережевывала шоколад, растягивая удовольствие.
Максим осторожно положил ладони на плечи девушки и тихо продолжил:
- Так что ты о нем знаешь? - Оком?
- О Майларове.
- Ничего не знаю.
- Но фамилию ты ведь как-то узнала.
- Максим, что за ерунда, я ее в задании прочла, больше ничего не знаю.
- А что там было еще написано?
- Только то, что он, возможно, будет на яхте.
- И все? -Все.
- Странно это.
- Чего же здесь странного?
- Да фамилия его. Майларов. Никогда такой не ель кал.
- А мою фамилию ты слышал?
- Ру, ты имеешь в виду? - Да.
- Я думал это не фамилия.
- А что?
- Да черт его знает, прозвище, кличка.
- Вот видишь, Максим, ничего тут странного нет.
- Знаешь, Свет, тут у помощника капитана есть справочник по Москве, старый, конечно, но я подумал: "А вдруг он там есть", и посмотрел.
- И что?
- Да нет там никаких Майларовьгх. Малайларовых человек сорок, Махлаевых еще больше, а Майларовьгх ни одного. А помощник мне сказал, что такой фамилии быть не может.
- Ты разговаривал об этом с помощником?
- А чего здесь такого?
- Я тебе не разрешала.
- Но и не запрещала.
- Это не одно и тоже, Максим. Мы не должны привлекать внимание к Руслану.
- Я и не привлекал, просто он поинтересовался, что я делаю, а я ответил, что ищу телефоны наших пассажиров, и что сейчас добрался до Майларова.
- А он?
- А он сказал, что такой фамилии не может быть. Еще сказал, что майлар - это предельный углеводород, его изобрели десять лет назад и, если бы не случайность, никто бы о нем не узнал.
- Какая случайность?
- Он мне сказал, что когда стали развиваться компо зитные материалы, изобрели сверхпрочную майларовую пленку. Только у нее была одна проблема не было клея, которым ее можно было приклеить. Тогда и стали делать эту пленку с одной стороны матовую. И совершенно случайно оказалось, что на ней очень удобно делать чертежи. Так как тогда не было ни ксероксов, ни принтеров, то эта пленка быстро прижилась в разных КБ, а иначе осталась бы она достоянием одних военщиков.
- И что из этого?
- Да ничего. Просто в наши времена дурацких фамилий никому не дают, если, конечно, не в детдоме. Но я так понимаю, что Руслану твоему больше десяти.
- А может, он действительно Малайларов, только с паспортисткой ему не повезло, вот и получился он таким, каким мы его видим.
- Может быть, - сказал Максим, непроизвольно опуская руку с плеча на грудь Светланы.
- Спасибо, Максим, я уже согрелась.
- Я не поэтому.
- Тем более, спасибо.
- Это да?
- Нет, это значит нет.
- Почему?
Светлана почувствовала, что Максим прижимает ее к себе все сильнее, и его дыхание, идущее из-за уха, становится чаще и громче.
- Максим, перестань.
- Почему?
- У нас это называется неуставные взаимоотношения.
- Неужели я тебе противен?
- Нет, - Светлана повернулась лицом кларню, соображая, что придумать на этот раз, но увидев коротко стриженного носатого юношу в матросской робе, поняла, что этот человек действительно больше не вызывает у нее того отвраще-ния, которое она испытывала к прежнему Максу.
Светлана обняла его одной рукой за шею и, как смогла, сильно поцеловала.
- Все, - выдохнула она, - и на этом закончим. Давай не будем портить с тобой хороших отношений, тем более ты знаешь...
- Знаю?
- Знал или знаешь, как тяжело стобой, Максим. Знаешь, что я люблю другого.
- Другого?
- А что в этом такого?
- Как же я сразу не догадался?
- О чем догадался, Максим?
- А, ладно, - Максим подскочил со своего места и уже в дверях сказал: "Сегодня больше не приду".
Светлана в очередной раз поднесла часики к уху.
"Идут, кажется, - подумала она, - разумеется, идут, если бы не шли, время остановилось бы, а сейчас оно уползает. Уползает за сутки, в течение которых Максим ни разу не удосужился навестить девушку, запертую в маленькой каюте возле самой кормы. Что же произошло? Может, его разоблачили, и парень не хочет выдавать своего напарника? Ерунда, весь этот шпионский бред я придумала сама, а если в Максиме и разгадали сына владельца яхты, ни к чему криминальному это не могло привести. За исключением, пожалуй, того, что ему могли рассказать, кто его папа. Но если бы такое произошло, Макс был бы уже здесь и, возможно, не один. Максим сам мог вспомнить, кто он. Тогда также непонятно его отсутствие. Он мог вляпаться в историю, настропаленный мной и мнящий себя спецагентом. Максим мог не выдержать и поговорить с Русланом, на него это похоже, но тогда почему он так долго отсутствует - это непонятно. В любом случае, на борту ему ничего не угрожает или угрожает?"
Светлану поразило, что раньше она никогда не задумывалась над этим вопросом.
"А, собственно, что делает здесь Руслан? Да, меня и Руслана привезли на эту самую лодочную станцию. Да, бандиты, которые это сделали, находились на бор-ту этой яхты. Да, Руслан гоняется за своими документами. Но почему я была так уверена, что он непременно окажется здесь, ведь это противоречит здравому смыслу. Руслан сказал так: "Документы у тех, кто пришил бандитов". Это совсем не значит, что их повезут на яхте. Почему же я была так уверена?"
Светлана пыталась сложить разрозненные мысли вместе, но трехдневная голодовка и отсутствие движения последнее время делали умственный процесс невероятно тяжелым. Любое напряжение ввергало девушку в сон и, чтобы не заснуть на этот раз, она встала с полки и, войдя в туалет, бросила себе в лицо несколько пригоршней воды. Ей снова показалось, что она слышит за перегородкой голос. Светлана прислушалась, но снова не разобрала ничего.
Она вернулась в каюту и, глядя в иллюминатор, сказала:
"Начнем сначала. Максим потерял память. Что происходит с человеком, когда он теряет память? Что происходит с человеком, когда он теряет память? С человеком, который потерял память, что происходит?"
Чтобы на секундочку отвлечься, Светлана попыталась умножить двухзначное число. Результат оказался неожиданным.
"Ни хрена себе! Так я окончательно сойду с ума. Три дня без общения и еды, и я уже таблицу умножения забыла. Забыла? Ну да, конечно. Чего хочет человек, когда что-то забывает? Он хочет вспомнить. Это же так естественно. Память - это все, что есть у человека, делающего его таким, какой он есть. Чем отличается дворник от академика? Ничем, если их раздеть, в остальном же только набором извилин и жизненным опытом. Отними память у человека, он должен мучиться и пытаться все вспомнить.
Почему же этого не делает Макс? А почему я решила, что он этого не делает? Вон он как приставал с расспросами, насчет званий да наших отношений. Не поверил, "что последние восемь лет такой херней занимался". Расскажи мне все, пока снова бутылкой по голове не получил".
Светлана почувствовала, как к горлу подкатил комок.
"Не может быть! Ведь я ему ничего не говорила про бутылку. Неужели он все знает? Не-ет! Стоп. Стоп. Стоп. Я - полная дура? Дура. Конечно, дура, потому что только в бразильских сериалах все по очереди теряют память и оказываются братьями - близнецами. Да как же я могла так попасться"?
Светлана села на полку, закрыла лицо руками и попыталась заплакать. Через минуту, поняв, что ей это не удастся, она снова встала и открыла иллюминатор.
"Выпрыгнуть смогу. До берега, скорее всего, доплыву. Что еще? Пожалуй, все. Здесь мне оставаться не следует. Вперед и с песней".
Светлана высунула голову в круглое отверстие. В ее легкие ворвался прохладный сырой воздух.
- Бррр. А водичка, наверняка, не очень теплая. Доплыву ли?
Светлана еще раз примерила расстояние. На этот раз ей показалось, что до берега очень далеко.
- Врагу не сдается наш гордый варяг, - запела девушка, пытаясь вылезти из иллюминатора, - пощады никто не желает, - прозвучало не совсем выразительно.
Светлана поняла, что выбраться головой вперед не удастся. Она попробовала вернуться в каюту и только тут поняла свою оплошность: ни ее руки, ни ноги не имели точки опоры. Девушка балансировала на стальном обруче, болтая конечностями.
"Похоже, на этот раз я точно в дерьме", - подумала она, и что есть мочи, изогнув спину, сделала конвульсивное движение вперед.
Ее центр тяжести сместился, и голова девушки пошла вниз.
- Да здравствует Кусто! - выдохнула она, готовясь встретиться с водной поверхностью, но вместо этого ее тело ударилось о борт судна и взмыло вверх.
"Oн, хоть бы никто не смотрел в бинокль, - подумала она, - вот будет стыдоба, если и кто-то рассматривал меня с берега".
Светлана скрестила па груди руки и уперла кулачок в подбородок, уже осознавая, что в таком положении она сможет пробыть достаточно долго.
Поразмышляв добрых пять минут, Светлана пришла к выводу, что длины ее ног должно быть достаточно, чтобы достать до верхней полки. Она поискала в помещении нужный предмет, но так и не нашла его.
"Досадно. Однако делать нечего. Или надо как-то выбираться отсюда или... Впрочем, другого как раз предложить нельзя".
Светлана еще раз поиск;ша ногой полку, и так же безуспешно.
"Вот если бы во что-нибудь упереться. Всего-то? Сейчас будем обгонять баржу, от нее и оттолкнешься", - ненавидела себя девушка.
Светлана осмотрела корпус яхты и в очередной раз не поверила своим глазам.
Чуть ниже иллюминатора на гладкой металлической поверхности находился выступ шириной около десяти сантиметров. Для чего он был сделан, Светлана так и не поняла. Ухватившись за него и издавая рычащие звуки, она после не-скольких попыток подтолкнула себя в каюту. В это самое мгновение ее нога нашла верхнюю полку, оказавшуюся совсем близко, но гораздо выше, чем она предполагала. Балансирут па двух точках опоры и пыхтя как паровоз, Светлана ввалилась в каюту и, упав на полку, сказала:
- Чтобы я еще раз вылезла? Да ни за что.
Через две минуты она уже повторяла неудавшуюся попытку, изменив тактику и, забравшись на верх] пою полку, пыталась выйти задом. Просунув ноги и держась за полку, Светлана нащупывала выступ, когда в голове у нее возникла яркая картина происходящего. Она буквально увидела стремительные очертания яхты, разрезающей волны, из последнего иллюминатора которой висит или торчит... Светлана подумала так: "Сначала торчит, а потом висит, ну и так далее". Эта мысль почему-то не испугала ее, впрочем, и не позабавила. Вскоре ее нога встала на выступ и девушка i га этот раз достаточно легко оказалась за бортом. Ее волосы затрепал влажный ветерок, и несколько брызг легли налицо. Светлана посмотрела на темно-синие буруны, пролетавшие мимо, и ее желание покинуть судно быстро таяло. Она стояла около минуты, так и не решившись отпустить руки.
- Ты что там делаешь? - услышала она почти над ухом.
От неожиданности ее i юга соскочила с выступа и, потеряв равновесие, Светлана повисла нa руках, вмиг приросших к иллюминатору. Она посмотрела вниз и увидела, как ее кроссовки облизывают гребешки волн. Ей показалось, что стоит только разжать пальцы, как темно-синее существо по имени Река тут же проглотит ее.
- Держись, держись, - донеслось сверху.
Светлана впервые подняла голову на звук и поняла, что он идет не из ее каюты Призыв держаться чыкрикивала кудрявая голова, виднеющаяся из соседнего иллюминатора. Э^о была голова девушки, смотревшая на Светлану глазами полными ужаса и восторга.
- Держись! - повторила она.
- Держусь ну и что дальше? - спросила Светлана.
Голова, очевидно, не р-геслышала Светланиных слов, и то ли сочувственно, то ли ободряюще затряслась в воздухе.
- Что дальше? - спросила Светлана, как будто голова могла дать дельный совет.
- Ты здесь будешь целый день висеть?
- Мне нравится.
- А что ты там делаешь?
- Рыбу ловлю.
- И много поймала?
- Да что-то не клюет.
- Тогда заходи к нам, у нас пиво есть.
- Да? - удивилась Светлана, а с чем? - С чипсами.
Светлана попробовала подтянуться, но обнаружила, что запас силы если и оставался в ее теле то, по меньшей мере, был на исходе. Тогда она качнула одной ногой и, придав своему телу движение маятника, попыталась встать на площадку, с которой только что упала. Как ни странно, но это оказалось очень просто. Светлана встала ногами на выступ и, превозмогая нечеловеческие усилия, подтянула себя до уровня иллюминатора. Между двумя отверстиями в теле яхты оказалось расстояние в полтора метра, и пройти по выступу в десять сантиметров шириной, все время держась за край одного из них, оказалось невозможно. Светлана уже собиралась отступить назад, но ее рука наткнулась на что-то теплое и мягкое. Приняв помощь неизвестной девушки, Светлана прошла к соседнему иллюминатору.
Не слишком заботясь о возможных последствиях и полностью забыв о приличии, Светлана наслаждалась съестными запасами фотомоделей, которые оказались Олей и Ирой. Они полностью соответствовали представлениям Гамаровского о модельном бизнесе и напоминали рослых парней, полностью лишенных геометрических неточностей на теле.
- Что же ты, трое суток ничего не ела? - спрашивала Оля.
- Не-а, - отвечала Светлана с набитым ртом.
- Как же ты не окочурилась? -Сама не знаю.
- А что ты там делала?
- Понимаете, девчонки, я тут своего парня пасу.
- Как это?
- Как это вам сказать? В общем, тут на яхте есть парень, его зовут Руслан. Он мне поклялся, что любит и все такое, но вы же понимаете, что такое мужики. В общем, я решила его проверить и купила ему этот тур на одного.
- Зачем?
- Хочу посмотреть, сломается он или нет, это у меня такое испытание.
- Как же ты об этом узнаешь?
- Вот про это я и не подумала. Что толку сидеть в каюте и ничего не знать, поэтому я попыталась выбраться, только вы меня до смерти напугали.
- Я же не знала, - сказала Ира. -Да ничего.
- Слушай, а что ты собираешься делать дальше?
- Не знаю, положение у меня не очень. Дело в том, что я на яхте зайцем, и об этом знает один человек. Он раньше мне собирался помогать, но, видно, переду-мал, и вторые сутки меня не навещает.
- Что за человек?
- Один матрос, только вы его, наверное, не знаете.
- Да, - заметила Оля, - в этот раз команду зачем-то поменяли. Макс, как дурак, сначала в робе ходил, ты видела? - обратилась она к Ире.
- Видела, ну его в сраку.
- Что за Макс? - спросила Светлана.
- Да так, шишка на ровном месте. Есть здесь один звездный мальчик.
- Расскажите.
- Тебе не по зубам, - махнула рукой Оля, - К тому же, я так понимаю, у тебя свой парень есть.
- Есть.
- Ну и зачем он тебе сдался? Ни один мужик не стоит того, чтобы из-за него голодать. Я понимаю за фигуру, - девушка погладила обеими руками свою талию.
- Этот стоит.
- Тебе виднее, только мы ничем помочь не сможем, у нас работа.
- Что за работа? - спросила Светлана, делая невинное лицо.
- Мы снимаемся, понимаешь?
- Вы модели?
- Да, - гордо ответила одна девушка.
- А я-то думаю, что за девчонки такие классные? Явно польщенные девицы заулыбались друг другу.
- Время от времени мы можем за твоим парнем посмотреть.
- Да ладно вам, девочки, мне и так неудобно.
- Ничего.
- Вот если бы вы мне продуктов купили.
- Да? - удивилась Ира.
- Я заплачу, да и сдачи мне не нужно, - Светлана аккуратно положила на откидной столик три бумажки.
Оля посмотрела на лежащие купюры и уверенно добавила:
- Присмотрим мы за твоим парнем, только опиши, какой он.
Светлана отошла к двери каюты и придирчиво осмотрела иллюминатор. Вроде все в норме. Петля синтетической веревки, пропущенная через кронштейн, не бросалась в глаза. Можно было открыть и закрыть стекло и, если не всматриваться, то заметить узкую полоску можно только случайно. Белый пакет, подвешенный на веревку, идущую к каюте Оли и Иры, можно заметить только с берега, если, конечно, не перегибаться через борт. Светлану же теперь заботило то, о чем она раньше никогда не задумывалась. Запах. Обостренное голоданием обоняние различало малейшие запахи, и теперь девушка думала, что Максим, если он, конечно, появится, непременно почувствует то, что она уже не умирает с голоду.
Он пришел ночью. Держа банан, словно букет цветов, щелкнул замком и осторожно открыл дверь.
- Тук, тук, Света.ру. Это я.
Изображая утомленную бездельем и изнемогающую от голода особу, Светлана придала себе неестественную позу, скрючившись в три погибели и спрятав лицо.
- Ты как?
- А-а, это ты?
- А кто же еще?
- Я думала ты того, это...
Светлана увидела банан в руках Макса и, еле сдержав смех, изобразила хищный взгляд.
- Это мне? -Да.
Светлана вырвала из рук парня фрукт и, пачкаясь и давясь, проглотила его, почти не жуя.
"Не переиграть бы", - подумала она.
Но Макс ничего не заметил. Задумчиво улыбаясь, он обнял Светлану и, гладя по голове, сказал:
- Совсем изголодалась, моя маленькая.
- Максим, неужели нельзя что-нибудь придумать?
- Ты насчет еды?
- А насчет чего же?
- Свет, ты же знаешь. Я же тебе говорил.
- Максим, но ведь я ноги протяну.
- Потерпи, немного осталось.
- До чего немного?
Максим, не ожидавший такого вопроса, достал сигарету и, только прикурив, сказал:
- Скоро у меня появится такая возможность. Я почти договорился с коком. - Да?
- Да. Только мне нужны деньги.
- Сколько?
- А сколько у тебя есть?
- Не знаю. Я и забыла, что это такое. - Светлана достала из грудного кармана заранее приготовленный комок купюр и протянула Максиму. - Возьми все, мне здесь деньги ни к чему.
Максим принял перекрученные и специально перемятые банкноты и попытался их расправить.
- Не густо. Кок парень жадный, а цены на борту космические.
- Знаешь, деньги побывали в воде, большую часть я выбросила.
- Выбросила?
- Да. Зачем они нужны, если на них рассмотреть ничего нельзя.
- Светлан, но ведь здесь немного.
- Я знаю, но больше у меня нет.
- Не знаю, согласится ли он.
- А ты попробуй, - Светлана взяла из рук парня сигарету и затянулась. - Голова кружится.
- Ты зря куришь.
- Конечно, зря.
Они сидели в тишине некоторое время, и Светлана услышала, как предательски громко стучит ее сердце. Ей показалось, что и Максим слышит стук и по нему читает ее мысли.
- Как Руслан? - прервала она молчание.
- Я уж думал, ты не спросишь.
- Ты меня рано со счетов сбросил.
- Нет, что ты. Я просто боюсь за тебя.
- Не бойся, я в полном порядке. Парень встал и подошел к иллюминатору.
- Что ты делаешь? - пожалуй, слишком оживленно для полуголодной женщины спросила Светлана.
- Ничего, хотел кожуру выбросить.
- Дай сюда, в ней одни витамины.
От Светланиного внимания не ускользнула тень улыбки, мелькнувшая на лице парня.
- Да ладно тебе. На, - парень протянул кожуру девушке. Та повесила ее на растяжку верхней полки со словами:
- Пусть подсохнет. Так что там Руслан?
- Нормально, - сказал Максим, садясь к Светлане и обнимая ее за плечи.
- Что значит нормально?
- Ничего не изменилось, ни с кем не знакомится, ни во что не играет, ни во что не встревает.
- Странно, - сказала Светлана, - а может, это не тот Руслан? Или, может, это подстава, чтобы сбить меня со следа?
- А какой он должен быть?
- Руслан-то? Майларовый. Я же тебе говорила про задание.
- Да, - задумчиво сказал парень, - да.
- Я думаю, что совпадений быть не должно.
- Послушай, Свет, а как он должен был попасть на корабль?
- Как, как? Как обычно, через дверь.
- Я имею в виду данные, что он на борту, точные?
- Голова ты садовая, кто же тебе точные данные даст. Наверняка ему подсунули в постель шлюху, а, охая и ахая, он трепанул, что собирается в круиз на две недели. Разумеется, все круизы на это время проверили, а их, наверняка, оказалось не так много.
- Ты хочешь сказать, что в другие круизы тоже отправились наши коллега?
- Я этого не знаю, но вполне возможно.
- А говорила, что он из дружеского ведомства.
Светлана затянула паузу, чтобы показать свою оплошность, затем, как бы найдя ответ, сказала:
- Что значит дружеского? Не может быть дружбы между конкурентами. И тут же выкатила пробный шар:
- "Семнадцать мгновений весны" помнишь? Как там СС и СД воевали? Такая же ерунда и у нас.
Максим понимающе покачал головой, но вскоре сообразил, что нужно отве-тить:
- Нет, не помню.
- Жаль. Мне порой кажется, Максим, что ты все помнишь.
- С чего ты взяла?
- Не знаю. Мне тяжело отвязаться от ощущения, что ты тот, кого я знаю столько лет.
- Мне тоже, - Максим погладил Светлану по щеке и попытался поцеловать.
- Да что ты опять? - возмутилась Светлана.
- Какие проблемы, Свет? - сказал Макс, и девушка уловила агрессивный тон в словах.
- Никаких, Максим. - Светлана пыталась говорить тише и спокойнее. - Про-сто. .. Просто... Меня недавно вырвало.
- Тебя?
- Да. От голода, наверное. -Прости.
- Ты уходишь?
- С чего ты взяла?
- Ты всегда извиняешься, прежде чем уйти.
- В этот раз не буду.
- Максим, у меня такая слабость. Я не в состоянии вести разговор.
- Хорошо, - парень встал, делая вид, что обиделся, и подошел к двери.
- Когда придешь? -Скоро.
- Мы даже подумали, а не того ли твой парень. Ну, в смысле, может, он только мужиками интересуется? - говорила Оля.
- И что? - спросила Светлана, забравшись с ногами на нижнюю полку.
- Да вроде все нормально, вон как за женой Козяева увивался. Я даже поду-мала, может, твой Руслан собирается ему рога приставить.
- Хорошенькая жена-то?
- Хорошенькая. Только зачем она ему? Та все равно шило на мыло не сменяет. На Козяеве можно ездить. Крутой мужик, при деньгах, да и не ублюдок совсем.
- А Руслан что же?
- Да ничего, как с мужем познакомился, сразу интерес к ней потерял.
- Да и с Козяевым поговорил пару раз и забыл, - добавила Ира, - все-таки странный он. Как будто что-то вынюхивает. Он у тебя не мент?
- Надеюсь, что нет.
- А ты присмотрись получше. Я ментов за версту чую, и парень твой сильно на них похож.
- Разберусь, - вздохнула Светлана. - Что дальше-то будет? Я в смысле, куда мы идем?
- В море. Ты море когда-нибудь видела? - Нет.
- Вот и посмотришь в иллюминатор.
- А потом? -Потом обратно.
- Спасибо вам, девчонки.
- Да не за что.
- Есть за что, я бы без вас пропала.
- Ты тоже, Свет, не из мира сего, - сказала Ира.
- Это еще почему?
- Я бы на такое не решилась. Сидеть две недели взаперти только для того, чтобы за парнем подсмотреть, даже за очень хорошим, я бы не смогла.
- Это только кажется страшно.
- А мне кажется, - сказала Оля, - я слышу стук. Это не твой матрос тебя вспомнил?
- Черт! - Светлана кинулась к иллюминатору. - Спасибо вам, девчонки. Уви-димся.
Словно гимнаст, совершающий заученное упражнение, девушка в несколько мгновений оказалась на узком выступе, соединяющем иллюминаторы. Она быс-тро двигалась, перехватывая веревку, и когда одна рука уже дотянулась до железного обруча, ее ноги зацепились друг за друга и полетели вниз. Тонкий шнур не выдержал веса тела и лопнул, предоставив Светлане возможность болтаться на одной руке. Хлопнул о воду и закружился в волнах белый пакет, на прощание взмахнув парой ручек.
Неожиданно для себя Светлана вскрикнула и почувствовала, как через правый кроссовок просочилась вода.
"А-а-а", - девушка подняла голову вверх и, отпустив ненужную уже веревку, схватилась за холодный край иллюминатора.
"Р-раз", - в следующую секунду она уже стояла в собственной каюте, разведя руки в стороны и прогнув спину.
- Боже ты мой. Как я это сделала?
Из секундного оцепенения ее вывел стук в дверь каюты.
- Света, открой!
Девушка посмотрела на мокрую ногу, перевела взгляд на дверь, затем на иллюминатор и, сев на колени возле двери, открыла запор.
- Что с тобой?-спросил Максим, бесцеремонно отодвигая девушку дверью.
Светлана, прекрасно понимавшая, что раскрасневшееся от физического уп-ражнения лицо никак не соответствует ситуации, прикрыла щеки ладонями и кусала губы, чтобы не рассмеяться.
- Что с тобой? - повторил Максим, присаживаясь рядом.
- Уйди, - слабо попыталась отстраниться Светлана.
- Зачем ты закрылась?
- Уйди, мне стыдно, - Светлана превозмогала приступы смеха, давящие грудь изнутри и готовые вот-вот прекратить фарс.
- Я не уйду, - сказал Руслан, вставая.
Светлана не сдержала очередной порыв, и из ее груди вырвались звуки, словно кто-то попытался заиграть на порванной гармони.
Ошарашенный Максим принял их за рыдание и, отскочив в сторону, смотрел на девушку, совершенно сбитый с толку.
- Ты упала в обморок? - предположил он.
- Нет! Я описалась, - сказала Светлана, демонстрируя мокрый кроссовок.
Глава 11
Узкая полоска земли, ограниченная лесополосой и автодорогой, подходила к гвум арочным ангарам, покрытым блестящими листами металла. Невысокий за-пор из колючей проволоки, бетонное ограждение, куски конструкций, кучи строп тельного мусора - все это мало напоминало аэродром. Тем не менее, именно пода подъехал большой джип и остановился возле ангара. Два человека появипсь из-за сооружения и деловито стали разбирать проволочное заграждение. Работа не заняла у них и пяти минут.
Покончив с препятствием, один из них вернулся в ангар, а второй подошел к машине.
- Погода портится, - сказал он в открытое окно водителя.
- Это хорошо. Чем хуже, тем лучше.
- Надо пройти горный участок по хорошей погоде.
- Тогда поторопитесь.
Водитель вышел из машины, обойдя ее вокруг, открыл заднюю дверцу и подал Светлане руку со словами:
- Прошу вас, мадам.
- Спасибо.
- А вы, господин Майларов, сами уж как-нибудь. И не забудьте мешочек.
- Кто вы? - спросила Светлана, оборачиваясь к водителю.
- Какая разница?
- Вы русский?
- Очень долго жил и работал в России.
- Служили, наверное.
- Смотрите, милое создание, ваш язычок доведет вас до Киева.
Он облокотился о бампер джипа и закурил, смотря, как два человека выкаты-вают из ангара старенький красный ЯК-18.
- Думаете, он еще летает? - спросила Светлана.
- О-о, на нем еще Водопьянинов летал, северная машина, проверенная, -водитель растоптал каблуком окурок и посмотрел в салон, где на переднем сиде-11ии находился типичный кавказец с отчаянными усами и пикантно синими щеками. Он старательно прижимал к уху гарнитуру радиостанции и зачем-то закаты¬вал глаза, показывая удивительно чистые, почти синие белки.
- Ну что там?
- Тишина, - сказал кавказец.
- Режим радиомолчания, - задумчиво промычал водитель, и, обращаясь к Руслану и Светлане, бодро скомандовал:
- По машинам, вперед!
Светлана, Руслан и кавказец пошли за водителем. Они приблизились к само-лету, уже стоявшему в начале площадки, водитель вполголоса отдал несколько указаний кавказцу и пожал протянутую руку.
- Удачи вам, дети мои.
Руслан презрительно посмотрел на водителя и, поднявшись по крылу, исчез в салоне.
- А вас, девушка, я, честное слово, не хочу отпускать.
- Почему?
- Не знаю, - развел руками мужчина, - понравились вы мне.
- Что же вас удерживает?
- Работа. Знаете что? Берегите себя...
Водитель не успел договорить, пилот завел двигатель и наполнил воздух оглушительным треском.
- Что? - спросила Светлана, прикладывая ладонь к уху.
Но мужчина только сделал знак рукой, показывая, что пора садиться в самолет, и отошел в сторону. Последним на крыло забрался кавказец. Он сел в кресло второго пилота, пристегнул ремень безопасности и посмотрел на соседа, занявшего место, где обычно в машине садится водитель.
Сходство с машиной было велико. Салон самолета по своим размерам напоминал "Волгу", а по планировке "Запорожец". Два передних места - для пилотов, три посадочных сзади - для пассажиров, две двери с каждого борта. Если бы не два велосипедных штурвала и не большая панель с разноцветными приборами, можно было подумать, что ЯК прокатится по полосе, свернет на дорогу и поедет по ней, обгоняя легковушки и грузовики.
- О чем вы там говорили? - спросил Руслан.
- Ты ревнуешь?
- Вот еще.
- И правильно. Он мне свидание назначал.
- У амбара в полночь?
- У памятника Пушкину в полдень.
Руслан ехидно хихикнул, в это время пилот подвинул правой рукой рычажок на панели между креслами, и двигатель заработал на полных оборотах. Самолет сорвался стормозов и быстро покатился по полю, стуча колесами о неровности грунта. Стук отдавался во всем корпусе летательного аппарата. Казалось, машина вот-вот рассыплется. Светлана с недоверием посмотрела на пилота. Он был совершенно спокоен и легко оторвал самолет от земли, бросив его вправо и резко уйдя на разворот. Машина выровняла курс и понеслась к линии горизонта, оставив на узкой полоске земли джип, теперь уже напоминавший корову.
- Боишься? - крикнул Руслан, сжимая Светланину ладошку.
- Руслан, какая муха тебя укусила? Или ты снова становишься человеком?
- Хватит болтать, - обернулся назад кавказец.
- Заткнись, - грубо сказала Светлана, - я со своим парнем разговариваю.
- За горизонтом смотрите, - ответил опешивший кавказец и надел большие белые наушники.
- Ты умеешь разговаривать с людьми! - похвалил Руслан
- Что он имел в виду? - напрягая связки, спросила Светлана.
- Не знаю, может, опасается залетного вертолета?
- Руслан! А разве радары нас не видят?
- Нет. Радар может нас засечь только в пределах прямой видимости. Ты физику в школе учила? Мы летим низко, увидеть нас сможет только тот, кто выше. Есть такие самолеты с круглой дурой на хвосте, "Авакс", не слыхала?
- Откуда ты все знаешь?
- Хотел бы я знать все.
Пилот отпустил штурвал, и самолет понесся ниже к земле. Он перешел в бреющий полет, почти касаясь пропеллером земли.
- Мне кажется, пилот поступает неразумно! - сообщила Светлана, чувствуя, как у нее, вспотели ладони.
- А по-моему он знает, что делает.
Машину стало подбрасывать. Повторять складки местности становилось все труднее. Равнинная местность быстро сменялась на холмистую. Полет стал боль-ше походить на аттракцион с американскими горками. Светлана почувствовала, как ее начинает тошнить, и поискала глазами предмет, на котором можно отвлечь внимание. Не найдя ничего интересного в кабине, она выглянула в окошко и увидела бежавших врассыпную людей. Их было человек пятнадцать. Одетые в зеленые одежды люди падали на землю и забавно трясли ручками. Светлана хотела помахать им в ответ, но самолет взмыл над очередной сопкой и провалился вниз, вызвав очередной приступ тошноты.
- Кому ты там махала? - спросил Руслан.
- Не знаю, люди какие-то.
- Мне один приятель рассказывал...
- Руслан, - перебила его Светлана, поворачивая голову парня к своим губам. - Что?
- Есть у тебя друг?
- Какой?
- Настоящий, "не разлей вода", который придет в трудную минуту на помощь.
- Есть.
- Где он? Почему он тебе не помогает?
- С чего ты решила?
- Я его не знаю.
- Ты многого не знаешь. Например, того, что была у него в квартире.
- Да, наверное, - задумчиво отметила Светлана, и ее слова утонули в шуме двигателя, - а девушка у тебя есть?!
- Какая?
- Какая? Ты парень смазливый, не дурак, не алкаш и не наркоман, холостой. На тебя девки должны вешаться. Ведь должны?
- Наверно, - заулыбался Руслан.
- И где они?
- Вот одна.
- Я не в счет, я - по переписке.
- А я - извращенец.
- До какой степени?
- Абсолютный. Знаешь, есть в психологии такой термин, чувство оптималь-пойдастанции.
- Не знаю.
- Да, наверняка слышала. Часто японцев в пример приводят, что они близко стоят, когда разговаривают.
- Что-то припоминаю, ну и что?
- Для каждого человека она индивидуальна. Представляешь, если для муж-чины она маленькая, а для женщины - большая?
- Ты хочешь сказать, что у тебя эта дистанция очень большая.
- Наверное. Мне нравится общаться с женщинами на расстоянии, а вблизи они наводят на меня тоску.
- В Перми это по-другому называется.
- Не надо. С ориентацией у меня все в порядке.
- Кто бы говорил, извращенец.
Светлана заметила, что пилот поднял самолет над землей, и теперь он не падает в ямы после каждой сопки, а идет на высоте вершин совершенно ровно. Причина стала заметна скоро. Землю, словно большие куски ваты, стали закры-вать лохмотья тумана, пока не превратились в однородную белую пелену. Кав-казец и пилот стали оживленно спорить о происходящем на своем языке, иногда сопровождая пламенную речь не менее энергичными жестами.
- Руслан! - позвала Светлана, - сейчас они подерутся, а грохнемся мы.
- Похоже, у нас неприятности, - насупился Руслан.
- Большие?
- Большие.
- Ты умеешь поддержать девушку в трудную минуту.
- Они говорят, что какая-то сволочь сообщила о нас по рации, и теперь нас ищет эскадрилья штурмовиков. Если бы не туман, пилот провел самолет над землей, но теперь он вынужден подняться, что сделает нас видимыми.
- А почему он вынужден подняться? Руслан выразительно посмотрел на Светлану.
- Ах, да. Скажи, Руслан, а как ты узнал, о чем они говорят? Но Руслан не ответил, а почти закричал пилоту:
-Эй, ты! Цель на девять часов.
Светлана повернула голову и увидела два крохотных, почти игрушечных самолета, быстро сбрасывающих превосходящую высоту. В кабине воцарилась перебранка на смеси языков и жестов. Самолет затрясло, бросило вниз, и над стеклянной крышей ЯКа, оглушив присутствующих грохотом двигателя, вели-чаво прошло сигарообразное тело с хищными отростками крыльев и свисавшими с них кассетами ракет.
- Нам конец, нам конец! - изо всех сил кричала Светлана, нисколько не стыдясь своего страха. - Есть здесь парашюты? Парашюты где, мать вашу!? Как нет?! Как нет?! О чем вы думали, сукины дети!?
Светлану бил озноб, и в тоже время ей казалось, что она воспринимает происходящее совершенно отчетливо. Двойка самолетов повторила маневр, зайдя по движению и дав залп двумя ракетами. Они прошли метрах в ста левее самолета, оставляя белый дымный след, и исчезли в тумане. Через пару секунд из него поднялись два столба земли, дыма и огня.
Произошедшее вмиг наполнило тишиной салон самолета. Только двигатель работал на средних оборотах. Присутствующим казалось, что если не говорить и не дышать, то так и будет, и никто не посмеет нарушить наступившую тишину. Ее прервал кавказец, произнесший длинную фразу, на что пилот отрицательно по-качал головой.
- Что они говорят? - не выдержала Светлана.
- Они говорят, что штурмовик откроет огонь, если мы не обозначим себя и не сменим курс.
- Так пусть изменят!
- Вряд ли ты сумеешь их уговорить.
Светлана нагнулась вперед настолько, насколько ее пустил ремень безопас-ности, и закричала кавказцу:
- Я тут с вами погибать не собираюсь, а ну меняйте курс!
Кавказец равнодушно посмотрел на Светлану и приподнял над ухом один из наушников, чтобы лучше расслышать сказанное. Но девушка поняла этот жест по-своему, ей показалось, что кавказец передает наушники, и она вцепилась в металлический ободок.
- Дай сюда! У-у, чурбан! - Светлана изо всех сил тянула на себя вожделенный прибор связи, пока не услышала хруст в крыльях и не почувствовала, как ее вдавило в кресло.
Она подняла глаза и сквозь стеклянный фонарь кабины увидела вместо неба ровное белое одеяло, которое в нескольких местах прорвали темные конусооб-разные вершины сопок. Горизонт повернулся на сто восемьдесят градусов, и земля, укутанная туманом, как и положено по законам физики, заняла место внизу.
Руслан поднял лежавшие между сидениями и никем не востребованные науш-ники. Он протянул их Светлане. Кавказец, то ли отрезвленный пируэтом маши¬ны, то ли уловивший в этом смысл, не стал возражать. Светлана надела гарниту¬ру, шнура еле хватало, и она вынуждена была наклониться вперед и вниз.
- Красный самолет, красный самолет, обозначьте себя, открываем огонь через тридцать секунд, - пополам с шипением и треском долетело из эфира.
- Это красный самолет. Как слышите? Это красный самолет, прием.
- Они меня не слышат, - обиженно скривила губы Светлана.
Пилот нажал на штурвале кнопку, очень похожую на гашетку, и в наушниках ст ало почти тихо.
- Говори! - посоветовал он, и Светлана услышала его совершенно четко и громко.
- Это красный самолет. Как слышите? Прием.
- Красный самолет, обозначьте себя, - наконец, сквозь помехи ответил холодный голос.
- Это я, Света.ру! - возбужденно закричала Светлана, - Вы меня слышите? Это мирный самолет.
В эфире возникло некоторое замешательство.
- Кто это говорит, я не понял? Красный самолет!
- Это я, Светлана.ру, бухгалтер из Перми. Со мной мой парень, москвич, не стреляйте, пожалуйста.
- Вот что Света.ру, - аккуратно выговорил холодный голос, - наберите высо-ту тысяча метров и возьмите курс двести двадцать градусов.
- Я не могу, - совершенно невинным тоном ответила Светлана.
- Почему? Вы не умеете управлять самолетом?
- Я им не управляю.
В эфире возникла продолжительная пауза, после чего один из двойки опус-тил вниз крыло и прошел над стеклянной крышей ЯКа так низко, что можно было рассмотреть заклепки на его обшивке.
- Это ты что ли Света.ру?
- Я. Я, дяденька.
- А с тобой кто?
- Это не они с нами, это мы с ними.
Светлана повернулась к пилоту и, стянув с головы наушники, быстро спросила:
- Сколько мне ему еще зубы заговаривать? Пилот равнодушно пожал плечами.
- Не понял, Света.ру. Кто с вами?
- Это террористы, мать их ети. - ответила Светлана. - Держат нас в залож-никах.
- Это ты зря, - покачал головой Руслан.
- Придумай что-нибудь получше, умник, - огрызнулась Светлана.
В эфире снова возникла пауза, разукрашенная далеким перестукиванием и треском частот, сползающих друг на друга.
- Красный самолет, как слышите?
- Хорошо, хорошо, летчик, - подивившись, каким глупым может быть разговор, ответила Светлана.
- Наберите высоту тысяча метров и измените курс. Если вы не сделаете этого в течение минуты, мы откроем огонь на поражение.
- Но я не могу.
- Сейчас другие времена, Света.ру. С террористами никто переговоров не ведет. Ктомуже... Впрочем, этого достаточно.
- Ты что, летчик, охренел? Мать твою, летчик, будь человеком.
- Красный самолет, у вас есть пятьдесят секунд.
- Летчик, перестань. Я с тобой не в кошки-мышки играю. Здесь люди, летчик.
- Красный самолет, связь заканчиваю.
Светлана видела, как проворно двойка пошла на разворот и исчезла из виду.
- Они улетели, - обрадовалась Светлана. Руслан показал в окошко сзади.
Штурмовики зашли со стороны солнца на малых углах атаки, чтобы не мешало превосходство в скорости. Самолеты легли на курс ЯКа и теперь быстро догоняли его.
- Это СУ-24! - прокричал Руслан пилоту. - Штурмовик. Здесь на него не вешают ракет "воздух-воздух", не с кем воевать.
- Зато неуправляемых по четыре кассеты. Плюнет раз, и от нас заклепки не останется.
- Я не хочу, - скривила губы Светлана.
- Летчик! - отчаянно крикнула она. - У тебя дети есть?! Молчишь, сука. Чтоб с твоей дочкой также поступили.
Возможно, пилот ЯКа не нажал тангенту, и Светланины слова не улетели в эфир, возможно, их не услышал пилот штурмовика или просто проигнорировал, но ведущий самолет выпустил из-под крыла две струйки белого дыма, которые быстро побежали к красному самолету. До него оставалось совсем немного, когда красная машина резко задрала нос и, заваливаясь на крыло, ушла на "боевой разворот". Используя свою маневренность и теряя и без того маленькую скорость, ЯК остался выше, пропустив под брюхом несущиеся ракеты. Ведомый штурмовик без труда поймал в прицеле лишенную скорости машину и выпустил длинную очередь из пулемета, прошедшую наискосок по кабине ЯКа и отделив-шую от корпуса куски пластика и обшивки, закружившиеся в воздухе. Самолет завалился набок и, быстро теряя высоту, понесся к земле, скоро исчезнув в белом одеяле тумана.
Группа из тридцати человек если и напоминала боевиков, то боевиков побитых. Впрочем, так оно и было. Потеряв более половины личного состава, полевой командир Алабек Саримов вел остатки сепаратистов к Урус Мартану, где должен был пополнить запасы боеприпасов и людских резервов. Это ему совсем не нравилось, но нести дальнейшие потери от артиллерии и авиации было совер-шенно глупо. Алабек размышлял сугубо о земных проблемах в тот момент, когда обстоятельства заставили его посмотреть в небо. Воздушной атаки он не ожидал. Его отряд шел берегом небольшой реки, плотно укрытой туманом. Видимость внизу была не более пятидесяти метров, подниматься на сопки было ни к чему, и обнаружить его маршрут авиация просто не могла. Конечно, у русских есть спутники с инфракрасным видением и черт еще знает какая техника, но тогда они просто шарахнули бы из установок залпового огня и перепахали несколько гектаров, не дав возможности поднять голову. Звук, который услышал Алабек, был самолетом. Два самолета идут на небольшой высоте, подходят ближе, еще ближе. Его люди бросаются врассыпную, ломая строй, занимают оборону. Но он не побежит, он будет стоять и смотреть, а когда они пролетят, громко крикнет:
- Вы что, хотите жить вечно? Поднимайтесь, у нас мало времени, - и, построив своих людей, поведет дальше.
Но вместо этого Алабек оказался в траве лицом вниз, закрывая голову рука-ми, потому что в соседнюю сопку врезались две ракеты, отбросив алые языки пламени, заметные даже сквозь туман. Он вскочил на колени и, что есть сил, закричал:
- Не стрелять! Не стрелять!
Поздно. Как минимум пятеро его бойцов поливали белесое молоко из автома¬тов, совершенно безрезультатно, а самое главное - глупо. Если бы пилот видел, куда стрелял, он, наверняка, не стал бы целиться в сопку, а теперь его группа сама демаскировала себя, растрачивая боеприпасы. Воспользовавшись возник¬шей паузой, Алабек крикнул снова. Хорошо, что на этот раз услышали. Никто не поднимается, все ждут следующей атаки, а ее не будет. Не будет, потому что и этой не должно было быть. Но что это за звук? На штурмовик не похоже. А на что I юхоже? Похоже на фильм про войну, где сбитый самолет несется к земле, издавая ] гредсмертный рев, но откуда он здесь?
Алабек повернулся на звук и стал внимательно всматриваться в туман. Уж теперь его точно никто не заставит упасть на землю, теперь-то он будет стоять и смотреть, а когда все кончится, скажет...
Алабек не успел подумать, что он скажет. В той стороне, куда он смотрел, туман потемнел, превратился в темную кляксу и разорвался так, как рвется старая простыня. Из него на бешеной скорости вырвался огромный красный предмет и с устрашающей скоростью стал приближаться. Алабек буквально нрос в землю, когда над его спиной мелькнуло красное крыло. Самолет рухнул в воду, подпрыгнул, снова упал, поднял перед собой облако брызг и понесся даль-ше, скрежеща металлом и задирая красный хвост, готовый вот-вот обогнать каби¬ну.
- Самолет!Самолет! - услышал он восторженный крик, - Мы сбили самолет!
- Плохой день я выбрал зарабатывать авторитет, - подумал Алабек, в очередной раз вставая.
Он оправился, не торопясь с принятием решения. Посмотрел в ту сторону, куда исчезла дьявольская машина, и, наконец, отдал приказ осмотреть место падения и взять живыми всех, кто еще таковыми является.
"Мне это пойдет на пользу, - думал он. - Сбил русский самолет да еще взял в плен пилота. Не убили бы его только".
Алабек достал сигареты и закурил, поглядывая в туман. Когда он бросил в ручей окурок, то увидел бегущего назад бойца.
- Что там?
- Это не военный самолет, - отрапортовал запыхавшийся боец, - это самолет из Дагестана, летел в Грозный, русские его сбили.
- Живые есть?
- Трое. Двое - ранены.
- Пойдем, - Алабек быстро зашагал вдоль ручья.
Он увидел искореженную машину, торчащую из воды и высоко поднявшую правое крыло, молодого человека, одетого в хороший костюм, блондинку в джин¬совой куртке и человека, лежавшего на траве. Вокруг стояли боевики, с любо¬пытством разглядывая троицу.
- Кто такие?- сходу спросил Алабек, не обращаясь ни к кому конкретно.
- Мы везли документы в Грозный, - ответил молодой человек на чеченском. - Нас сбил штурмовик.
- Что с ним? - спросил Алабек, показывая на раненого.
- Это пилот, - ответил молодой человек, - он ранен из самолета.
- В кабине еще один, - добавил боевик, - только мертвый.
- Этот старший, - сказал парень, - он нас вел.
- К кому вы летели?
- Это знает старший. Вернее, знал. Должны были передать документы и об-ратно.
- Где они?
- Они выпали из самолета, где, не могу сказать.
- А это кто? - Алабек показал на Светлану.
- Это бухгалтер.
- Бухгалтер? Зачем?
- Документы финансовые, для них нужен специалист. Алабек осмотрел девушку, которая еле стояла на ногах.
- Она ранена? -Так, царапина.
- Девушке - врача, этому - тоже, - показал Алабек на раненого пилота и только тут заметил характер ранения. Пуля крупнокалиберного пулемета попала в живот и, судя по бурым пятнам на траве, вышла через спину или копчик.
"Этот больше не жилец",- сразу определил Алабек. Он подошел к раненому, нагнулся и посмотрел в лицо, перекошенное от боли и отчаяния.
- Крепись, джигит, все будет хорошо, - Алабек достал из грудного кармана пистолет и выстрелил ему в грудь.
Он выпрямился и осмотрелся вокруг, изучая, произвел ли его поступок впечатление на окружающих. Стоявшая в двух шагах блондинка громко хлопнулась в обморок.
"Произвел", - подумал Алабек, а вслух сказал:
- Что-то попутчица у тебя слабая.
- У нее сегодня был плохой день.
Из тумана появился боец, подбежал к Алабеку и тихо стал говорить ему что-то на ухо.
- Это не бомба, болван, - отрезал Алабек и, обращаясь к Руслану, произнес: "Похоже, ваши документы нашлись, ну надо же"!
Светлана открыла глаза и увидела стены без обоев, большую комнату, стол, несколько деревянных скамеек, советских времен шифоньер и тумбочку, на кото-рой стоял телевизор, почему-то экраном к стене. Руслан сидел за столом и скручивал белым проводом папку бумаг, очень похожую на тюк макулатуры, кото-рую в детстве Светлана собирала в школе.
- Проклятые документы, - тихо сказала она.
- Как ты? - обернулся Руслан. - Ужасно.
- Это похмелье.
- У нас была вечеринка?
- Не, просто тебе дали местное обезболивающее.
- Что-то я плохо помню.
- Осколок стекла порезал тебе левую грудь.
- Сильно?
- Нет, но здесь такая рана считается серьезной. - Да?
- Если начнется заражение, помочь тебе никто не сможет, поэтому рану про-дезинфицировали и тебя заодно.
- Я упала в обморок?
- Да.
- Боже мой, я вспомнила! Действительно, я испугалась. - Чего?
- Я подумала, что раз человек застрелил пилота, следующей на очереди буду я.
- С чего ты решила?
- А зачем он его убил?
- Пилот был смертельно ранен. Ему пуля в живот попала.
- Ни хрена себе, Красный крест.
- Мы в Чечне, Свет.
- Руслан, а ты говорил с ним на чеченском?
- Да. Тебя это удивляет? -Разумеется.
- Языки очень похожи - ингушский, чеченский.
- Ты ингуш?
- Мой директор был из Ингушетии, я же тебе говорил.
- Это заразно, что ли?
- Нет, но ты же должна понимать, что первого встречного он в бухгалтера не возьмет,
- Так ты родственник?
- Нет или почти нет.
- Ой, Руслан, как мне надоели эти новости.
- Скоро кончатся новости.
- Руслан, а ты меня не бросишь?
- Обещаю.
За стеной зашаркали тяжелыми ботинками, и в комнату стали входить вооруженные люди. Когда Светлана досчитала до девяти, то перестала их считать и просто решила, что их много. Ей показалось неудобным то, что она лежит в присутствии группы мужчин, и она попыталась встать. Самой больной частью тела оказалась голова, пострадавшая от несоразмерного приема алкоголя. Светлана постояла пару секунд и села на скамейку, рядом с Русланом.
- Готово, - сказал Руслан на чеченском.
- Это хорошо, - медленно ответил Алабек, присаживаясь к столу.
- Что будем делать?
- Шату! - позвал Алабек и, махнув в сторону подошедшего чеченца, сказал Руслану: "Вот он отвезет тебя в горы".
- Зачем?
- В Грозном никого нет. Наши командиры уже в горах и ведут войну оттуда. -. Почему?
- Потому что мы уже потеряли генерала Дудаева, второй ошибки не будет.
- Но я не знаю...
- Тебя проводят. Не беспокойся.
- В мою задачу не входило...
- Теперь входит.
- А как же девушка?
- Она поедет с тобой. Кому нужны документы без специалиста?
Дорога стала заметно хуже. Шату крутил баранку, словно выполнял упражнение по фигурному вождению. Он старательно объезжал ямы, а когда ему это не удавалось, то ругался на своем языке коротко и смачно. Светлана уже стала догадываться, что означают отдельные выражения, но присутствие девушки нисколько не смущало Шату. Наконец УАЗик въехал в населенный пункт и, свернув с главной дороги, Шату направил машину по частному сектору, старательно высматривая нужный дом. Он остановился возле красного кирпичного забора и, громко хлопнув дверью, исчез за воротами.
Вернувшись через пять минут, мужчина что-то пробубнил себе под нос, и машина поехала в обратном направлении. Шату выехал из села с противополож-ной стороны и, несколько раз прогневив аллаха, съехал с дороги и помчался по проселку. Дорога не оказалась долгой. Сооружение, напоминавшее овощебазу или склад, было обнесено невысоким бетонным забором, выкрашенным в белый цвет. За ним уже давно никто не присматривал, и поросль кустарника и дикого винограда кое-где перебралась через бетонные плиты. Ворота с большими желез-ными створками были призывно распахнуты. Ни КПП, ни шлагбаума Светлана не заметила. Однако Шату остановил машину за несколько метров и вышел на дорогу, демонстративно подняв руки.
- Что он делает? - спросила Светлана.
- Снайпера боится, - ответил Руслан, - здесь сначала стреляют, а уж потом спрашивают, кто пришел.
- А где снайпер?
- Не знаю.
Из-за забора, вешая "АКМ" на плечо, вышел человек в камуфляже и быстро пошел навстречу. Шату тут же опустил руки и двинулся к нему. Человек что-то закричал, показывая на машину и, судя по интонации, был сильно недоволен появлением Шату.
- Что он говорит? - спросила Светлана. -Ругает его.
- За что?
- За то, что тот приехал на машине.
Шату и человек с автоматом так и не подошли друг к другу. Человек добавил к своим словам откровенный жест, означавший предложение немедленно про-ехать. Шату кинулся обратно и, быстро заведя машину, буквально влетел на территорию, окольцованную забором. Он подогнал автомобиль к стене и стал срубать кустарник и поросли винограда, забрасывая машину. Тут же появился человек с автоматом, который нес в руках моток сетки с пришитыми к ней кусками зеленой ткани.
- А вам что, особое приглашение?! - крикнул Шату в машину.
Светлана и Руслан вышли из УАЗика и стали помогать человеку натягивать сетку. Покончив с маскировкой, человек еще раз выругал Шату и, взяв его за шиворот, увлек в здание склада или ангара. Прошло почти полчаса, пока красный как рак Шату появился в сопровождении еще одного вооруженного мужчины. Он был одет в новенький камуфляж и, судя по вальяжной походке и медленной речи, являлся здесь старшим.
Мужчина спросил что-то, показав пальцем на Светлану. Шату развел рука¬ми, подошел к машине и стал снимать сетку. Он вытащил из салона мешок с документами и поставил его рядом.
- Все, - сказал он Руслану, - будете здесь, пока не скажут.
- А ты? - спросил Руслан.
- Я уехал.
Описав по двору окружность, УАЗик Шату проехал ворота и скрылся.
- Идите за мной, - сказал мужчина в новеньком камуфляже.
Руслан поднял с земли мешок и пошел следом. Молодые люди вошли в широкие ворота и пошли по помещению, снабженному многочисленными стеллажами. Они с трудом различали коробки и тюки, разложенные, словно гигантская голо¬воломка, кое-где на стеллажах были навалены гантели, гири и другой спортивный инвентарь.
- База подготовки боевиков, - шепнула девушка, догнав Руслана, - они здесь качаются.
Руслан бросил на Светлану недовольный взгляд, означавший, что говорить здесь не стоит вовсе.
Мужчина остановился в конце помещения и постучал в дверь. Светлана с большим трудом превозмогла желание это прокомментировать, но в последний момент решила не испытывать терпение Руслана.
Дверь открыл человек, державший автомат наизготовку. Он сначала поставил оружие на предохранитель, а уж затем вышел из узкого коридора. Мужчина в новом камуфляже забрал у Руслана мешок, повернулся к часовому и отдал длинное распоряжение. Распоряжение часовому не понравилось, и он попытался что-то сказать. Человек в камуфляже произнес короткое слово, вмиг вернувшее субординацию и, стуча по ступенькам тяжелыми ботинками, скрылся в подвале.
- А мы? - не поняла Светлана.
- Ты же хотела бежать, сейчас самое подходящее время.
- Руслан, давай все бросим, давай убежим.
- Не глупи, Свет. Нам отсюда не выбраться, а если и выберемся, дальше Веденского района не уйдем.
- Я знаю, почему ты не хочешь.
- Почему?
- Ты не хочешь оставить документы.
- Свет, если бы не документы, мы бы сейчас окопы рыли в полный рост, и это в лучшем случае.
- Но ведь надо что-то делать.
- Наберись терпения.
- О-о. Я это уже где-то слышала.
- Ничего другого пока предложить не могу. Займись чем-нибудь. -Чем?
- Не знаю, - Руслан сел на полку.
Светлана с минуту смотрела на него, потом пошла вдоль стеллажей, рассмат-ривая коробки со спортивным инвентарем, завезенные сюда в далекие семидеся-тые. Многие из них были изрядно подпорчены влагой и готовились рассыпаться, I ю на некоторых сохранились этикетки и надписи, извещавшие, что здесь хранят¬ся кеды сорокового размера. Вскоре девушке надоело бродить по складу и, взяв с полки черную коробку, она вернулась к Руслану.
- Что ты нашла?
- Домино.
- Будем козла забивать?
- А ты умеешь?
- Нет. Зато я умею играть в "Задницу".
Руслан рассыпал на стеллаже черные плитки домино и, размешав их руками, сказал:
- Игра очень похожа на покер. Каждый берет по шесть костей. Самый старший - это пусто-один, "покер". Дальше- шесть-шесть, "шершавый".
Через два часа дверь в подвал открылась, и оттуда показался человек в новеньком камуфляже, сопровождаемый часовым. Его сильно удивил вид играв-i них в домино молодых людей. Человек сказал длинную фразу и показал на Свет¬лану пальцем.
- Ты готовить умеешь? - спросил Руслан. -Как все. А что?
- Да, этот, - Руслан кивнул в сторону новенького камуфляжа, - засылает тебя на кухню.
- Меня? -Да.
Предсказания Руслана сбылись в следующую секунду. Светлана в сопро-вождении часового вынуждена была приступить к исполнению обязанностей поварихи, тут же, возле сваленных в кучу велосипедов. Стряпня оказалась не-сложной, но неухоженный примус отнял у девушки много сил и терпения, пока по складу не полетел запах куриных кубиков.
- Кушать подано, - отрапортовала Светлана.
Человек в камуфляже сидел на ее месте и неторопливо раскладывал костяшки домино, общаясь с Русланом на своем языке. Почему-то это показалось Свет-лане ужасно обидным и, вставив в начало и конец предложения, услышанные от Шату слова, она сказала:
- Вы будете жрать или нет?
Чин перебросился с Русланом парой реплик, после чего тот перевел:
- Света, Талиб хочет, чтобы ты помогла приготовить пищу. К вечеру придут голодные люди.
- Я ему, что - курочка Ряба?
Талиб удостоил Светлану гневным взглядом и сказал короткое предложение.
- Не капризничай, Свет, - мягко добавил Руслан.
- Да я не знаю чего, сколько?
- Сейчас поедим, и тебе все скажут.
Талиб ехидно ухмьшьнулся и сказал Руслану что-то про женщин. Тот соглас-но кивнул и ответил фразой, в которой было слово "эмансипация". Мужчины доиграли кон, неторопливо поднялись.
Надавав кучу указаний часовому, Талиб и Руслан оставили грязную посуду Светлане и удалились.
- Хороша служба, ничего не скажешь, - ворчала про себя Светлана. - При-выкли выезжать на рабском труде.
Она снова крутилась вокруг неисправного примуса, нагревая большое вед¬ро воды. Быстро стемнело. Светлана видела у часового мощный фонарик, но тот не собирался зажигать его. Девушка делала все почти на ощупь.
- Пришли, - сказал он первую фразу.
- Кто пришел? - теперь она и сама заметила разношерстную струйку местных жителей, гуськом входивших в помещение.
Часовой изъяснился жестами, и Светлана поняла, что ее обязанности закончи-лись. Она пошла по проходу, ступая в полутемном ангаре мимо людей, словно курицы сидевших на стеллажах. Их вид мало подходил под понятие "боевики". Люди занимались своими делами, перебирая амуницию и негромко разговаривая на неведомые Светлане темы.
Когда она подошла к тому месту, где оставила Руслана, то увидела кольцо людей, окружившее стеллаж. В центре, оживленно обсуждая происходящее, сидели на корточках человек в новом камуфляже, Руслан и два боевика. Все они держали черные кости домино и отпускали короткие фразы, хихикали или досадливо ойкали.
Перед Русланом лежало несколько потертых долларов. Кучка поменьше на-ходилась у Талиба. По всей вероятности, Руслан подыгрывал ему, и деньги боевиков перекочевали к своим новым хозяевам. Не смотря на это, они не казались обиженными и воодушевлено продолжали игру.
"Все-таки Руслан неплохой актер, - думала Светлана, - раз умудрился отыграть деньги, да еще и не обидеть партнеров по игре".
Но вскоре происходящее предстало для нее по-другому. Руслан аккуратно сложил купюры и протянул Талибу, тот довольно потянулся и пошел вдоль стеллажей, подсвечивая фонариком на тюки и коробки. Через несколько минут он вернулся, неся в руках кучу спортивных принадлежностей. Талиб бросил все под ноги Руслана, со словами, вызвавшими веселый смех присутствующих. Руслан тоже засмеялся и стал задавать вопросы, наверное, означавшие: "А на кой мне это надо", что в очередной раз рассмешило окружающих.
Невероятно довольный Талиб обнял Руслана за плечи и подвел к рослому кавказцу. Они поговорили около минуты, и Талиб показал в сторону Светланы. Кавказец согласно кивнул головой, посмотрел на часы и занялся своими делами.
Руслан поманил Светлану пальцем.
- Что здесь произошло?
- Да ничего, все нормально.
- А поподробнее нельзя?
- Видишь это барахло? - Руслан показал на лежавший на полу инвентарь.
- Разумеется.
- Я это выиграл у Талиба.
- То есть, конечно, я выиграл деньги, но вынужден был это купить. - Зачем?
- Затем, что никто не выпустил бы меня с деньгами, а это барахло им и даром не нужно.
- Зачем же оно тебе?
- Этот спальный мешок, - Руслан подвинул ногой тюк синей ткани, - нам совсем не помешает.
- А остальное ты тоже возьмешь с собой?
- Ледоруб, кошки, веревку - обязательно. Ну, а эспандер и прочую дребедень придется оставить.
- Зачем тебе кошки? Где ты собрался заниматься скалолазанием?
- Давай поговорим позже, я тебе расскажу все в подробностях, а пока нужно собраться. Мужичок, который подходил, это главный среди переносчиков, мы пойдем с ним. Его зовут Гелат, он - то ли слесарь, то ли электрик, я не понял. Сегодня он поведет группу в горы и возьмет нас с со бой.
- А потом?
- Потом я тебе расскажу.
- Как скажешь, - вздохнула Светлана.
Руслан и Светлана стали собирать подарки судьбы в новенький рюкзак с надписью "Турист". Светлана попыталась капризнич зть и предложила оставить тяжелый моток веревки, но Руслан настоял на своем. Он надел лямки рюкзака на плечи девушки и придирчиво осмотрел ее.
- Как?
- Уже тяжело.
- Придется потерпеть.
- Ты хочешь сказать, что это все понесу я?
- Разумеется. Надеюсь, теперь тебя не заставят ничего нести. - А ты?
- Мне этого избежать не удастся.
Руслан оказался прав. Перекинутый через плечо мешок с документами не произвел впечатления на Гелата. Руслану достались д зе большие коробки, нести которые оказалось почти невозможно. Светлана заме гила, что мешки и коробки не берут со стеллажей и полок, а поднимают из подвала и дают далеко не каждому. Вскоре процессия из навьюченных мужчин тронулась по темной неровне й доро¬ге. Колонна выглядела, мягко говоря, странно. Двое из троих носильщиков шли налегке. Вскоре они сели в догнавшие колонну легкоЕые автомобили и растаяли в темноте.
"Гм, - подумала Светлана, - а как же мы"?
Около километра колонна из пятнадцати человек шла по дороге, пока не наткнулась на черный силуэт грузовика.
Не включая никаких осветительных приборов, путники погрузили вещи в кузов, и машина затряслась по неровной дороге. Светлана не могла понять, как водитель управляется с машиной, не освещая дороги, но он ехал достаточно ровно и даже объезжал ухабы и рытвины. Девушка нашла в темноте руку Русла-на и, прижав ее к своему лицу, смотрела на звезды, плясавшие на небе сумасшед-ший танец. Эта картина казалась ей такой нереальной, что она подумала: "Наверное, это не я".
Глава 12
- Вниз не смотри, - сказал Руслан.
- А куда смотреть?
- Под ноги или вверх.
Светлана отошла от края и, уставившись на носки своих кроссовок, побрела дальше. Заканчивался третий день перехода, и она уже стала привыкать к состо-янию, которое сама назвала "не стояния". Дорога, а вернее, тропа серпантином поднималась по склону и, казалось, не кончится никогда. Светлана еще в первый день распрощалась с мыслью, что пытка, именуемая подъемом, когда-то прекра-тится.
Все-таки им повезло. Ее и Руслана не заставили нести оружие, которым заня-лась часть группы, севшая в легковые автомобили. Теперь девушка знала, что Руслан несет продукты и может свободно идти в одиночку, в отличие от людей Гелата, переносящих по двое тяжелые зеленые ящики. В первый же день она взяла себе мешок с документами Руслана. Он весил около четырех килограммов и не добавил много лишнего веса, но нести его было гораздо неудобнее, нежели рюкзак. Светлана брала его в руки, вешала через плечо и даже подвешивала к рюкзаку. Проклятый мешок нервировал ее все больше и больше, и девушка была бы рада избавиться от надоевшей ноши.
"Что же там такое? - думала она. - Платежное поручение? Выписка со счета -это всего два листа бумаги. Что еще прихватил с собой Руслан? Зачем я несу тюк макулатуры, если он никому не нужен? Нет, надо посмотреть, что еще стащил дотошный бухгалтер. Наверняка какие-нибудь ненужные журналы-ордера или кассовые книги. К тому же, каким боком эти документы имеют отношение к Руслану? Ну бухгалтер он, это понятно. Неужели деньги переводились в Швейцарию через его счет? Это же глупо. Скорее всего, они переводились в офшор под фиктивные договора или что-то в этом роде. А теперь, как говорится, концы в воду. Предприятия нет, документов нет, офшорную фирму найти все равно, что искать иголку в стоге сена. Тогда какого черта я тащу лишние килограммы? Никому эти документы ничего не докажут. Они имеют реальный смысл только в двух случаях: либо директор переводил деньги на свой лицевой счет за границей, либо эту операцию осуществляло третье лицо. Первое просто нереально и глупо. Второе - просто невозможно. Кто это мог поделиться с Русланом такой информацией, да еще предоставить документы? Нет, здесь что-то не так. Надо поговорить с Русланом, пока я не заработала грыжу".
Тропа резко свернула вправо, обвивая склон и переходя в подъем. Во главе колонны раздался клич Гелата, который все идущие должны были передавать по цепочке. Что он означал и зачем это делается, Светлана не знала. Она всегда собиралась спросить Руслана на привале, но падала на холодные камни и совершенно забывала об этом.
Девушка заерзала кроссовками по гальке. Теперь она понимала, что ее обувь совсем не подходит для горных переходов. Поворот серпантина давался труднее обычного пути. Приходилось буквально лезть на стену, а рюкзак предательски перевешивал назад.
"Тут рот разевать нельзя, - продолжала рассуждать Светлана, - чуть зазеваешься и аля-улю. Летать-то я пока не научилась". Светлана посмотрела через плечо и передернулась: "Правильно тебе сказал Руслан, нечего вниз смотреть, какого лешего ты оглядываешься? Надо смотреть под ноги или вверх. Куда же лучше? Под ноги, конечно, так легче. Ой, голова начинает кружиться, нет, уж лучше вверх. Мама родная, сколько еще идти? Нет, уж лучше под ноги".
Светлана переступала с ноги на ногу, словно робот, запрограммированный на два движения. Шаг левой, шаг правой, шаг левой, шаг правой. Казалось, больше не существует ни Перми, ни Москвы, ни Крестика, ни Макса, ничего не существует. Разговор с Ангеловым в библиотеке был несколько столетий назад, на другой планете и не со мной, да и человека, похожего на профессора, там не было. Есть только горы, где она с огромным усилием делает шаг вверх, на этом мир заканчивается.
Она увидела, что колонна впереди стала плотнее.
"Неужели привал? Наконец-то Гелат ошибся, наконец он даст ей отдохнуть лишние несколько минут. Нет, не привал, - Светлана увидела человека в защитной форме, говорящего с Гелатом. - Неужели пришли? Нет, это просто случайный человек. Вышел в горы погулять и встретил Гелата, а теперь они мило беседуют, стоя у обрыва".
Человек в форме принял у Гелата часть груза и направился впереди колонны.
"Опять, - думала Светлана, - опять ты радуешься раньше времени. Теперь ты все сглазила и тебе снова придется тащиться по этим проклятым камням". Светлана бросила обреченный взгляд на Руслана и двинулась дальше.
- Похоже, это наша последняя остановка, - сказал Руслан, зашнуровывая иход палатки.
- Я дальше не пойду, лучше меня застрелите.
- Последний бой, Свет, он трудный самый.
- Я никогда не думала, что мне будет так плохо.
- Скажи спасибо, что нас не заставили прятать оружие.
- А они его прячут?
- Разумеется, зачем же его сюда тащили?
- Послушай, Руслан, а что будет с теми, кто это оружие прячет?
- Не знаю.
- Ты не думаешь, что их того?
- Начиталась ты страшных книжек.
- Ты мне говорил, что никто тебя не выпустит с деньгами. Хочешь сказать, > ITO теперь, когда мы знаем, где спрятано оружие, нас отпустят?
- Это же хорошо, Свет, раз от нас ничего не скрывают, значит доверяют.
- Знаешь, мне твой довод не кажется убедительным.
- Не говори ерунды, Свет. Никто из-за этого тебя убивать не станет.
- Судя по тому, что я увидела, повода здесь не ищут.
- Поверь мне, все будет хорошо.
- Может, теперь поделишься своими планами?
- Не всеми.
- Спасибо, полуправда мне не нужна.
- Я расскажу тебе только правду.
Руслан поворочался на разостланном спальном мешке и стал говорить шепотом:
- Мы отдадим документы и вернемся домой.
- Не поняла. Ты же собирался получить деньги.
- Я и сейчас собираюсь их получить. Надеюсь, это не займет много времени. Однако за последнее время я много понял, и если для этого нужно будет рисковать, я на все плюну.
- Как же ты собираешься вернуться?
- Через Веденский перевал. Мы уже рядом. Нужно идти все время на юг, если он не закрыт, это будет очень просто, через пару дней мы окажемся в Грузии.
- Что значит закрыт?
- Если там лежит снег, придется искать другой выход.
- А потом? - Когда потом?
- После того, как мы попадем в Грузию? - Поедем домой.
- До-мо-й, - устало протянула Светлана, - а где он, дом-то?
- Ты о чем, Свет?
- Так, мысли вслух. Я подумала, что у меня и дома-то нет.
- Будет, - уверенно сказал Руслан.
- Ты думаешь?
- Уверен. Все будет о'кей.
- Руслан, а для чего мы живем?
- Ну вот. Это уже белал горячка.
- При чем тут белая горячка? Нормальный вопрос.
- Я никогда не задумывался. Наверное, каждый по-своему. Вот ты для чего живешь?
- Привычка. Давно жизу, привык. А если точнее.
- Знаешь, Свет, я тебе расскажу, но боюсь, ты не поймешь.
- А ты постарайся.
- Когда я служил в армии, мне казалось, что это маленькая жизнь. Такая микрожизнь длиной в два года. Каждый выбирает сам, как ее прожить и каким быть. Кто-то хочет получить звание, кто-то мечтает в отпуск съездить, кто-то ждет окончания срока, кто-то вообще ничего не хочет. Я ведь на границе служил, коллектив маленький, друг друга настолько знали, что от одних и тех же рож тошнило. Как в подводной лодке. Понимаешь, два года одни и те же сорок чело-век . Знаешь уже о других больше, чем о себе самом. Какие уж тут недомолвки, все на виду, и постепенно начинаешь понимать, каким человек был и каким будет.
- И каким же был ты?
- Средним. В меру трудился, в меру ленился, сачковал, когда можно, старался, когда это было необходимо. Но я тебе не про себя хотел рассказать. Служили у нас на стрельбище два парня. Мы их "шурупами" называли. Это в погранвой-сках такое обидное прозвище. На службу они ходили редко и к заставе относились постольку поскольку. Я первое время их считал людьми второго сорта. Что это такое: на границе служить и не мечтать поймать нарушителя? А потом понял, наверное, даже после армии, что они и не служили вовсе.
- Что же они делали?
- Жили. Жили рядом с нами, как свободные люди. Это мы считали дни до дембеля, буквы из жести вырезали, бляхи гнули да шапки на затылке носили, а они как будто этого не замечали. Я слайды впервые в жизни у них увидел. Шуру-пы эти что только не вытворяли. Однажды стащили у замполита набор масляных красок и свою мастерскую завешали эмприссионисткими картинами. То они анг-лийский язык изучали, то придумали новый вид борьбы. Мы ленимся на заряд¬ку вставать, а они вместо положенных трех, шесть километров бегали.
- Хочешь сказать, что они жили в свое удовольствие?
- Нет, как бы тебе объяснить. Я за два года единственное, что делал сам, так это зубы чистил, потому что все остальное: есть, спать, мыться нас заставляли делить по распорядку. Из них же инициатива перла. Помню, они на стрельбище сделали табло, что-то наподобие тех, что на стадионе. Только для того, чтобы оценки за стрельбу показывать, а ведь их никто не заставлял. Или сделали мане-кен и поставили его на наблюдательной вышке. Я бы опилками мешок набил и был доволен. А они одели его в форму времен второй мировой, нацепили ему все знаки, сделали дембельские примочки, типа погон, шевронов. Голову настолько похоже вылепили, что мимо проходящие наряды две недели пароль спрашивали. Нас лужбу они с наручниками ходили, которые сами изготовили у себя в мастер-ской. У наряда должны быть концы веревок, чтобы нарушителя вязать, шурупы же со своими персональными наручниками шли.
- Ну прямо Винтик и Шпунтик.
- Самое необычное, что они учудили - это, наверное, когда свинью стали дрессировать.
- Зачем?
- А один из них прочитал в журнале, что свиньи обладают гораздо более тонким обонянием, нежели собаки. Где-то за рубежом свиней используют для поиска трюфелей. Вот они и подзависли в подсобном хозяйстве. Недели три тренинг проводили. Только их потом водитель сдал.
- Как это?
- Да был у нас водитель, которого все собаки боялись. Вывозит он тревож-ную группу, собака залезает в УАЗик, а водитель ее хвать за хвост.
- И что, собаки его не трогали?
- Нет. Они его до смерти боялись. А как узнал он, что придется ему свинью позить.то пошел к старшине и сказал: "Я эту скотину в салон не пущу". Старши-на к тому времени был еще не в курсе и пошел проверить, что у него со свинья-ми. Увидел их и чуть дара речи не лишился. Свиньи за три недели сбросили по ,/ кхятку килограммов, стали поджарые и больше собак напоминали. Тут он, разу-меется, шурупский эксперимент запретил.
- И в чем мораль твоего рассказа?
- Надо жить сейчас, и не откладывая на потом, и не обращая внимания на то, что говорят и думают вокруг. А то проживешь жизнь, зарабатывая на квартиру, а она окажется на Каширском шоссе.
- Зачем же ты ввязался в эту историю? Что тобой движет?
- Не знаю, Свет, может, привычка. Тяжело устоять на месте, когда люди вокруг несутся, сломя голову.
В палатке на минуту воцарилось молчание, после чего Руслан сказал:
- Наверное, я тебе голову забил болтовней об армии, девчонки этого не любят.
- Нет, Руслан, я просто думаю.
- Тяжело понять то, о чем не имеешь представления, а из меня рассказчик плохой.
- Ты не представляешь, как хорошо я тебя поняла. Я ведь выросла на заставе. Руслан понимающе хихикнул:
- Ага.
- Ты мне не веришь?
- Почему же ты мне этого не рассказывала?
- Ты не спрашивал. А я думала, тебе это не интересно.
- Так мы с тобой погранцы.
- Я тогда была совсем ребенком, и сейчас мне кажется, что это было триста лет назад. Три барака в горах, вышка, до середины занесенная снегом, отец со скри¬пучими ремнями, бесконечные зимние вечера, вездеход, привозящий раз в неде¬лю хлеб и письма - все это кажется далеким сном. И в тоже время я помню все, так четко, словно только что была там.
- Чем же ты там занималась?
- Ничем. Училась, пока это было возможно, а в пятнадцать лет переехала с мамой в Пермь.
- А отец?
- Долгая история, не хочу вспоминать.
- Он к тебе плохо относился?
- Нет, что ты. Мы были лучшими друзьями. Играли в теннис, стреляли по бутылкам, собирали эдельвейсы - все у нас было о'кей. Но вечно это продол-жаться не могло, и мама не выдержала. Она считала, что я создана для другой жизни, взяла меня подмышку и сбежала.
- А ты разве не хотела уехать?
- Не помню, нет, кажется.
- Так ты у меня капитанская дочка?
- Почему ты решил?
- Пятнадцать лет для дочери замполита - это многовато. А майоры уже в комендатурах служат.
- Мне кажется, он до сих пор капитан.
- Тогда мне ясно, откуда в тебе эта бесинка. Капитанская дочка. Ничего другого быть не могло.
- Собирайся, - сказал Руслан, заглядывая в палатку, - Гелат обещал нам проводника, через час выходим.
- Руслан, давай останемся. Я только в себя стала приходить.
- Хватит болтать. Собирай вещи, проводник ждать не будет.
- Ладно, - Светлана лениво потянулась и стала собирать в мешок походную мелочь.
Она наконец решила убрать документы в рюкзак, но приходилось выбирать - либо ненужный моток веревки, либо документы. Осмотрев со всех сторон пере-вязанную проводом кипу бумаг, Светлана решительно развязала узел и размотала провод. Его оказалось очень много. Девушка подумала, что легко сможет запутаться, и стала сматывать его как лассо. Она аккуратно сняла с кипы первый лист пожелтевшей бумага и перевернула его. Им оказался журналордер, именуемый в среде бухгалтеров как
"Шестерка" и не имеющий никакого отношения к движению денежных средств.
"Я так и знала, - подумала Светлана, - он их по весу, что ли, хотел продавать? Вот зачем ему это"?
Она перебирала листы финансовых документов, пока не обнаружила извещение о переводе денежных средств в иностранной валюте. Документ был странным. Раньше Светлана никогда не видела таких бланков, да и сделан он был то ли на цветном принтере, то ли на ксероксе. Единственная "мокрая" печать выглядела неестественно синей. Девушка покрутила его в руках и положила вместе с остальными. Она уже сомневалась в правильности своих действий и собиралась вернуть все в первоначальное состояние, когда заметила, что документы, идущие следом, склеены между собой.
"Это что за черный ящик?" - подумала Светлана.
Девушка осторожно разломила стопку. Заглянув в середину, она сунула палец между страниц. Ей показалось, что она услышала слабый щелчок и увидела блестящий край металлического предмета.
"Контрабандисты так перевозят оружие, - подумала она. - Что же перевозит Руслан? Или вся эта макулатура блеф, кукла, а то, что она обнаружила, настоящие доказательства? Или это бомба. Черт! Руслан везет бомбу".
Девушка аккуратно положила стопку документов на спальный мешок и бо-ком поползла к выходу.
"Нет. Не может быть. Зачем ему это надо? Да и мала эта стопка для бомбы. К тому же Руслан - бухгалтер, а не камикадзе. Здесь что-то другое, но что?"
Светлана посмотрела на стопку бумаг и протянула руку, но осторожность взяла верх над любопытством:
"Ничего не трогать. Сначала надо спросить".
Девушка выбралась из палатки, разбитой на крохотной ровной площадке рядом с другими палатками носильщиков, и торопливо пошла к расщелине, за-кончившейся треугольным входом в пещеру. Проскочив между носильщиками, смазывающими солидолом банки консервов, оказалась в маленьком гроте, спускавшемся в темноту. Ее глаза не привыкли к мраку. И она двигалась на ощупь, осторожно ступаяно камням.
- Что ты здесь делаешь? - раздалось рядом, и от неожиданности Светлана вздрогнула.
- Я запретил тебе подходить к пещере, - Гелат включил электрический фона-рик и направил под ноги.
- Да, Гелат, я знаю, но Руслан пошел к тебе, и я решила...
- Его здесь нет, уходи сейчас же.
- Хорошо, я уйду, - Светлана повернулась спиной и, пользуясь тем, что фонарик Гелата еще освещает неровный каменный пол, сделала шаг к выходу. Она увидела тонкую струйку пыли, спустившуюся с потолка, и шепот, скатыва-ющихся со стен камней, напомнил гулкое помещение.
- Скорее к выходу! - прозвучал взволнованный голос у нее над ухом.
- Что случилось? - попыталась спросить Светлана, но увидела только луч фонаря, заметавшийся в пыли.
Раздался оглушительный удар, и белая клякса света, описав окружность, растаяла в темноте. Светлана почувствовала, как недовольно задвигались, загу-дели камни под ее ногами. Жаркий, сухой порыв, словно огромный, вырвавший-ся из печи непослушный язык пламени, ударил ей в грудь и, падая на оживший пол, она почувствовала, как ее засыпает летевшими отовсюду камнями.
Где-то в темноте капля воды упала и разбилась о камни. "Откуда здесь вода?-подумала Светлана, - Здесь так высоко". Вторая капля повторила судьбу первой, наполнив пещеру звуком, похожим на поцелуй.
"Это называется какофония. Какофония - это когда лежишь в пещере с пере-ломанными ногами, и вокруг тебя капает вода. Все, что там понаписано в слова-рях - это чушь собачья, потому что не имеет ко мне никакого отношения. Если я когда-нибудь еще увижу дневной свет, то буду говорить на своем языке. Не на русском, не на чеченском, не на туземском. На языке человека, который сам определяет значение слов и решает, что они означают в тех или иных ситуациях. Это наверняка будет раздражать окружающих. Ну и пусть. Они привыкли называть белое белым, а черное черным, и не замечают того, что на самом деле происходит с ними. Если они так желают быть обманутыми, я не буду им мешать, а с меня хватит".
Светлана попыталась пошевелить рукой и с силой ударила себя ладонью в лицо. Она тут же заплакала, громко перебирая октавы своего голоса, протяжно завывая и коротко всхлипывая. Слезы бежали по ее щекам и падали, разбиваясь о камни, а она не слышала этого звука, и это казалось невероятно обидным. Подняв голову, она увидела белый диск солнца, ослепивший ее и на минуту заставивший замолчать.
"Вот и все. Вот и ладушки. В пещере не бывает солнца. Значит это за мной. Пришли за моей душой, а тело откапывать не будут. Да и кому оно теперь нужно? Теперь только душа. Чего же они медлят? Так и замерзнуть недолго. Ах, да! Впереди - вечность, можно и подождать. Кто же это такой? Жаль, что я не интересовалась религией. По меньшей мере, знала бы, кто за мной пришел. Что-то крутится в голове насчет Петра или Павла. Еще помню, что у него должны быть ключи. У этого вроде нет. Что же он делает? Откапывает, что ли? Тело тоже решили забрать? Странно. Кого-то мне этот святой напоминает. Точно. На Гелата похож, А вот и еще подошли. Эти точно на святых не похожи, рожи, как щетки для обуви. Что они делают? Куда меня несут?
Гелат положил Светлану возле входа и стал ощупывать ноги и руки. Покрутил ее голову и, размахнувшись, ударил по щеке.
- За что? - Светлана закрыла лицо руками, пытаясь избежать дальнейшего избиения.
- Ты в порядке, - сказал Гелат, вставая, - у тебя шок, но это скоро пройдет.
- Зачем? Зачем ты меня ударил?
Гелат не стал слушать и отошел в сторону.
Вскоре рядом со Светланой положили тело носильщика. Тот был без созна-ния и напоминал обгоревшую куклу, случайно попавшую в духовку.
- Неужели я тоже так выгляжу?
Светлана осмотрела свои руки, одежду, и попыталась пальцем покачать пере-дние зубы.
"Странно, я по сравнению с ним, как конфетка".
Она попробовала встать, и к удивлению обнаружила, что может не только стоять, но даже идти. Непослушные горы качались из стороны в сторону, ее ноги заплетались, в голове гудело, а к горлу подкатил комок тошноты. Она неуверен-но шла по маленькой площадке, где трое носильщиков несли очередное тело к входу в пещеру.
- Что с ними случилось? - спросила Светлана. - Что здесь произошло? Никто не собирался с ней разговаривать, и девушка прошла до того места, где находилась ее палатка. Место было таким чистым, что казалось, будто его подмели. Из трещины все же торчал колышек с кусочком обгоревшей растяжки, но это было все, что осталось от временного убежища. Она почувствовала, как кто-то прикоснулся к ее плечу.
- Там твой.
- Руслан?
- Да, - ответил носильщик, показывая на противоположный край площадки.
- Он жив?
- Пока еще жив.
Светлана опустилась на колени перед телом, наполовину засыпанным камнями, и стала осторожно убирать с него неровные куски горной породы. Она дела¬ла это очень аккуратно, чтобы не тревожить Руслана, который кривил гримасу жуткой боли. Он не пытался шевелить руками и ногами, только лицо отражало его страдания.
- Зачем ты его мучаешь? - услышала она голос Гелата.
- Что? - Светлана крутила головой, стараясь найти автора слов, но видела только его ноги. Наконец она догадалась поднять голову и встретилась взглядом с мужчиной.
- Зачем ты причиняешь ему страдания? Оставь его.
- Я ему помогу.
- Ему никто не сможет помочь. Отсюда до ближайшей больницы четверо суток пешком, а вертолеты сюда не летают.
- А кто летает? - зачем-то спросила Светлана.
- Штурмовики, - Гелат обвел рукой площадку, но тут же спохватился и пошел к пещере.
Через несколько минут Светлана услышала выстрелы с равными промежутками времени между ними и увидела Гелата, бодро идущего в ее сторону. В руке он нес пистолет, по пути меняя обойму. Светлана встала с колен, пошла навстречу, ускоряясь с каждым шагом. Она почти перешла на бег, когда Гелат передернул затвор, и в следующую секунду дико прыгнула, словно кошка. Не ожидавший такой прыти, Гелат пригнулся, отступив назад, чтобы не быть сбитым с ног, но оружие выпало из его рук, и Светлана волчком закружилась на камнях, пытаясь перехватить пистолет. Она направила ствол ТТ в грудь Гелата, который, впрочем, не пытался нападать или оказывать сопротивление. Он выругался и, сплюнув на камни, пошел обратно, бросив через плечо короткую фразу на своем языке.
Светлана вернулась обратно и села на колени, иногда оглядываясь. Она гладила парня по щеке и говорила, говорила, говорила. Непонятно откуда брались слова, и ее речь не умолкала ни на секунду.
- Светлана, - услышала она хриплый шепот и снова завертела головой, не I юиимая, откуда идет звук.
- Это говорил Руслан, с трудом ворочавший языком и отдыхавший после каждого слова.
- Что, мой милый? - спросила Светлана, и поймала себя на мысли, что говорит, как старая женщина, разговаривающая с подростком.
- Я... хочу... тебе... признаться...
- Все хорошо, Руслан, у нас еще будет время, потом расскажешь.
- Я.. .тебя.. .обманул...
- Ну и что, ну и ладно. -Я... не... Рита...
- Конечно, нет, конечно, нет, успокойся. -Я... не... Руслан...
"Бредит", - решила Светлана. Она схватила его руку и стала целовать пальцы, ладонь, запястье, поражаясь, какие они мягкие. Она, наконец, поняла, почему парень не может пошевелиться. Светлана приставила вороненый ствол пистолета к груди парня, и как ей показалось, плавно нажала на курок.
Светлана стояла на коленях перед лежащим телом и смотрела на снежные шаки гор на горизонте.
Она слегка раскачивалась взад и вперед, напевая какой-то чуть слышный мотив, напоминавший колыбельную. Ее глаза были абсолютно сухими, а лицо -каменно-спокойным. Она останавливалась на полуслове и произносила короткие фразы, а затем снова начинала мурлыкать свою песенку. Когда двое мужчин подошли к ней, Светлана по-прежнему была спокойна. Они подхватили ее и под-няли на ноги. Один попытался перехватить пистолет, но Светлана высвободила руку и направила в его сторону ствол:
- Только попробуй, сука.
- Ша, - успокоил ее второй, - ты думаешь, он здесь будет вечно лежать?
- И ты заткнись.
- Я тебя успокаивать не хочу, будешь капризничать - оставим его тебе. Светлана посмотрела на тело Руслана, лежавшее в камнях и уже ничем не напоминавшее молодого парня.
- Сволочь! - вырвалось у нее. - Сволочь! Ты меня обманул. Я тебе поверила, а ты меня использовал, гад!
Она вторила неизвестно откуда возникшему эху и разряжала обойму в ос-тывшее тело. Когда патроны в пистолете кончились, она еще долго жала на спус-ковой крючок, не понимая, почему не слышит выстрелов. Двое мужчин, уже не опасаясь девушки, подтащили труп к краю и сбросили его вниз. Они обошли ее на приличном расстоянии и направились к пещере. Светлана вынула обойму и только тогда поняла, что в оружии не осталось патронов. Она сунула пистолет за пояс и побрела к палаткам, вернее, к тому месту, где они были.
Из полусотни носильщиков в живых осталось только девять. Они, словно зомби, шатались по лагерю, осматривая остатки снаряжения и продуктов. Оружие, спрятанное в пещере, не пострадало, и даже боеприпасы не сдетонировали. Но все, что находилось на воздухе или в палатках, было разорвано, разбросано и искорежено. Часть вещей, впрочем, были более или менее пригодны для дальней-шего использования. Легкие предметы, те, что не разлетелись по ущелью, прак-тически не пострадали, лишь этикетки и бумага обгорели по краям. Консервные банки оказались сплющенными или вздутыми, их содержимое, очевидно, претер-пело сильное воздействие температурой и давлением.
Светлана долго рассматривала оплавившийся горный ботинок, застрявший между камней.
- Зачем он тебе? - спросил Гелат.
- Пригодится.
- Все равно пару не найдешь.
- Кроссовки еще хуже.
- Ты уходишь?
- Да.
- Куда ты теперь?
- Дальше.
- Зачем? Твои документы погибли, зачем дальше?
- Я уйду в Грузию. Через перевал.
- Домой?
- Нет.
- Тогда куда?
- Мне надо идти.
- Я не стану тебя принуждать, Света, - медленно сказал Гелат, - но одна ты погибнешь. Перевал, может быть, уже закрыт. Без проводника ты пропадешь.
- Это мой единственный шанс вернуться.
- Можешь идти обратно. Тебя пропустят.
- Кто? Ты? Твои друзья? А на Кавказе я скажу, что отдыхала?
- Скажешь, что была в заложниках, отпустили или убежала.
- Кто мне поверит, Гелат? Там же не дураки.
- Ай, поступай, как знаешь.
Гелат достал из кармана пачку сигарет и закурил.
- Дай мне.
Гелат протянул прикуренную сигарету, а себе достал новую.
- Мои люди теперь пойдут вниз, - сказал он, глядя на горизонт, - если хочешь, можешь идти с ними.
- А ты?
- Я останусь здесь.
- Скажи, Гелат, этот налет как-то связан со мной?
- Не знаю.
- Ты не хочешь узнать, кто в этом виноват?
- Фортуна.
- Гелат, твои люди пойдут на операцию?
- Они не воины.
- Когда они выходят?
- Завтра.
- Я пойду через перевал, дай мне проводника.
- Света, - позвал Гелат. -Что?
- Ничего, вот, возьми, - он протянул ей запасной магазин с патронами и пошел прочь.
Гелат не попрощался с ней. Он не сказал своего решения. Светлана узнала о нем лишь утром. После холодной ночи, лишенная спального мешка и палатки, она стучала зубами, когда к ней подошел Алан:
- Гелат просил проводить тебя до перевала. Ты там погибнешь, но он так сказал.
- Раз сказал, значит надо идти.
- Я нашел вот это, - Алан протянул потемневший от копоти ледоруб.
- Я не умею им пользоваться.
- Здесь этим никто не пользуется. Можешь обуть ботинки, но они тебе будут велики.
- Я что-нибудь придумаю.
Сборы не заняли много времени. Светлана боялась, что ее вещи кто-нибудь проверит, но об этом никто и не подумал. Она собрала все, что посчитала полезным, в мешок и, накинув его на плечи, зашагала за Аланом. Дорога по-прежнему петляла серпантином, и было неясно, идет ли она вверх или вниз. Каждые два часа Алан делал привал, он садился на свои вещи и молча смотрел на восток, ровно через десять минут вставал и шел дальше. К полудню Светлана стала уставать. Она уже с трудом поспевала за широким шагом Алана, ион, видя это, на очередном привале развел примус.
- Примус оставить не могу.
- Ладно, - сказала Светлана.
- Без него тебе будет плохо.
- Может быть.
Алан сварил похлебку из спекшихся в резиновый кусок концентратов с непо-нятным запахом. Они поели и пошли дальше. Когда стемнело, Алан развел костер, постелил рядом кусок брезента от порванной палатки и молча лег спать. Светла¬на достала два порванных одеяла и примостилась рядом, скромно свернувшись калачиком, но подумав, что, возможно, это ее последняя ночь в относительном тепле, подвинула Алана и заняла место между ним и догорающим костром.
Утро оказалось на удивление добрым, без тумана и холодной росы.
Привлеченная хорошей погодой, где-то далеко работала фронтовая авиация, нанося бомбовые удары. Эхо разрывов походило на далекий гром.
- Тебе везет, - сказал Алан.
- Почему?
- Может быть, снега нет, и ты успеешь проскочить перевал.
- Конечно успею, - заверила его Светлана.
Путники на скорую руку изобразили завтрак и пошли вперед. На ровной площадке, где дорога раздваивалась, Алан сказал, указывая на гору:
- Теперь пойдешь одна. Если будешь держаться тропы, заблудиться ты не сможешь. Тебе везет, может, успеешь подняться до темноты. В темноте не спускайся, дождись света. Если погода не изменится, это будет очень просто. Да поможет тебе Аллах!
Алан, не попрощавшись, быстро зашагал в том направлении, где раздавались раскаты, похожие на гром. Светлана повернулась к нему спиной и бодро пошла в противоположном направлении. Очень скоро она сделала привал.
Она решила, что припасенные ею продукты будет есть равномерно и не станет делать НЗ.
Тропа с трудом различалась среди камней. Светлана не знала, была ли это пастушья тропа, или по ней больше ходили люди, но внимательно следила за чуть заметной полосой в камнях и старалась ее не потерять. Ни горные козлы, ни местные жители не были наивными и глупыми, и если они шли, причудливо петляя меж камней, значит в этом был какой-то смысл, во всяком случае, так считала Светлана.
За два часа пути девушка делала уже шестой привал.
Она явно теряла силы, и темп ее подъема значительно снизился. Чего-то по-добного она ожидала и была к этому готова.
Светлана не стала делать рывков и ускорять движение. Она экономила силы, зная, что они ей еще пригодятся. Через четыре часа Светлана обернулась и оце-нила пройденное расстояние. Ей показалось, что она прошла больше половины пути. Девушка понимала, что в горах не стоит доверять глазам, и не стала себя обнадеживать. Но как это ни казалось странным, через час подъем кончился и перешел в ровное плато, идти по которому было одно удовольствие. Впереди виднелся последний подъем на перемычку между двумя хребтами.
Девушка пересекла плато, где тропинка была видна особенно ярко, и, отдохнув двадцать минут, принялась за восхождение. Путь оказался круче предыду-щего, и кислородное голодание проявило себя с максимальной силой. Кровь стучала в висках, словно Светлана находилась в кузнице. Каждый шаг становился похожим на подвиг. Ноги отказывались подниматься, а армейские большие бо-тинки, надетые на шерстяные носки и подобие портянок, казалось, весили тонну. Теперь Светлана не делала привалов. Она шла несколько шагов, а затем останав-ливалась и пыталась отдышаться, жадно глотая ртом воздух. Пот заливал ее лицо. Ноги казались ей протезами. Она уже подумывала о том, как бы избавиться от пистолета, но тут наконец подъем кончился, и взору девушки предстала темная бездна. Долина, куда ей предстояло спускаться, уже была погружена в тень гор. Зрелище, поражавшее своей грандиозностью и объемом, никак не радовало. Светлана повернулась назад. Там находилась залитая вечерним солнцем долина, обрамленная синими склонами и снежными шапками гор. Дюжина перистых облаков нежно просвечивалась розовым туманом. Если бы не обстоятельства, в которых находилась Светлана, она наверняка стояла бы здесь, очарованная этим зрелищем, но вместо этого девушка сплюнула себе под ноги белой слюной и начала спускаться. Она торопилась, глядя, как быстро падает золотой диск за цепь вершин. Еще полчаса, еще двадцать минут, десять... Как это бывает в горах, солнце погасло, и стало абсолютно темно. Светлана пожалела, что не присмотрела место для привала. Она знала, что сумерки наступят очень быстро, и должна была заранее позаботиться о ночлеге. Теперь же ей совершенно не хотелось сходить с тропы, на которой она стояла, но место было очень неудачным и, немного поколебавшись, девушка стала пробираться вперед, нащупывая большим ботинком обманчивые камни. Через несколько минут она расположилась между двумя валунами и разобрала свой скарб. Светлана достала одеяла и теперь пыталась сделать из них подобие спального мешка. Рюкзак должен был играть роль чехла, его длину компенсировала пара кусков полиэтилена, в который носильщики заворачивали продукты.
Светлана пожалела, что заранее не подумала о голове. Ее положение оказалось самым неудобным. Всю ночь держать ее на весу было просто невозможно, а класть под нее руки означало терять драгоценное тепло. Светлана попробовала сложить под голову запасы продуктов, но от них пахло гарью и, проклиная свою непредусмотрительность, она стала перетягивать вверх одеяло. Накрывшись последним куском полиэтилена, она поняла, что лежит неудобно и долго так не выдержит.
"Надо терпеть, - сказала себе Светлана, - я очень устала и скоро привыкну и засну".
Внезапно ей стало ужасно жалко бедную девочку, заброшенную волею судьбы на край земли, пытавшуюся заснуть, завернувшись в то, что она обычно называла мусором. Светлана тихонько пискнула в одеяло и зашмыгала носом.
Глава 13
Она просыпалась несколько раз, переворачиваясь и меняя затекшие руки. Как и предполагала Светлана, большая часть тепла уходила в камни. Под утро она заснула крепко, ей показалось, что она согрелась. Когда в очередной раз девушка открыла глаза, то не узнала места. Вот, почему ей стало тепло. Ее, как и все вокруг, укрыло белое одеяло снега. Небольшой, всего сантиметров десять толщиной, снег лежал по всему ущелью. Девушка долго думала, что ей делать дальше, но так ничего и не решила.
"Вот как бывает, - думала она, - я всегда считала смерть черной, она всегда ассоциировалась у меня с темнотой, траурными лентами, черной тюлью, темной одеждой. А мне досталась смерть белая, как фата невесты, белоснежная, холодная смерть, которая убьет меня тихо и спокойно в любом случае, если я останусь лежать или пойду дальше. Конечно, я наверняка поднялась бы на перевал и по снегу. Но подняться в горах не значит спуститься. Теперь, потеряв тропу, я зайду в какой-нибудь тупик, выбраться откуда не смогу. Что же лучше - замер¬знуть или сорваться? Говорят, что когда человек замерзает, он не чувствует боли, как будто он засыпает. А вот будет весело, если я, упав, сломаю себе ногу и вынуждена буду терпеть боль, пока не замерзну. Сама же стращала этим Гама-ровского. Нет, трогаться не буду. Буду лежать и замерзать, если станет невмого¬ту - достану ТТ.
А с другой стороны, что толку валяться? Вдруг я никуда не зайду, а спу¬щусь вниз, и все кончится? Может, осталось-то совсем немного? Нет, если бы все было так просто, Алан ни за что не стал бы меня пугать.
Спускаться, не зная тропы, по мокрым камням, наверняка очень опасно. Но в любом случае шанс есть, и будет совершенно глупо замерзнуть здесь, не использовав его".
Светлана нехотя стряхнула с себя снег и села на корточки. Ее тут же затрясло. Тело за ночь затекло, руки и ноги совершенно не слушались. Она сложила вещи в мешок, надела его и бросила в рот порцию сублимированного супа. Привкус куриного жира обдал ее тошнотой.
"А ты как хотела, подруга? - спросила она себя. - Тебе теперь нужны калории, так что не капризничай".
Взяв ледоруб наизготовку, Светлана нерешительно шагнула вперед. Ее слег-ка покачивало от голода и усталости, но камни под ногами казались устойчивы-ми. Останавливаясь, чтобы зацепить ледоруб, Светлана медленно начала спус-каться.
Дорога не была крутой, и пока все шло гладко. Но уже через двадцать минут она поняла, что потеряла тропу. Светлана оказалась на ровной площадке в метр шириной, заканчивающейся отвесной стеной. Дальше прохода не было. Светлана вернулась на несколько метров назад и пошла в другую сторону, но и там проход преграждала стена.
Девушка попыталась оценить шанс спуститься прямо здесь, но, немного по-думав, решила лучше застрелиться. Мысль эта показалась забавной, и чтобы насладиться ею еще больше, она достала ТТ и приставила ствол к виску.
- Кх, и ты - покойник!
Криво улыбнувшись и прицелившись в вершину горы, Светлана выстрели¬ла просто так. Она не смогла бы объяснить, зачем это сделала. Гулким эхом звук вернулся через несколько секунд. И вторя ему, послышался шум падающих кам-ней. Светлана не могла понять, откуда он идет. Шум раздавался то слева, то справа.
Светлана, пренебрегая мерами безопасности, стала быстро подниматься об-ратно, а когда место позволило, пошла влево. Пройдя около шестидесяти метров, она направила вверх ствол пистолета и приготовилась выстрелить еще, но услы-шала звук, похожий на упавшие костяшки домино. Скоро она его увидела. Это был молодой самец с небольшими ровными рогами. Он стоял боком к Светлане и в недоумении смотрел на нее, как бы спрашивая: что здесь делает человек? Не найдя ответов на свой вопрос, животное сделало небольшой прыжок и унеслось вниз, оставляя на снегу четкие отпечатки копыт.
Светлана убрала пистолет и, уже чувствуя в ногах уверенность, пошла по следам, решив, что с этого момента никогда не назовет милиционера козлом.
Многие беженцы пользовались перевалом для того, чтобы уйти в Грузию. Их поток не прекращался, и прямо за ним находилось целое чеченское поселение со своей системой правления и правосудия.
Грузинские власти не вмешивались в жизнь беженцев и, похоже, это всех устраивало. В поселении были удивлены приходу русской девушки, тем более считали, будто перевал уже закрыт.
Светлана не успела рассказать придуманную душещипательную историю. Старейшина, как ни странно, совсем не говорил по-русски, а, может быть, и не понимал. Испачканное лицо, большие ботинки и забрызганная кровью куртка говорили сами за себя. Даже в славянской внешности старейшина не рассмотрел ничего предосудительного. Перед ним стояла нуждающаяся в помощи девушка, а через что и как она прошла, ему было все равно. Так или иначе, но он дал добро. А раз так, Светлане помогли пересечь Грузию и перейти еще одну границу возле курортного города Адлер. Точно такой же пастуший перевал никак не контроли-ровался федеральными властями, и, заняв пятое место в колонне, Светлана без проблем пересекла российскую границу.
Там, куда она попала, было настоящее лето. Курортный сезон кончился, но дожди еще не начались, и горожане наслаждались последними теплыми днями.
Светлана прошла пешком до железнодорожного вокзала. Ее не смущало от-сутствие денег. В похудевшем рюкзаке, который она несла, лежали грузинские лепешки, сыр, зелень. Этого было достаточно, чтобы не умереть с голоду, а остальное ее не очень заботило. На вокзале Светлана зашла в зал ожидания и стала рассматривать пассажиров. Она даже не думала о том, чтобы позвонить Олегу и рассказать ему все или часть всего, и Светлана поймана себя на мысли, что она просто отдыхает.
Расположившиеся рядом туристы-водники бойко обсуждали свое финансо¬вое положение. Оказалось, что из восьми человек, сплавлявшихся на плоту, денег на поезд хватит только для троих девушек, в скором времени севших на поезд. Пятеро парней старшего студенческого возраста решили добираться автостопом и пытались поделиться на пары. Они долго спорили, ехать ли им втроем, а, может, кому-то стоит рискнуть в одиночку. И тот и другой вариант не были хороши. В первом случае - тройка рисковала не найти машину с такой вместительностью, во втором - это было опасно и скучно.
Один из студентов часто поглядывал на Светлану и, набравшись смелости, спросил:
- Девушка, а вы не поедете со мной?
- Легко, - деловито ответила Светлана.
- Да? - не поверил молодой человек.
- Что, испугался?
- Нет, но...
- Не ожидал, что соглашусь?
- Нет.
- Тогда зачем приглашал?
- Так, на всякий случай.
- Вот твой случай и наступил.
Светлана пересела к компании поближе и приняла участие в обсуждении про-екта. Поделив продукты и снаряжение между его участниками, было решено идти пешком к трассе, откуда с часовым промежутком должны были уехать двойки. Через сорок минут Светлана с молодым человеком, который оказался Димой, уже ехали в кабине трейлера, и парень рассказывал невероятные истории про свой поход. Водитель специально подсаживал попутчиков, чтобы не заснуть. Пройденные километры приходилось отрабатывать, и Дима не унимался. Води-тель довольно улыбался в рыжие усы, крутя большое рулевое колесо.
- А ты, дочка, чего молчишь?
- Я!? - почему-то испугалась Светлана.
- Ты, ты. Врет ведь, небось, твой друг.
- Не знаю, мы с ним час назад познакомились. Водитель довольно расхохотался.
- А ты не с похода, что ли? -Нет.
- Откуда же ты?
- Это длинная история.
- Так ведь мы не торопимся.
- Это надо рассказывать сначала.
- Так давай сначала. Светлана задумчиво улыбнулась.
- Жила я в Перми. И был у меня муж, работа, квартира, не своя, правда, а свекрови. И свекровь, впрочем, тоже была. Только однажды познакомилась я с девушкой по электронной почте. Подружилась, и стала за собой замечать разные странности. Они, в основном, разных фантазий касались: то я за границу бегу, то свекровь убиваю, ну и всякая такая ерунда. В это время я познакомилась с психотерапевтом, доцентом. Он мне рассказал, что эти все мои странности - признак тайной любви.
- Во как, - одобрительно крякнул водитель.
- Да, любви к этой самой девушке. Но я это поняла только после того, когда дом, в котором она работала, взорвали. После чего я мужа бросила и поехала к ней. Кроме электронного адреса и адреса ее работы я ничего не знала, поэтому сразу попала в ФСБ, где передо мной два артиста пытались разыгрывать неус-тавные взаимоотношения. Я это уже позже поняла, когда Устав вооруженных сил прочитала, а сначала это выглядело весьма убедительно. Оттуда меня вьшустили, но приставили хвост, да и старушка, сдавшая мне квартиру, тоже оказалась шпионкой.
- Ну ты даешь! - не выдержал шофер.
- Я не сразу это поняла, но старушка мне показалась немного экстравагантной, что ли? Она все время проводила на даче, доверяя свою жилплощадь посто-роннему человеку, и денег вперед не взяла.
- Так что в этом странного?
- В принципе, ничего, но меня поразило, что в ее доме нет ни одной фотографии, ни на стене, ни в шкафу. Бабуль ки это обожают, а тут как-то все наоборот. Я, правда, подумала, что, может, у нее случилась трагедия, и муж с сыном погибли, например, и она не хочет лишних воспоминаний, и все такое. В общем, не выдержала я и стала искать в ее вещах фото.
- Ну и как?
- Нет, не нашла. Зато нашла старую тетрадь ее сына по русскому языку. Там было сочинение на тему: Кем ты хочешь быть?
- И кем хотел быть сынок?
- Как и папа - офицером госбезопасности.
- Ну ты даешь! А подружку нашла?
- С подругой возникли сложности. Единственное, что у меня осталось - это ее электронный адрес. Он, как это принято, состоит из двух частей: первая часть -это имя владельца, вторая - имя провайдера, или, проще говоря, того, кто предо-ставляет услуги сети. Разумеется, я нашла провайдера, просто рекламу просмот-рела, и с его помощью узнала, откуда забирают почту. Это оказался корпоратив-ный почтовый ящик для всех желающих в одном магазине. Я там ее и ждала. Тут у меня промашка вышла.
Подошел ко мне парень и спросил, чего я хочу. Я его грубо отшила и большого значения этому не придала. Мало ли, кто такой? А мне пришлось ночью лезть в этот магазин и узнавать все про подругу, самым, что ни наесть, воровским способом.
- Как же ты туда забралась?
- Сигнализацию отключила, разбила стекло и забралась.
- Во дает!
- Я вообще-то бухгалтер, и мне, чтобы понять, где воруют, достаточно в документы заглянуть, а хозяин этого заведения был человек аккуратный и весь свой "черный" нал учитывал и записывал. Я его сначала хотела шантажировать и весь его "черный" учет подняла, но так и не пригодилось, потому что на мою подругу у него тоже записи велись, и оказалось, что моя подруга - это не кто иной, как Руслан Майларов, который ко мне и подходил.
- Морочил голову, значит?
- Выходит, что так.
- А дальше что? Как ты сюда-то попала?
- Дальше... Дальше дурдом начался. Были у Руслана документы, подтверж-дающие, будто взрывы в Москве провели чеченцы, он их хотел продать. Во всяком случае, это он мне так говорил. Я мешала ему очень, да и, наверное, он мной рисковать не хотел, короче, избавился он от меня. А я случайно узнала, где эти документы могли оказаться. Вернее, не узнала, а так вышло. Прицепился ко мне столичный фотограф и повел к себе на квартиру, чтобы глаза мои фотогра-фировать, а там - форменный бордель. Панки, наркоманы, по коридору голые девицы разгуливают, и я случайно увидела на фотографии двух братков, кото-рых в машине расстреляли.
- Когда расстреляли?
- За день до того. Нас с Русланом привезли в багажнике машины на лодочную станцию, там их и порешили.
Водитель грузовика пришел в полный восторг.
- Ну даешь, дочка, ну даешь.
- Поняла я, что с такими рожами попкорном не торгуют. Если эти мордоворо-ты палубу драят на корабле, который в сентябре ходит до Дагестана, то не спро-ста это. Да и путь безопасней не придумать, ни таможни, ни ГАИ.
- Подожди, подожди. Какой корабль?
- Корабль "Изабелла", а точнее, яхта. Большая яхта. На ней круизы проводи-лись, а под видом круизов, наверняка, наркотики перевозили. Я-то, разумеется, этого не знаю, но как уже сказала, если в качестве охраны используют ОПГ, далеко за выводами ходить не надо.
- И что дальше?
- Бандитов постреляли, команду сменили и везли в этот раз документы. Рус-лан об этом узнал, а я опять ему помешала. Разболтала все сыну владельца яхты, так мы и попали в Чечню.
- Зачем же ты рассказала?
- Да я думала, он не помнит ничего, после того как по голове получил, ну я и давай фантазировать.
- Ой, не могу! - водитель вытирал свободной рукой выступившие слезы.
- Да нет, там все нормально было. Я-то думала, ч го если человека по голове шарахнуть, так он сразу память теряет, а оказалось, что Максим мне голову морочил. Прикинулся, будто не помнит ничего и давай разыгрывать спецагента да палубного матроса.
- Что-то я ничего не понимаю.
- Да чего тут непонятного? Я когда его по голове шарахнула, сказала, что это его чеченцы пытали, что он - агент по борьбе с наркомафией и должен теперь матроса разыгрывать.
- Ты же сказала, что его отец...
- Сказала, если бы что-то другое придумала, может, он бы меня и сдал, а раз я такую чушь нагородила, да еще и в точку попала, он решил посмотреть, в чем же дело.
- Ну, а дальше?
- Дальше? Дальше мы попали в Махачкалу, где нас допрашивали три дня, а после посадили на самолет, и в Грозный.
- Туда самолеты летают?
- Нет, - ответила Светлана. - Да и наш не долетел. Сбили нас федералы и меня стеклом порезали. Попали мы к одному полевому командиру, он нас в горы отправил. А там мы попали под бомбежку, и Руслана ранило.
- Друга твоего?
- Да, он не успел спрятаться, и его раздавило взрывной волной. Наверное, все до одной косточки сломал и был похож на обгорелую мягкую игрушку. Мучился очень. В общем, я его застрелила, а сама че]>ез перевал ушла в Грузию, а затем в Адлер. Денег у меня не осталось, так что я собиралась заняться грабе¬жом, да вот студент меня с собой взял.
Светлана встретилась глазами с восхищенным взглядом молодого человека.
- Ну выдаете, молодежь, - отозвался водитель, - два сапога пара.
- Стало заметно прохладней, - говорила Светлана, потягиваясь перед палат-кой, установленной посреди поля.
- Ничего удивительного, - отвечал ей Дима, мы едем на север, на дворе но-ябрь. В Москве, вполне возможно, уже лежит снег.
- Бр-р, - поежилась Светлана, - давай завтракать.
- Давай.
Через десять минут они уже побросали в рюкзаки свои вещи, быстро сложи-ли палатку и пошли к дороге, по которой с ревом проносились грузовики и торопливые легковушки. Они простояли на месте пятнадцать минут и пошли вдоль дороги на север, поднимая руку всегда, когда слышали звук приближаю-щегося грузовика. Черный микроавтобус "Газель" остановился сам. Ни Светлана, ни Дима не пытались его остановить, пользуясь правилом: садиться только в грузовики.
- Вам далеко, ребята? - через открытое окно раздался голос водителя.
- До Москвы, - попытался пошутить Дима.
- До Москвы не довезу, а вот до Рязани запросто.
- У нас денег нет, - с надеждой в голосе сказал Дима.
- А у кого они есть? - весело подхватил водитель.
Дима толкнул большую дверь фургона, и она с характерным звуком отъехала в сторону. В кузове машины было почти темно, свет проходил только через лобовое стекло водителя. В салоне находился маленький раскладной столик, за которым сидели два человека. Один из них раскладывал подобие пасьянса, второй поглядывал на вошедших.
- Можно? - спросил Дима, занося палатку и рюкзак.
- Будь ласка, - пробасил человек, сидевший рядом с картежником, - а вы, ребята, - москвичи?
- Москвичи, - с готовностью ответил Дима, уже предполагая, на какую тему начнется разговор.
- А девушка что же такая молчаливая?
- Зубы болят, - ответила Светлана, которая прошла в конец салона и сунула свой рюкзак между двумя креслами.
Молодым людям, находившимся в кузове микроавтобуса, было лет по трид-цать. Водитель был значительно старше и проще своих друзей. Он был одет в обычную кожанку, его попутчики были облачены в черные костюмы, фасон и покрой которых пока еще скрывали сумерки, мешавшие не привыкшим к темноте глазам.
- Что же, молчанье - золото, - добавил картежник, - тогда ты скажи, студент, правда, что есть такой вид спорта - автостоп?
- Да, - согласился Дима, - люди хотят путешествовать, им этого не запретишь. Один мой приятель поехал во Владивосток, а у него в кармане было три рубля. Когда он приехал обратно, то вытащил этот трояк и с сожалением сказал: "Надо же, так и не разменял".
- Ха, ха, ха, - вторя тонкому хохотку Димы, забасил один из присутствующих, - сам шучу, сам смеюсь.
- А че? - обиженно протянул Дима, - по-моему, нормальная история.
- Нормальную историю я те щас сам расскажу, студент, - повышая голос, сказал один.
Теперь глаза Светланы привыкли к полумраку, и она успела рассмотреть присутствующих. Картежник был немного старше своего приятеля и держался с большим достоинством и некоторым пафосом. Второй - значительно превосхо-дил первого по размерам, его голова и шея имели практически одинаковую тол-щину, и Светлана с трудом находила сплющенный нос, чтобы определить, с какой стороны у него лицо. Здоровяк пересел к Диме и положил руку на его рюкзак:
- Что вы хотите? - забеспокоился Дима.
- Баксы, студент, баксы.
- Какие баксы?
- А слышал я, что любят москвичи кататься по стране с прессом баксов в рюкзаке, так, на всякий случай.
- Мы не такие, - пытался помешать ему Дима, - мы водники.
Здоровяк хлопнул ладонью по щеке парня, и в салоне стало тихо, только шум колес, трущихся об асфальт, да проносившиеся навстречу машины.
- Че, нет, что ли? - здоровяк уже не шарил рукой в мешке, а вытрясал его содержимое на пол. - Нет, наверное, на самом деле не те.
Картежник молча встал со своего места и, пройдя в конец салона, сел рядом со Светланой.
- Как тебя зовут, киска? - очень тихо и медленно спросил он.
- А тебя?
- Меня зовут Милый, меня здесь все знают.
- А меня зовут Света.ру, меня здесь никто не знает.
- Вот мы и познакомились, Света.ру. Ты, девочка, меня не бойся, я ведь не страшный вовсе, а милый.
- А я и не боюсь. С чего ты взял?
- А меня все боятся.
- Ты как серый волк в детсаде?
- Зря ты мне грубишь, Света.ру. Я хотел с тобой по-хорошему. Если ты тему не сменишь, я тебя по кругу пущу.
- А если сменю?
- Если сменишь, будешь только моя. Мне сегодня женщина нужна, так что будешь со мной.
- А ты ведь не местный, Милый?
- Не местный, а ты как узнала?
- Ты ведь, Милый, гастролер. Я ведь права?
- Не гастролер я, а в творческой командировке. На работе я.
- Это ведь только гастролер может студентов по дороге грабить, да на про-пахшую костром девку запасть.
- Ай, груба ты, Света.ру, ай, груба. За это будешь ты жестоко наказана. Но сначала скажу тебе, что не собирался я гопстопничать, не по рангу мне. Мой друг проводил исследовательскую работу, опыт научный - сын, так сказать, ошибок трудных. А кому-то и их надо совершать, иначе не жизнь настанет, а одна теория. Ну, а что касается тебя, ты тут не скромничай, через час приедем в Россошь, там у меня в гостинице номер люкс, отмоем тебя, будешь как конфетка. Для меня лучше одна грязная москвичка, чем десяток местных аборигенок. Ты их рожи-то видала?
- А что ты оправдываешься, Милый? Иль виноватым себя считаешь? Знаешь, кто оправдывается, тот виноват.
- Достала ты меня, девочка, - не выдержал Милый, - язычок твой придется... Он не договорил, потому что почувствовал, как в глаз ему уперся холодный
ствол пистолета. Милый осекся на полуслове, но очень скоро взял себя в руки и весело засмеялся.
Он смеялся, и вместе с ним смеялась Светлана, и здоровяк на переднем сидении и, в конце концов, даже Диму стал разбирать заразительный смех собравшихся в одном месте людей.
Светлана плавно повернула левую руку, в которой держала пистолет, в сторону здоровяка и выстрелила в узкую полоску белой рубашки.
Выстрел в закрытом помещении оглушил присутствующих. Пороховой дым защипал в носу.
Смех сменился на звенящую тишину. Микроавтобус остановился, и водитель заинтересованно щурился в салон.
- Скажи ему, чтобы ехал, - сказала Светлана Милому.
- Ехай, друг, ехай, все нормально, - нисколько недрогнувшим голосом сказал Милый.
Светлана погладила его по голове и, проверив карманы, осмотрелась вокруг.
- Сиди здесь, - она перешла к Диме и здоровяку, сидевшим рядом.
Оба они казались мертвыми. Здоровяк уже сполз на пол и сидел в луже крови. Он был без сознания, но по-прежнему закрывал обеими руками рану на животе. Светлана осмотрела и его, найдя под мышкой внушительного вида "Бе-ретту", присвистнула.
- Газуля, - с сожалением сказал Милый.
- А телефончик игрушечный? - показала Светлана маленький сотовик.
- Мой.
- Какой номер?
- Два, пять, семь, три, пять.
- Что такой короткий?
- Провинция, - ответил Милый брезгливо. Светлана набрала номер и прислонила трубку к уху.
- Занято, - сказала она, - наверное, разговаривают.
Милый улыбнулся еще брезгливее.
- А что же ты, Милый, без оружия ездишь?
- Кто бы знал, что в стране такой беспредел?
- Беспредел? Ты прав, Милый, ты не глупый человек. Тебе просто не повезло.
- В смысле? - удивился Милый.
- Да так, мысли вслух. Милый, твой друг умрет, его надо похоронить.
- Через сорок минут будет город, там больница.
- Он не выживет, я видела такие ранения.
- Так ты снайпер? Как же я сразу не догадался, - хлопнул себя по лбу ладонью Милый, - значит, правду говорят...
- Не правду, Милый, я обычный бухгалтер из Перми. Впрочем, ты все равно не поверишь, так что давай, закончим этот пустой разговор.
Светлана обернулась к водителю и ждала несколько минут. Наконец, она ска-зала.:
- Сверните вправо.
- Что? Куда свернуть?
- Здесь, на проселок.
Водитель усиленно закрутил головой. Похоже, он так и не понял, что про-изошло в салоне, и не знал, что же ему делать, но после того, как почувствовал у себя на затылке холодную "Беретту", принял решение, и машина заскакала по ухабам.
Когда автомобиль остановился в конце поля, откуда начинался лес, молодой человек, похожий на моль, бросился к кустарнику, издавая неприличные звуки. Из машины вышли девушка и мужчина, одетый в темный строгий костюм. Они что-то деловито обсуждали, глядя в салон. Присоединившийся к ним водитель присел от неожиданности, когда обнаружил в своей машине тело умирающего человека. Он было попытался убежать, но через некоторое время сам вернулся обратно. Под угрозой пистолета и окриками Милого Дима и водитель принялись копать яму топором и лопатой, нашедшимися в машине. Милый не притронулся к лопате и стоял, засунув обе руки в карманы брюк. Когда яма оказалась доста-точно глубокой, мужчины с трудом вытащили тело здоровяка и бросили его в яму лицом вниз. Светлана встала на край и, опустив руку вниз, выстрелила человеку в затылок.
- Можно засыпать, - обратился к присутствующим Милый.
- Еще рано, - сказала Светлана.
- Да кто ты такая? - не выдержал Милый.
- Я же тебе сказала, ты все равно не поверишь.
- Но зачем? Зачем?
- Потому, Милый, что ты просто отморозок, слово которого ничего не зна-чит, и если я тебя отпущу, ты рано или поздно меня найдешь или, во всяком случае, будешь пытаться, а я этого не хочу.
Она вытянула руку в сторону Милого и выстрелила в область сердца. Ми¬лый негромко охнул, скривил шею и опрокинулся на спину. Светлана оглянулась на Диму, находившегося в полной прострации.
- Можно закапывать. Хотя подожди, - Светлана подошла к Милому, достала из кармана брюк черный бумажник и вложила в растопыренные пальцы "Берет-ту", -теперь можно.
Она села на место рядом с водителем и стала смотреть в окно, за которым деловито копошились студент и водитель, уже о чем-то договариваясь.
- Куда едем? - спросил шофер, стараясь не смотреть в глаза девушки.
- Прямо.
- В Москву?
- Нет. Едем туда, куда ехали эти двое.
Водитель тут же рванул с места и затряс машину, как новичок.
- Я не имею к ним никакого отношения. Мне заплатили за то, что я их привезу, вот и все. У меня дочка уже большая, почти как ты. Они не хотели пьяные за руль садиться и меня наняли. Не при чем я.
- Куда ты их возил?
- На свадьбу, только что-то там не состоялось, с женихом что-то, поэтому они...
- Хватит, не плачь, с тобой все будет в порядке.
Водитель по-прежнему не чувствовал себя уверенным и больше смотрел в сторону Светланы, нежели на дорогу.
- Останови здесь, - сказала Светлана, когда над развилкой дороги показался указатель "На Москву". - Ты поедешь со мной? - спросила девушка, обращаясь к Диме.
Молодой человек отрицательно замотал головой.
- Тогда возьми мои вещи и здесь нам лучше проститься. Дима открыл дверь и спрыгнул на землю.
- Дим, - позвала Светлана.
Но парень уже не слышал ее, он быстро шел, поправляя лямки рюкзака, в том направлении, куда указывала стрелка.
- Поехали, - обратилась она к водителю.
- А вы знаете, куда?
- Ты, я полагаю, знаешь.
- Я должен был довезти их до гостиницы "Химик", и все, больше я не знаю.
- Так поехали к гостинице.
Когда микроавтобус остановился возле подъезда, Светлана недовольно ос-мотрела старое здание из белого кирпича.
- Небоськлоповник?
- Это единственная гостиница.
- Ладно, пока. Да, кстати, сколько тебе обещали за поездку?
- Полсотни, - осторожно сказал шофер.
- На тебе сотню, - доставая из черного бумажника мятую купюру, сказала Светлана, - и мой тебе совет: не якшайся с отморозками.
- А что же я теперь скажу? -Кому?
- Если меня спросят?
- А тебя никто не спросит, а вот если ты сам начнешь языком болтать, пеняй на себя.
- Я? Да, чтоб я сдох.
Светлана хлопнула дверью и подождала, когда перед ней проедет микроавтобус.
Пожилая женщина, совмещавшая обязанности портье и уборщицы одновременно, увидела девушку в джинсовой куртке и таких же брюках. Если бы она была с вещами, то сошла бы за залетную туристку, но в руках девушки ничего не было. Она направилась прямо к женщине и спросила:
- Где здесь люкс?
- Весь пятый этаж люкс, - не успев подумать, ответила женщина.
- Спасибо, - и девушка бодро пошла к лифту.
- Остановитесь, девушка, без пропуска нельзя! Пал Макарыч! - позвала она на помощь швейцара.
Швейцар явился незамедлительно, правда, одет он был не в униформу, а в цветастый рукодельный свитер, но это не мешало ему чувствовать себя хозяи-ном, хоть маленьким, но человеком, наделенным властью.
- Вам придется выписать пропуск, - промямлил он беззубым ртом.
- Перебьешься, - огрызнулась Светлана.
- Мне придется позвать милиционера.
- Слушай, ты, старый хрен, - Светлана повернулась к нему и потрясла в воздухе маленьким телефоном. Сейчас я наверх позвоню, сюда спустятся ребята и тебе последние зубы удалят без наркоза, а этот телефончик в следующий раз зазвонит у тебя в заднице.
- Ну, что с вами поделаешь, - быстро ретировался швейцар.
Кабинка лифта открылась, и Светлана, пропустив девушку в белом передни-ке, шмыгнула внутрь и нажала кнопку пятого этажа.
В длинном коридоре оказалось десять номеров. Светлана прикинула в уме стороны света и пошла по солнечной. Первый номер оказался заперт. Во втором жили иностранцы, не то фины, не то шведы, непонятным образом застрявшие в центре России. Когда на ее стук открылась дверь с номером пятьдесят девять, Светлана поняла, что, наконец, попала, куда ей нужно. Она отстранила парня с толстой золотой цепью на голой груди и вошла внутрь. "Люкс" - было весьма условным названием. Двухкомнатная квартира невиданно дурацкой планировки вмещала в себя казенную мебель, пустые бутылки и сигаретный дым. Светлана прошла по комнатам, рассматривая присутствующих. Их было трое. Трое хоро-шо сбитых парней со стрижеными висками и деревянными лицами. Не без интереса смотрели они на девушку в выцветшей джинсовой куртке. Ванная комната оказалась занята. Светлана села в зеленое кресло и закурила лежавшие на журнальном столике сигареты.
- Ты кто, крошка? - довольно улыбаясь, протянул один.
- Налоговая проверка, - брезгливо фыркнула Светлана.
- А что ты здесь делаешь? - приседая перед девушкой на корточки, продол-жил он.
- Приедет Милый - все расскажет, а до того - заткнись.
Светлану щекотал холодный бок ТТ за спиной, но парень расплылся подоби-ем улыбки и спросил:
- В гости, что ль?
- Я знаю, куда я.
- А что за прикид у тебя, не пойму? Под студентку, что ль?
- Кто там у вас по полчаса подмывается? - повышая голос, спросила Светлана.
- Да это Танюха. Она тут давно, только толку от нее мало, все больше плещется. Из ванной вышла замученная девушка в большом халате на голое тело. На ее
усталом лице были видны несколько изнурительных дней и ночей. Она безнадеж-но посмотрела на Светлану и спросила:
- Можно я посплю?
- Нет, Танюха. Сейчас моя очередь, - подскочил парень с цепью.
Светлана, не спрашивая никого, вошла в ванну и защелкнула шпингалет, слу-живший скорее условным, нежели реальным запором в данной ситуации. Она вытащила ТТ и спрятала его под ванной, предварительно стерев отпечатки. Свет-лана вылила в ванну четверть флакона шампуня и, когда пена полезла на пол, прыгнула в мягкие, белые пузыри. Она долго играла с пеной, сдувая и перекла-дывая ее с руки на руку и наслаждаясь долгожданной чистотой. Светлана вылезла из ванной, капая на кафельный пол кусками пены, и посмотрела на свое отра-жение в зеркале. Шрам на груди почти затянулся, она сильно похудела, а загорела совсем некстати. Лицо и руки загорели сильно, а плечи и грудь почти нет. "Придется на время забыть о декольте, - подумала она, - впрочем, уже почти зима".
Она брезгливо понюхала два махровых полотенца с казенным оттиском. Ничего другого не оставалось, и, обернувшись в одно, Светлана открыла замок. Навстречу ей шмыгнула Танюха. Она закрылась в ванной и пустила воду. Светлана подсела к телефону и сняла трубку.
- Что ты делаешь? - спросил парень в черной футболке, безразлично глядевший в потолок.
- Заказываю пожрать.
- Внизу есть ресторан. Сюда никто ничего не потащит.
- Мне что, по-твоему, в пионерском наряде идти?
- А откуда ты вообще взялась?
- Милый расскажет.
- Я ему звонил, щас. Он сказал, что тебя не знает. Сказал, уж пусть девчонка помоется.
- Еще раз мне соврешь, я тебе Яйца откушу.
- Ладно, - меланхолично ответил парень.
Из ванной опять выползла Танюха и было открыла рот, но Светлана сказала первая:
- У тебя косметика есть?
Девушка оптимистично покачала головой.
- Косметичка.
- Тащи. Сделаешь мне маникюр.
Светлана удобно расположилась в кресле, растопырив пальцы.
- А лак есть?
- Вот, - обрадовалась своей предусмотрительности Танюха.
- Фу, такой блядский не надо. Давай без лака.
Никто из парней даже не посмел возразить Светланиным командам.
Танюха усердно трудилась над запущенными Светланиными ногтями, и ее лицо приобретало живое выражение. Через полчаса Танюха перешла к пудре и туши. Еще через двадцать минут Светлана сказала:
- Ладно, Тань, давай твое платье.
- Какое? - удивилась девушка.
- Ну не в таком же виде ты сюда пришла?
- Нет, его Олег спрятал.
- Олег, мать твою, верни платье на родину.
Олегом оказался флегматик с кровати. Он, не поднимаясь, достал из тумбоч-ки яркую тряпку и бросил в сторону Светланы. Светлана подняла ее и попыта-лась надеть.
- А туфли?
- Я тебе что, загадай желание? - спросил флегматик. - Пусть сама ищет.
- Ну форменная шлюха, - заключила Светлана, осмотрев себя в казенное зеркало.
- Олег, я не знаю, что ты будешь делать, - обратилась она к парню, - но пока я не вернусь, чтоб Танюха отдыхала.
Олег не ответил, он только смотрел, как Светлана собирает свои старые вещи в пакет и идет к двери.
- А когда ты придешь?
- Часа через два, - ответила Светлана и осторожно закрыла за собой дверь. Она посмотрела на табличку с номером пятьдесят девять, и у нее перехватило
дыхание.
"На конкурсе дураков я займу призовое место, - сказала себе Светлана. -Восемь этажей по четыре квартиры на этаже, всего тридцать две квартиры, в любом случае".
Она вышла на площадь перед гостиницей и поймала такси, возможно, един-ственное такси в этом городе.
- В аэропорт. Я надеюсь, здесь есть аэропорт.
- О, да, - протянул таксист, - чего-чего, а этого здесь навалом.
Через сорок минут она вышла из машины и расплатилась с водителем из черного бумажника.
Водитель долго не хотел принимать доллары, но ждать, пока их обменяют, тоже не хотел. В конце концов, он принял картинку с президентом Соединенных Штатов и пожелал Светлане счастливого пути.
Она достала из пакета потрепанную джинсовую куртку и опустила ее в урну, предварительно проверив карманы. Светлана прошла по залу ожидания, зашла в обменный пункт валюты и, подойдя к кассам, изучила расписание полетов. Через несколько минут она уже шла вдоль бетонного забора, огораживающего аэро-дром. Дойдя до ворот, закрытых на замок, Светлана протиснулась в щель между створками и пошла по летному полю, весело размахивая пакетом. Она подошла к самолету в тот момент, когда со стороны аэровокзала, над которым большими буквами было написано: "Россошь", потянулась струйка людского потока. Свет-лана встала возле трапа и, когда мимо нее проходила молодая женщина, осторож-но взяла ее под руку:
- Можно вас на секунду?
- Что случилось? - женщина подняла взгляд на яркий наряд Светланы.
- Вы не могли бы улететь следующим рейсом.
- А что случилось?
- Ничего, но мне очень нужно быть сегодня в Москве, а билетов больше нет. Я понимаю, что это звучит неожиданно, но билет и гостиница на ночь стоят две тысячи, а я предлагаю вам втрое больше. Можете мне поверить, я никогда не рассталась бы с этими деньгами, если бы не чрезвычайные обстоятельства.
Женщина явно не знала, как ей поступить, она глядела то на Светлану, то на самолет, то на здание аэровокзала.
- А может мне и вовсе не надо улетать? - улыбнулась она Светлане.
- Может, - протянула Светлана свернутые в трубочку купюры.
- С самого утра все так пошло, - продолжала женщина, доставая билет. -Надеюсь, вам повезет больше, чем мне.
- Спасибо вам огромное, - неожиданно для себя Светлана поцеловала женщи-ну в щеку, оставив красный след Танюхиной помады. Она побежала по ступень-кам трапа и, когда была уже наверху, обернулась и помахала рукой женщине. Та увидела и помахала в ответ.
- Ваше место 136, - сообщила стюардесса, демонстрируя тридцать два зуба. -Это в первом салоне, сейчас налево.
- Я найду, - сказала Светлана и заняла место в правом ряду.
Рядом с ней сидел мужчина лет тридцати пяти в сером костюме и очках.
- А.вы точно заняли свое место? - осведомился он.
- Абсолютно, - ответила Светлана, доставая сотовый телефон.
- В Москве холодно, - сказал молодой человек, явно собираясь продолжать разговор.
- Алло, я хочу сообщить о преступлении. Убили двоих мужчин из пистолета в десяти километрах к югу от города, там их закопали. Убийц было трое. Сейчас они в гостинице "Химик", где удерживают заложницу. Ее зовут Татьяна. Номер пятьдесят девять.
Люди вооружены.
- Пожалуйста, во время взлета не пользуйтесь сотовыми и радиотелефонами, - сказала проходящая мимо стюардесса.
- А на ужин у вас что? - осведомилась Светлана.
- Ну вы даете, девушка, мы летим всего два часа. Потерпите уж до Москвы.
- Ой, я могу не дотерпеть.
- Сейчас взлетим, я буду разносить напитки и принесу вам что-нибудь. Бу-терброд с ветчиной будете?
Светлана была готова расцеловать эту женщину. Она довольно улыбнулась 11 посмотрела на молодого человека, прилипшего к иллюминатору и вмиг онемевшего на все время полета. Когда самолет набрал высоту, она снова достала ма¬ленький телефон.
- Здравствуйте, Вячеслав Аркадьевич. Это Светлана. Вас еще интересует мой случай?
Полный человек, все время державший трубку возле рта Ангелова, положил ее на рычаг аппарата.
- Мне подождать здесь? - обратился он к подполковнику.
- Как вам угодно, Михаил Иванович, я думаю, вам будет полезно. Полный мужчина, похожий на мясника, сел на обитую кожей скамейку возле стены.
- Теперь здравствуйте, Вячеслав Аркадьевич, - ехидно сказал подполковник.
- Здравствуйте, товарищ, - ответил Ангелов, сидевший на крутящемся стульчике с другой стороны стола, его руки находились в наручниках, не смотря на то, что он был в помещении, сравнимом с тюремной камерой.
- Последний разговор у нас с вами. -Слава богу.
- А мне как радостно, вы и представить себе не можете.
- Да? А я думал, вам нравится издеваться над людьми.
- Ошибаетесь, Вячеслав Аркадьевич. Это у меня работа такая. А вот ваша работа - мороз по коже бежит.
- Что вы имеете в виду?
- Ваших клиентов, разумеется.
- Я помогал людям.
- Разумеется, - еще больше иронизируя, сказал подполковник, - отчего лечит этот доктор? От жизни.
- Вы несете ерунду.
- Да, конечно. Нам удалось выявить почти всех ваших клиентов: наркоманов, алкоголиков, маньяка вашего.
- И что же?
- А забавно вы придумали лечить наркоманов, зараженных СПИДом?
- Что же тут забавного?
- Действительно, ничего тут забавного нет. Есть печальный момент. Оказа-лось, что ни один наркоман до обращения к вам не был вирусоносителем.
- С чего вы взяли?
- Тяжело было это выяснить, но, к счастью, удалось.
- Каким же образом?
- Ногами, Вячеслав Аркадьевич, ногами. До обращения к вам все они входи-ли в группу риска и могли быть зараженными. Не смотря на это, их друзья по несчастью избежали этой участи, а вот ваши клиенты, все, как один - вирусоноси-тели, и это после того, как вы стали их снабжать зельем и персональными шприцами.
- Я помогал им переносить ломку.
- Разумеется, и заодно сокращали их страдания.
- Это неправда, у вас нет доказательств.
- Как вам сказать? Доказательств, что вы заставляли алкоголиков душить своих жен, у нас, действительно, нет. Все эти ваши сеансы гипноза к делу не пришьешь. А вот с маньяком вы дали маху. Не надо было собственноручно, не надо было. А если уж решились, надо было хоть от тела избавиться.
- Он убивал, он убивал! - сорвался Ангелов.
- Убивал, да. Но зачем же самосудом заниматься? Есть на это компетентные органы.
- Вы никогда, наверное, не слышали о врачебной тайне? - успокаиваясь, гово-рил Ангелов.
- Мне всегда казалось, что она распространяется только на врачей.
- Ай, - взвыл человек, похожий на профессора, и закрыл лицо руками.
- Вам никогда не понять, вам никогда не понять, когда видишь вокруг эту грязь, эту мразь, этих избивающих своих жен мужей, этих наркоманов, готовых за дозу пойти на что угодно, хоть мать продать, человека, отрезающего соски у шестиклассниц. Как можно выдержать все это?
- Можно, - спокойно сказал подполковник, - мы же живем и на должность бога не претендуем.
- Вы равнодушны.
- Мы? - удивился подполковник, - Может быть. А вы-то что лезете не в свои дела? Зачем вы бедной девочке нагородили про любовь?
- Вы не компетентны. Вы все равно в этом ничего не поймете.
- Знаете что? Я в вашем предмете, действительно, не особенно разбираюсь, пусть уж с этим ваши коллеги решат, - человек в форме кивнул на толстяка. - Но я двадцать лет общаюсь с преступным миром, и опыт мой позволяет предпола-гать, что не зря вы девушке про ее свекровь и мужа мрачные перспективы нарисовали. Вы заставили ее на необдуманный шаг пойти.
- Да что вы ерунду говорите.
- Может быть, для обвинения это и ерунда, а вот для клиентов ваших... Ведь из полусотни человек, с которыми вы последний год общались, только девять до сегодняшнего дня дожили.
- У любого врача больные умирают.
- Умирают, - согласился подполковник. - Особенно у хирургов много, а еще бывает, что и выздоравливают. А у вас были подобные случаи?
Ангелов посмотрел на подполковника и рассмеялся.
- Я вас боюсь, Ангелов, - заключил подполковник, - с вами страшно даже разговаривать. Но, как я уже сказал, это наш последний разговор. Теперь вами займутся ваши коллеги, так что прощайте.
- До свидания, - многозначительно ответил Ангелов.
В дверях помещения человек, похожий на профессора, столкнулся с челове-ком в форме, отступившим на шаг назад.
- Ну что, Мишаня?
Человек в форме расстелил на столе географическую карту.
- С сотового звонила ваша подопечная. Номер узнали, владельца сейчас ра-зыскивают.
- А это что за география?
- А вот, взгляни, - человек ткнул карандаш в пересечение линий на карте, -позвонила она отсюда, это радиостанция города Россошь, точнее показать нельзя, а закончила разговор вот здесь, - человек переместил кончик карандаша выше по карте.
- Ты хочешь сказать, что за десять минут она покрыла расстояние в двести километров?
- Посмотри, - человек нарисовал на карте три неровные окружности, - это радиомаяк НЛ 426 и НЛ 583, а эти окружности - зоны их работы, примерно по семьдесят километров.
- И что?
- Вот, - человек обвел белую полоску, пересекающую все три окружности, -это московская трасса.
- Получается, что она едет по московской трассе? Какое здесь расстояние?
- Около пятидесяти километров.
Подполковник поднял глаза в потолок, подсчитывая в уме.
- Получается... Получается... Получается, что она едет...
- Двести десять километров в час, - помог человек в форме. - Только не едет, а, скорее, низко летит.
- А ещё говорят, что у нас дороги плохие.
- Может, это какие-нибудь хакерские штучки?
- Да? - удивился подполковник. - А что? От этой девицы можно всего ожи-дать. А этого ты видел? - подполковник показал на дверь.
- Кто такой? - спросил офицер.
- "Молчание ягнят" видел?
- Ну.
- Этот бы "Оскаров" взял поболее. Вот, Миша, с кем приходится работать.
Светлана позвонила в дверь дважды. "Как почтальон", - подумала она. На пороге появилась немолодая женщина и вопросительно посмотрела на нее.
- Я к Саше, - сказала Светлана.
- Его сейчас нет.
- Я не смогу его подождать?
Женщина сделала неопределенный жест и сказала:
- Проходите, он скоро будет.
Светлана вошла в большую прихожую и нагнулась, чтобы снять туфли.
- Не разувайтесь, - остановила ее хозяйка.
- Почему?
- У нас нет культа обуви.
- Хорошо, - Светлана прошла вслед за женщиной в комнату.
- Присаживайтесь, - пригласила хозяйка, - вы что-то хотели от Саши?
- Да, я оставила ему свои вещи и документы, но никак не могу забрать. Женщина понимающе покачала головой.
- Вы - Светлана? -Да.
- Саша рассказывал о вас.
- Вот как?
- Да, не смотря на большую разницу в возрасте, мы с ним хорошие друзья. В компьютерах я, правда, ничего не понимаю, но о жизни нам это не мешает гово-рить.
- Он детдомовский! - догадалась Светлана.
- Да, - подтвердила женщина. - Только в детдоме могут дать такую фамилию, а я не стала ее менять. Я с самого начала пыталась относиться к нему, как лично-сти, и уважать его.
- Вам это удалось?
- Не знаю, время покажет. А у вас, Светлана, дети есть? -,Я, наверное, даже не замужем.
- Да, да, - покачала головой хозяйка.
Входная дверь хлопнула, и из прихожей раздался голос Крестика: -Это я, ма.
- А кому быть еще? - улыбнулась женщина. - Саша, - позвала она, - Саша, иди сюда, у нас гости.
В дверях возник подросток и посмотрел на Светлану, моргая большими рес-ницами.
- Светлана, - наконец, произнес он.
- Крестик, - ответила она.
Подросток подошел к Светлане и, стесняясь своего роста, обнял ее за талию.
- Ладно, вы тут беседуйте, а я пойду чай поставлю, - заторопилась на кухню пожилая женщина.
- Светлана, - еще раз сказал он, - а я боялся, что ты уже не придешь.
- Куда же я денусь, Крестик, ведь я оставила у тебя свои документы. -Я знаю.
- А свое обещание ты еще помнишь?
Светлана вошла в лифт и нажала кнопку. Кабину плавно понесло вверх, при-ятно кружа голову. Она оглядела ровные ряды кнопок и улыбнулась.
Светлана вышла на нужном ей этаже и, не постучав, вошла в дверь. Она оказалась в большом коридоре.
- Кто там? - донеслось впереди.
- Извините, - сказала Светлана, заглядывая в комнату, - мне нужен ваш бух-галтер.
- По коридору прямо, дальше увидите, - сказал высокий худой парень.
- Спасибо.
Она прошла несколько шагов и заглянула в приоткрытую дверь. За столом, стоявшим углом, закинув на него ноги, сидела кудрявая черноволосая девушка и перебирала пальцами в лэптопе. Другой рукой она стряхивала пепел с длинной сигареты в блюдце, стоявшее на столе.
- Вы ко мне? - удивилась девушка, снимая со стола ноги и убирая компьютер.
- Надеюсь, что да, - ответила Светлана. - Меня зовут Света, - и, немного подумав, добавила, - Света, ру.
Протокол допроса гражданки Миллер Маргариты Израилевны.
Я, Маргарита Израилевна Миллер, в ночь с 31 декабря 1998 года на 1 января 1999 года, находясь в алкогольном опьянении, познакомилась с девушкой по имени Светлана посредством Интернета. Так как, с ее слов, ей было плохо, потому что не пришел ночевать муж, я придумала историю о том, что якобы нахожусь в офисе, который закрыт, а ключи потеряны. Адрес офиса я придумала, а то, что в дальнейшем по указанному адресу произошел взрыв, является чистой случайностью. С девушкой по имени Светлана мы переписывались в течение полугода. Она не собиралась приезжать ко мне, а я к ней. Разговаривали на профессиональные темы и о семейных проблемах. Никаких разговоров о террористических актах не вели. В начале сентября связь со Светланой прервалась. Она мне больше не писала, и я ей не отвечала. Больше информации об этом человеке я не имею.
Записано собственноручно.
Подпись: Маргарита Миллер.
- - - - -
*(Окончание. Начало в № 2(6))
Абрамова Алина - поэт, прозаик, драматург, автор детско-юношеских пьес и повестей в стиле фэнтези. Постановки пьес олсуществлялись в Тольятти.
Александра Берг - (псевдоним Татьяны Святловской, урожденной Макаровой) 15 лет прожила в Тольятти, ныне живет в Санкт-Петербурге. Печаталась в альманахе "Царскосельская лира". В 2000 году издана первая книга стихов "Зимняя радуга".
Бессонова Любовь - окончила Литературный институт им. А. М. Горького, член Союза Российских писателей, степендиат IX Всесоюзного совещания молодых писателей, автор поэтических книг, участник коллективных сборников, а также публикаций в центральных, областных и городских изданиях.
Бойков Виктор - поэт, публикуется впервые.
Витальев Виталий - псевдоним драматурга, поэта и литератора Виталия Илыока. Пьесы В. Витальева опубликованы в альманахе "Манекене чтения", журнеле "Драма Поволжья". Блиц-постановки осуществлялись в г. Тольятти.
Гаврилов Александр - поэт, публиковался в альманахе "Провинциальная лира".
Дьячков Сергей - член Союза Российских писателей, член Союза журналистов, автор нескольких книг поэзии, прозы, публицистики, участник коллективных сборников, а также публикаций в центральных, областных и городских изданиях.
Карева Елена - член Союза Российских писателей, автор книги "Оранжерейные цветы", участник коллективных сборников, а также публикаций в центральных, областных и городских изданиях.
Леванов Вадим - прозаик, драматург, член Союза Российских писателей, член Союза писателей Москвы, окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Пьесы ставились в Москве, Тольятти, Нанси (Франция) Авторские сборники выходили в издательстве
Les Solitaires Intempestifs (Франция), и литературном агентстве Вячеслава Смирнова.
Пашнев Эдуард - член Союза Российских писателей, лауреат Государственной премии РСФСР, основатель Тольяттинской писательской организации, автор свыше 30 книг, пьес и киносценариев.
Прасолов Николай - поэт, автор книги "Магия сонета".
Терпиловская Елена - поэт, художник, публиковалась в коллективных сборниках, городской прессе.
Харитонова Анастасия - автор десяти книг стихов, стихотворных переводов с английского, немецкого, польского, латыни, пьес и исследований творчества Державина, Пушкина, Достоевского, Платонова, Рильке, Шамиссо.
Редакция не обязана отвечать на письма граждан и пересылать эти письма тем органам, организациям и должностным лицам, в чью компетенцию входит их рассмотрение (Закон РФ "О средствах массовой информации", ст. 42). Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Мнение редакции не всегда совпадает с мнением авторов.
Поэт ЛУНЕВ ВЛАДИМИР СЕМЕНОВИЧ
СТИХИ, ПОСЛОВИЦЫ, БАСНЯ, ПОЭМА Биография
Я, Лунев Владимир Семеныч, родился в Пермской области Уинского района в деревне Каменка. Жил в Ростове, Одессе, Днеп-ропетровске, Тольятти. В Одессе не работал. Работать стал в Тольятти и в остальных городах, в которых жил. Родился 21 июля 1945 года. Работать стал 5 сентября 1962. Служил в армии с 26/X - 64 года по 20/ХИ - 67 г. Я маляр, стропальщик, плотник, и умею многое (я - мастер-умелец).
Милая
Что делать, не знаю,
Как быть, не понятно.
Хороша она собою,
Наглядеться не могу.
Она мне нравится, нравится!
Скорей бы встретиться нам,
В глаза ее заглянуть.
Она - моя милая.
Много счастья я желаю на твоем веку,
Легко мне придется идти.
Всюду со мною в пути очи голубые,
Счастлив я с тобою, милая.
Ты Галечка-красавица,
Ты моя любимая.
Будешь моею женой,
Мне скучно без тебя.
Граница
Пограничники границу стерегут,
С овчаркой пограничник стоит.
Собака русская - восточная овчарка.
Граница в надежных руках.
Граница на замке,
В горах не легко ходить.
Зорко следят они за границей,
Даже одна собака награждена медалью.
У начальника погранзаставы вся грудь в орденах,
Пограничники имеют ордена.
Так держать, молодцы, пограничники!
Танечка
(частушка)
Она учится на отлично,
Танечка закончит одиннадцатилетку с золотой медалью.
Так держать, Танечка!
Война (1941-1945 годы)
Была война четыре года,
Устали солдаты воевать.
Били "Катюши", дрожала земля,
Летали самолеты, бомбили вражеские окопы.
Многие курили махорку,
Командир курил "Беломор".
Упала красная ракета,
Солдаты пошли кушать,
Немцы пошли в психатаку.
Русские выиграли бой,
Было много раненых.
Из наших ранено 300 человек.
Медсестры перевязывали раненых.
Настала ночь, солдаты пошли спать,
Зима была холодная,
Ночь темная была.
Танки лавиной помчались,
Приехали артисты, был маленький концерт,
Играл патефон легкую музыку,
Кое-кто из солдат задремал.
Бойцы улыбались и обнимали артистов.
Наступил Новый год, 1942 год.
Опять приехали артисты.
Был новогодний концерт.
Артисты привезли патефон.
На пластинке музыка Шаляпина.
Лишь к утру кончился концерт.
Приближалась весна,
Снег стал таять.
Недалеко была река.
Солнце пригревало,
На реке ломался лед.
Настал апрель, снег исчез,
Теряли друзей...
Был ранен командир.
Его перевязали...
Его перевязали...
Лес был рядом.
Сдавали рубежи, отступали еще.
Расцвела ромашка в лесу,
Настало лето теплое.
Быстро лето прошло,
Настала осень, стало холодно.
Зима не за горами,
Снега нападало много.
Немцы мерзли и кричали.
Снова Новый год.
Редко проигрывали бои,
Редко теряли друзей.
Приехали артисты.
Наступил 1943 год.
Начали гнать фашистов.
Играл баян, аккордеон.
Раненых было мало.
Медсестры перевязывали бойцов.
Танки наступали, враг отступал.
Роман завязался у командира.
Он встретил женщину-красавицу.
Мороз слабеет, солнце пригревает.
Опять весна пришла,
Снег тает, теплеет...
Ромашки расцвели и ландыши,
Все радуются весне.
Заработал пулемет "Максим",
Заработал "Огнемет",
Заработала "Катюша",
Танки помчались лавиною.
Привезли обед, бойцы кушали молча.
Снова лето красное.
Осень не за горами.
Рановато стало темнеть.
Лес покрылся желтыми листьями.
В лесу было много ягод.
И снова зима.
Новый год скоро,
1944 год наступил.
У солдат и офицеров мною iiai рад, У каждого грудь н орденах Приехали артисты, привезли патефоны Пролетела зима, настала весна ЗСЛвИМ, Провели войска в Белоруссию
В Германии горел Рейхстаг.
Бесноватый арестован Гитлер.
Был Трибунал фашистам,
Немцев многих расстреляли.
Гитлера Геринг застрелил.
Ура! Ура! Победа!
Был 1945 год,
Май зеленый, золотой.
Белый котенок
Стоит котенок у розы как часовой,
Котенок белый смотрит вдаль.
Недалеко растет тополь,
Его интересует, что рядом.
Лепестки ветер у розы шевелит,
А рядом бабочка летает.
Горбачеву полковнику розы, тюльпаны дарят,
Он радуется им.
Сказка
Дьявол взял в жены смерть,
Смерть стал ходить с кортиком.
Она помолодела на 300 лет.
Свадьба длилась неделю.
Смерть бывает там, где не ждут.
Дьявол построил дом под землей.
Дьяволу подарили "Запорожец".
Бесы радуются.
Небо голубое
Обнимаю небо
Крепкими руками.
Высота, высота, высота.
Парашютисты, как черные лебеди, парят в высоте.
Парашютисты - женщины.
Спорт женщинам нужен.
Акробаты в воздухе,
Акробатика в воздухе - прекрасное зрелище.
Ловко делают акробатические номера.
Шестигранная звезда,
Как цветик-самоцветик.
Они радуются на земле,
Ветер парашюты шевелил.
Высота! Высота! Высота!
Деревенщина
(басня)
На макаку он похож,
Есть пугало лохматое,
Тип одурел там.
Поставлю крест на судьбе его
И горе-злосчастье в придачу.
Стихи - не корзина.
Тип Хохляндию нашел, но где?
Тип родился, где - забыл.
Тип родную мать забыл.
Тип псевдонимы уважает.
Деревенщина он и нытик.
Вранье за правду выдает.
Сам одурел,
И всех дураками зовет.
Грязный, как поросенок.
Он, она, оно - все равно...
Он ест то, что никто не ест!
Бестолочь он.
Учит всех он,
Жить сам не умеет.
В каждой дырке затычка.
Он придурок...
Ногами топает, в ладоши хлопает.
Он на макаку похож.
Капусту ест и чавкает.
Бестолковка, думать не умеет.
Патриоты
Мы одной крови,
Мы за мир на Земле.
Владыкой мира будет труд.
Сибирский характер хорош.
Там идут тернистым путем.
Порядок, как в танковых частях.
Граница на замке.
Одна овчарка имеет медаль.
Пограничники служат отлично.
Они имеют ордена,
Там есть сибиряки.
Граница в надежных руках.
Сказка
Мартышка, осел, козел -
Шли они по дороге.
Шли лесом, полем,
Шли горами и холмами,
Кушали мало, но сытно.
Поет жаворонок в небе.
Туча наползла на тучу там.
Полчаса дождь лил.
Прошли все они,
И змейкой течет река.
И видят дом издалека.
Смотрят - медведь рыбачит,
А сын его уху варит.
Медведица сухие ветки собирает,
Дымит костер и вечереет.
Скоро будет готова уха, готова.
В ухе - раки, верхоплавки, окуни.
Медведица расстилает скатерть на траве.
Вот уха готова,
Все кушают, присаживайтесь.
Ужин начался...
Мартышка, осел, козел идут.
Хозяева леса их к столу зовут.
Спасибо, друзья.
Ужин кончился,
Можно отдохнуть.
У нас шалаш большой,
Все легли отдохнуть.
Тузик
Часто шалит он с Таней,
Иногда ей надоедает.
А то ей уроки учить мешает,
Глухонемая дает кушать ему.
Тузик мультфильмы любит смотреть,
Тузик с Глухонемой иногда в магазин ходит.
Тузик плавать любит в ванне,
Тузик сухари грызть любит.
Тузик летом на балконе спит.
Музыка
Звучит легкая музыка, Стало веселей мне. Люблю органную музыку,
Люблю, когда играют на аккордеоне или баяне, арфе.
Люблю джаз и игру на пианино,
Люблю классическую музыку,
Органную музыку уважаю,
Люблю музыку Листа, Баха, Бетховена,
И когда играют на гармошке, мне нравится.
Скалолазы
Они горы покоряют, не только скалы,
Ледорубы часто нужны,
Штыри нужны тоже,
Дрова и спички, или зажигалку.
Фонарик тоже нужен,
Котелок, нож, ложка и картошка, и половник.
Воды в чайнике и заварка из чая черного.
Они в озере еще взяли 25 литров воды.
У одного была паяльная лампа.
Сели отдохнуть и развели костер.
У одного была рыбина большая.
Стало темнеть осенью,
Поставили палатку.
А утром стали завтрак готовить.
Малину собирали и яблоки.
Уже видна вершина.
Палатки были на четверых.
Зима была теплая.
Залезли в спальные мешки. Вот и все.
Начали спускаться вниз.
Потом в снежки играли.
У них термоса были и фляжки.
Вот и озеро, стали лунки делать.
Костер развели...
Через полчаса еда была готова.
Поели и чай попили.
Рыбы много наловили.
Через час были дома.
Елка
Зажглась елка огнями.
Кружились девочки и мальчики.
Было весело всем.
Снегурочка пела.
Дед Мороз раздавал подарки.
Дети пили лимонад.
Баян играл танго.
Играли на пианино.
Многие танцевали танго.
На улице шел снег.
Сверкало яркое солнце.
Праздник был до 15 час. в школе.
Тольятти
Велика Россия наша.
Тольятти - не вся Россия.
Работают люди и отдыхают,
Артисты поют и пляшут,
Дети сажают деревья,
На пляже загорают.
В Тольятти много молодежи,
В парке танцуют,
Ездят много автобусов, такси,
Многие смотрят телевизор,
Играет радиола,
Дети играют в футбол,
Розы и тюльпаны цветут,
Галечка гуляет по парку,
А я с ней рядом иду.
Тунеядцы
В домино играют.
Сантехники.
Козла в стол забивают,
А заниматься ремонтом им некогда.
А краны текут.
Третьего козла в стол забивают.
Сантехники.
Порядок
Милиционеры нас берегут.
Порядок как в танковых частях.
Так держать, молодцы.
Там есть богатыри.
Они умны, находчивы.
ГАИ добивается чего нужно.
Есть водители-женщины.
Шоссе - не тропинка в лесу.
Дороги ремонтируются.
Сажают деревья женщины.
Звучит легкая музыка
Из окна одного дома.
Сажают женщины цветы.
Анекдот
Бог спит на Венере, а черти погоду делают,
Бог узнал и чертей отругал.
Спросил президент у цыганки - погадай, -
а она в ответ: я не гадаю, твоя жизнь прекрасна.
АЛЬБЕР КАМЮ. ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ. ММ 2000.
<...>
Да, у меня есть родина: французский язык. <...>
Мало кто способен понять искусство. <...>
Ангажированность. Мои представления об искусстве возвышенны и страстны. Слишком возвышенны, чтобы я согласился подчинить его пустяку. Слишком страстны, чтобы я захотел лишить его даже пустяка.
<;...>
Фолкнер. На вопрос, что он думает о молодых писателях, отвечает: "Они не создадут ничего значительного. Им нечего больше сказать. Чтобы писать, нужно проникнуться простыми и великими истинами и посвятить свое творчество одной из них или всем им вместе. Те, кто не умеют говорить о гордости, чести, страдании, -посредственные писатели, и сочинения их умрут вместе с ними, если не раньше. Гете и Шекспир выстояли, потому что верили в человеческое сердце. Бальзак и Флобер тоже. Он вечны".
- В чем причина охватившего литературу нигилизма?
- В страхе. В тот день, когда люди перестанут бояться, они снова начнут создавать шедевры, то есть произведения, которым суждена долгая жизнь.
<...>
Мое творчество в первые два периода: люди нелгущие, значит, нереальные. В жизни таких не бывает. Вот почему, без сомнения, я до сих пор не стал романистом в общепринятом смысле. Я скорее художник, творящий мифы по воле своей страсти и тревоги. Вот почему существа, восхищавшие меня в жизни, всегда обладали мощью и исключительностью этих мифов.
<...>
Тем, кто пишут темно, повезло: у них появятся комментаторы. У остальных будут только читатели, а это, судя по всему, вызывает презрение.
<...>
В искусстве абсолютный реалист был бы абсолютным божеством. <...>
Литературное общество. Людям чудятся коварные интриги, грандиозные честолюбивые замыслы. А на деле - одно лишь тщеславие, и притом весьма непритязательное.
<...>
Когда все будет закончено, начать смесь. Записывать все, что взбредет в голову. <...>
Последнее, незаконченное сочинение Толстого, оставшееся лежать на его письменном столе: "Нет в мире виноватых". <...>
Величие состоит в том, чтобы попытаться стать великим. И ничего более. <...>
Клейст дважды сжигал вой рукописи... Пьеро делла Франческа к концу жизни ослеп... Ибсен в старости утратил память и заново учил алфавит... Не падать духом! Не падать духом!
<...>
Согласно Бейлю, не следует судить о человеке ни потому, что он говорит, ни по тому, что он пишет. Я добавлю: ни по тому, что он делает.
<...>
Художники хотят быть святыми, а не художниками. Я не святой. Мы мечтаем о всеобщем согласии и не достигаем его. Как же быть?
<...>
Для христиан история начинается с Откровения. Для марксистов она им кончается. Две религии. <...>
Справедливости нет, есть только пределы. <...>
Современная литература. Оскорблять легче, чем убеждать. <...>
Духовный коммунизм Достоевского - это ответственность всех за всех. <...>
Христианам хорошо. Они взяли себе благодать, а нам оставили милосердие. <...>
Как все слабые люди, он принимал решения крайне резкие и отстаивал их с упорством, достойным лучшего применения. <...>
Я больше люблю ангажированных людей, чем ангажированную литературу. Храбрость в жизни и талант в книгах - это уже немало. К тому же писателя можно ангажировать, лишь если он этого захочет. Его заслуга - в том, что он действует по велению сердца. А если им движут долг, навык или страх, в чем тогда заслуга? Получается, что тот, кто сегодня сочиняет стихотворение о весне, служит капитализму. Я не поэт, но я искренне порадуюсь такому произведению, если оно будет хорошо написано. Мы служим человеку в его целостности или не служим ему вовсе. И если у человека есть потребность в хлебе и справедливости, которую мы непременно должны удовлетворять, у него есть также потребность в чистой красоте, ибо это хлеб его сердца. Все прочее - не важно. Да, я хотел бы, чтобы в творчестве они были ангажированы чуть менее, а в жизни - чуть более. <...>
Почему я художник, а не философ? Потому что я мыслю словами, а не идеями. <...>
Страшный и ненасытный эгоизм художников. <...>
Чтобы произведение прозвучало как вызов, оно должно быть завершено (отсюда необходимость "обреченности"). Оно противоположно божественному творению. Оно завершено, имеет свои пределы, ясно, замешано на человеческих потребностях.
Единство в наших руках.
<...>
У искусства случаются приступы стыдливости. Оно не может называть вещи своими именами. <...>
Вера в слова - это классицизм, но, дабы сохранить эту веру, он расходует их очень бережно. Сюрреализм, который не доверяет словам, ими злоупотребляет. Вернемся к классицизму - из скромности.
<...>
Всякую мысль следует оценивать по тому, что она сумела извлечь из страдания. Несмотря на мое отвращение, страдание - это действительность.
<...>
Мы покорно соглашаемся с тем, что Мольер должен был умереть! <...>
Вне любви женщина скучна. Она ничего не понимает. Надо жить с одной из них и молчать. Или спать со всеми и делать свое дело. Самое важное - не в этом.
<...>
Разнузданная чувственность приводит к убеждению, что мир бессмыслен. Целомудрие, напротив, возвращает миру смысл. <...>
Главное, что должен уметь писатель, - претворять те чувства, которые он испытывает, в те, которые он хочет внушить. Поначалу ему это удается случайно. Но затем на место случая должен прийти талант. Значит, у истоков гения стоит случайность.
<...>
Писатель не должен говорить о сомнениях, посещающих его в связи с его творчеством. Он рискует услышать в ответ: "Кто же заставляет вас творить? Если это так ужасно, зачем этим заниматься?" Сомнения - самая потаенная часть нашей души. Никогда не говорить о своих сомнениях - каковы бы они ни были.
<...>
У Джойса волнует не само произведение, а тот факт, что он взялся за его создание. Таким образом, следует различать восхищение поступком художника - которое не имеет никакого отношения к искусству - и восхищение самим художественным произведением. <...>
Отвратительно, когда писатель говорит, пишет о том, чего он не пережил. Но постойте, ведь убийца не самый подходящий человек, чтобы рассказывать о преступлении. (Однако не самый ли он подходящий человек, чтобы рассказывать о своем преступлении? Даже в этом уверенности нет.) Следует помнить, какое расстояние отделяет творчество от поступка. Настоящий художник находится на полпути между своими вымыслами и своими поступками. Он - человек, "способный на". Он мог бы быть тем, кого он описывает, пережить то, что он описывает. Только поступок ограничил бы его, и он стал бы тем, кто его совершил.
<...>
"Жить и умирать перед зеркалом", - сказал Бодлер. Все как-то забывают о том, что "и умирать". Жить перед зеркалом готов каждый. А самое-то трудное - стать хозяином собственной смерти.
<...>
Веды. О чем человек думает, тем он и становится. <...>
Правило: в каждом человеке видеть прежде всего то, что в нем есть хорошего. <...>
Эдгар По и четыре условия счастья:
1) Жизнь на свежем воздухе
2) Сознание, что тебя любят
3) Отказ от всякого честолюбия
4) Созидание.
Бодлер: "В Декларации прав человека забыты два права: право противоречить себе и право уходить из жизни". Он же: "Бывают соблазны настолько сильные, что они поневоле превращаются в добродетели"
<...>
Ле Корбюзье: "Видите ли, художника отличает то, что в его жизни бывают минуты, когда н ощущает себя больше, чем человеком".
<...>
Пишущему лучше недоговорить, чем сказать лишнее. Во всяком случае, никакой болтовни. "Реальное" переживание одиночества более чем далеко от литературы - оно совершенно не похоже на то, которое описывают в книгах. Ср. унизительность любых страданий. Не дать себе докатиться до полной опустошенности. Пытаться преодолеть и "заполнить". Время - не терять его.
<...>
Искушение, одолевающее все умы: цинизм. <...>
Что невыносимо и постыдно, так это суесловие. <...>
Писать - это значит действовать бескорыстно. Своего рода самоотречение в искусстве. Переписывать. Усилие всегда приносит хоть какую-то пользу. Если ты потерпел неудачу, виновата лень
Майские чтения № 5. АНТОЛОГИЯ ТОЛЬЯТГИНСКОЙ ДРАМАТУРГИИ.
Литературное агентство Вячеслава Смирнова. Тольятти. 2001. Тираж 1000 экз.
По сравнению с предыдущими сборниками, этот выпуск альманаха выглядит довольно эклектичным. Мало того, в каком-либо ином издании подобное сочетание пьес было бы попросту невозможным. Разнобой стилистики, литературных школ, эстетических концепций и взглядов, порой диаметрально противоположная система письма на-вевают на мысль о случайном соседстве авторов под одной обложкой. Но нет - в данном случае их объединяет территориальная
принадлежность. Всего лишь.
Впрочем, авторов все же можно разделить на две условных категории: те, кто по ряду причин работали автономно, пребывая в своеобразном социумном вакууме, и те, кто в силу определенных интересов все же взаимодействовали и, являясь авторами самодостаточными, каким-то образом взаимообогатили друг друга в творческом плане.
Хочется сказать о каждом из авторов сборника, дав при этом некую оценку (субъективную, разумеется) их творчества.
Особый интерес вызывает личность Анатолия Берладина. Причем за интересной личностью стоят и некие литературные труды, которые сложно рассматривать в отрыве от их создателя. Камерный экспериментальный театр Берладина, работавший в
Тольятти в семидесятых, так и назывался - "Экстеатр". По тем временам большой экзотикой были постановки пьес Вампилова, Эрдмана и Мейерхольда. Не найдя отклика своей идеи "театрограда" в лице "отцов города", Берладин с коллективом покинули
Тольятти, работая с переменным успехом в Димитровграде Ульяновской области, в Удмуртии (Сарапул). Жизнь оборвалась нелепо летом 1990 года в Тамбове. Подлинные причины гибели Берладина неизвестны его родным и близким до сих пор. Пьеса 1977 года "Сочувствующие", насквозь пропитанная советской революционной романтикой, представляет собой, тем не менее, довольно своеобразный вариант соцреалистического искусства. Чувственная романтическая линия двух персонажей, которую сейчас назвали бы "подавленным эротизмом советских селян", не карикатурная, а вполне понятная, искренняя набожность сторонников красной армии, неожиданные для литературы и театра тех лет человечес-кие порывы белогвардейцев. Не исключено, что по идеологическим причинам пьеса едва ли могла увидеть свет. Я бы не стал называть ее теперь морально устаревшей, поскольку в языковом и конструкционном плане она представляет определенный интерес. Сейчас мы пытаемся собрать воедино творческое наследие Анатолия Берладина. Не стоит ожидать сногсшибательных открытий, но творчество неординарной личности, работавшей в условиях специфических рамок идеологи, вызовет несомненный интерес.
Эдуард Пашнев, выпустивший в семидесятых-восьмидесятых годах множество прозаических книг, в том числе для детей и юношества, был практически всю свою творческую жизнь человеком театра. Несколько десятилетий дружбы и сотрудничества связывают его с Глебом Дроздовым - главным режиссером и основателем тольяттинского театра "Колесо". Около десяти лет Пашнев был заведующим литературной частью "Колеса", по его пьесам осуществлялись постановки спектаклей, мюзиклов для взрослых и детей. Некогда Пашнев возглавлял Воронежскую писательскую организа-цию, был основателем и создателем Тольяттинской писательской организации. За свою энергичность и кипучую деятельность был прозван Самарскими почвенниками-русофилами Терминатором. Не имея под рукой широкого выбора материала и будучи ограничен-ными печатной площадью, в сборнике мы представляем не самое яркое произведение Пашнева. Являясь высоким профессионалом, превратив свою музу в крепкое ремесло (я полагаю, профессио-нальный писатель должен зарабатывать деньги исключительно своим трудом, не так ли?), в пьесе "Робин Гуд" Эдуард Пашнев оказал сам себе медвежью услугу: не использовав прекрасную возможность творчески интерпретировать классический сюжет, автор всего лишь пересказал известную легенду, незначительно отступив от "генеральной линии". Мастерски владея всеми механизмами ремесла, можно было бы поставить производство пьес на вполне регулярный массовый поток, приносящий больше материальное, нежели моральное удовлетворение. Хотя - материальная стабильность зачас-тую является мощным двигателем и духовных порывов. Не став значительным литературным произведением, пьеса, тем не менее, про¬держалась несколько сезонов на сцене театра "Колесо".
И все же точкой отсчета в развитии тольяттинской драматургии мне видится появление такого автора, как Вадим Леванов. Получив профильное образование в Литинституте, используя в своем твор-честв чеховский (читай - традиционалистский) стиль письма в со-четании с абсурдистскими (тоже, впрочем, чеховскими) тенденциями, Леванов легко вошел в московскую театрально-драматургическую тусовку, что, возможно, дало дополнительные возможности его твор-честву и вывело его пьесы далеко за пределы Тольятти. Собственно, вокруг Леванова и стала формироваться в городе драматургическая среда, подпитываемая наглядным примером для подражания. Пьеса "Зрители" (одно из ранних произведений автора) трактует известный прием "зритель на сцене". Не обладая глобальной метафизической нагрузкой (чего, возможно, и не требовалось), она, тем не менее, дает режиссеру большие возможности в плане постановки. Калейдоскопичный (не лоскутный!) стиль письма говорит о кине-матографичное подхода к написанию произведения. И если в сценическом воплощении мне видится необычайный простор для режиссерской фантазии, то в экранном отображении мог бы присутствовать творческий поиск всей команды - от оператора до монтажера (разумеется, актерам тоже будет что сыграть!).
Ярко ворвался в литературу и Вячеслав Дурненков. Здесь я уже не делаю жанровых градаций, поскольку пьесы Дурненкова насыщены и хорошей литературщиной - то есть помимо изначально постановочных функций, они читабельны именно в беллетристическом смысле. Особый эффект, который дает сочетание метафизики и хорошего насыщенного языка, позволил автору за короткий период обратить на себя внимание литературной и театральной среды. На ранних этапах своего творчества, все еще оглядываясь на опыт Ануфриева и Пепперштейна (см. "Мифогенная любовь каст"), автор все же сумел вырваться из плена талантливого подражательства, заняв свою, пусть маленькую, но уже разрастающуюся нишу. Все эти дифирамбы можно бы и разбавить ложкой дегтя: насыщенная творческая интенсивность порой вводит меня в смущение и заставляет задуматься о графоманских тенденциях автора. Не исключено, что на некоем этапе Дурненкова ожидают творческие трудности. Но уже сейчас, заранее интересно узнать, каким образом он сможет выпутаться из прогнозируемой ситуации?
Новое имя в литературной среде - Виталий Витальев. Остроумная притча "Иудейские львы" и пародийная криминально-бытовая драма "Все на мази" дают некоторое представление о творческом потенциале автора. При подготовке альманаха сожаление вызвала невозможность представить драматурга в более полном объеме -читателя бы заинтересовал тематический спектр и языковые воз-можности автора. Досадно, но ничего страшного - думается, это не последняя наша с Витальевым встреча.
Поэт и музыкант Андрей Князев работает в своеобразном жанре эстетического стеба. Это уже не студенческий капустник, это еще не повод для полномасштабной постановки, но балансируя (осознанно или нет) среди множества закономерно эклектичных граней, Князев заставляет читателя (зрителя, слушателя) с головой окунуться в свой гротескный мир.
Андрей Стеценко представлен здесь в двух ипостасях (я бы сказал - личинах): три его произведения опубликованы под псевдонимом Люсьен Всевышний, и одно - под именем Степан Раззум. Дело в том, что автор всякий раз для своих стилистических изысков, порой разительно отличающихся по письму, придумывает новые образы, имена, То есть игровая природа присутствует даже на уровне псевдонимов. Бурлеск Всевышнего не противоречит природе приемлемого большинством зрителей театра
Раззума. Отталкиваясь от творчества обэриутов (больше, пожалуй, Введенского), Сте-ценко ставит читателя в тупик. Выбор удручающ; либо читатель является идиотом, либо сам автор.
"Рождественская сказка" Алины Абрамовой - самая привычная для зрителя форма подачи материала. Жанр фэнтэзи, обожаемый детьми и подростками, и находящий своих поклонников во взрослой среде, предполагает широкую возрастную аудиторию. То есть пьесы Абрамовой - вполне приемлемый образчик для семейного просмотра (чего не скажешь о некоторых произведениях авторов, представ-ленных в альманахе).
Людмила Чистякова - человек театра (и по месту работы, и по образованию). Ко всему прочему в настоящий момент она обучается в Литературном институте им, А, М. Горького. Словом, ее интерес к драматургии вполне понятен. Театр Чистяковой - театр в первую очередь для зрителя, Ей удалось избежать новомодных тенденций театра для актеров и драматургии для драматургов. С большой надеждой ожидаю, что этот автор оставит заметный след в российской (и, как в ее составляющей - тольяттинской) драматургии,
Автору предисловия Вячеславу Смирнову сложно оценивать достоинства драматурга Вячеслава Смирнова, поэтому скажу лишь несколько слов о пьесе, опубликованной в сборнике. Основной лейтмотив "Голубого фрегата" ~ неадекватность, несоотносимость внут-реннего мира персонажей, и мира внешнего, который окружает их. Собственно, этот разрыв препятствует даже общению персонажей друг с другом, и далее - со зрителем. Будучи поклонником "бумажного театра" - то есть того варианта, когда зритель находится не в зале, а один на один с раскрытой книгой, на страницах которой и опубликована пьеса, автор все свои приемы в основном построил на возможностях читательского, а не зрительского восприятия.
Завершает сборник драма Алексея В. Алексеева "Павлик Моро-зов", имеющая подзаголовок "Сцены из сельской жизни", Само название навевает на грустные мысли об умирающей стилистике соцарта. Не стоит спешить: вы не найдете здесь привычного стеба на базе исторических реалий, Замкнутый, порочный, инцестуально преступный мир мифического села Герасимовка заставляет забыть пас о возможных прототипах, сосредотачивая все свое внимание на шекспировских страстях "героев" (намеренно пишу это слово в кавычках). Мир без просвета при отсутствии положительных пер-сонажей создает жуткую и завораживающую картину псевдодей-ствительности. Детей лучше оставить дома. Возможно, показ пьесы не рекомендован и семейным парам.
Целесообразнее в одиночку насладится хитросплетениями сельской драмы, а заодно с беспокой-ством покопаться в тайниках своей души.
Спасибо всем, кто прямо или косвенно содействовал в осуществ-лении столь спорного, но яркого и необычного проекта, в частности - Институту Открытое Общество (Фонд Сороса, Россия). Ни в Тольятти, ни в Самарской губернии аналогичное издание ранее не осуществлялось. Поверьте на слово: в большинстве случаев, не обя-зательно связанных с книгоизданием, весьма лестно быть первым. Или, не будучи первым, хотя бы обольщаться на этот счет.
В. С.
Вадим Леванов, КОРОТКИЕ ПЬЕСЫ, изд-во "Несвоевременные одиночки", перевод на русский язык Софи Гинт, Татьяны Моги-левской и Жиля Мореля, 2001 г., тираж 2000 экз.
С юных лет в голове вращается незамысловатый мотив и разухабистый куплет "дворовой песенки":
".. .По-французски я не понимаю,
И она по-русски - ни фига.
Как высока грудь ее нагая,
Как нага высокая нога".
Более ничего память не сохранила. По-французски я ни бельмеса не понимаю и по сей день, но согласитесь, дорогие земляки и прочие соотечественники: то, что пьесы драматурга из провинции (провинци-альная литература и литература провинции - две большие разницы, как говорят на юге) публикуются в известном французском издательстве - факт не лишенный приятности во всех отношениях. Как патриот тольяттинской словесности, я рад этому вдвойне. По пальцам можно перечесть местных письменников, чьи отдельные произведения выходили за рубежом, а в таком объеме, да еще и отдельной книгой -пожалуй, ни у кого.
P.S. Разглядывая французские буквы, подозреваю, что эти пьесы, или некоторые из них, были опубликованы на страницах нашего журнала, либо в альманахе "Майские чтения", либо в "Антологии тольяттинской литературы" - словом, "право первой ночи" исполь зовано все же российским читателем, что, согласитесь, опять-таки приятно во всех отношениях.
Книга издана современно, просто и одновременно изящно.
В. М.
P.P.S. от В. С: В книге представлены пьесы "Выглядки", "Muska", "Раздватри!", "Любовь к русской лапте". Блиц-показы пьес были осуществлены в апреле 2001 г. года на театральном фестивале в г. Нанси (Франция). Режиссер показов - Екатерина Шагалова (г. Москва). Материалы о фестивале и о постановках пьес Леванова, а также материал об авторе и его новая пьеса "Вишневый сон Фирса, или апокалипсис от Фирса" были опубликованы в 2001 г. в октябрьском номере журнала "UBU (European Theatre Review)" (г. Париж, Франция).
АНГЛИЙСКИЕ НАРОДНЫЕ БАЛЛАДЫ в переводах Генриха Блонского. Литературное агентство Вячеслава Смирнова. Тольятти. 2001. Тираж 300 экз.
Всегда с уважительным изумлением взираешь на человеческий подвиг: ну, кому в наши дни придет в голову, не руководствуясь заказом от престижного издательства, а по собственной инициативе совершить перевод со староанглийского (!) баллад, многие из которых известны нам еще с детства в переводах Маршака, Цветаевой, других многоуважаемых авторов. Здесь, помимо горения, увлеченности проектом необходима и определенная смелость: ведь если после мэтров браться за, казалось бы, навеки зафиксированный материал, то нужно это сделать не хуже, а лучше их!
Думаю, Блонскому подобная авантюра удалась. Адаптированные для детской аудитории баллады о Робин Гуде в переводах Маршака не идут пи в какое сравнение с аутентичными переводами Блонского. "Баллады" - одна из немногих тольяттинских книг, удививших меня за последнее время.
B.C.
ПОЭТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО В ПИСЬМАХ
Время летит быстро; события из области настоящего со скорос-тью, не поддающейся осмыслению, перемещаются в область истории; этого даже не замечаешь.
Кажется, осенью 1998 года в театре "Колесо", где Эдуард Ива-нович Пашнев долгое время заведовал литературной частью (пока не вернулся в Москву), состоялась премьера спектакля по его пьесе "Робин Гуд". Пользуясь случаем, я принесла Эдуарду Ивановичу один из первых вариантов оригинал-макета своего сборника, тогда еще безымянного, и попросила просмотреть его на досуге. "Вот что, Елена, - сказал мэтр, - спектакль я уже видел, в процессе постановки и на генеральной репетиции, так что я сейчас в зал не пойду, а буду читать твою книжку".
В антракте мы с Любовью Бессоновой поднялись снова наверх, в кабинет Эдуарда Ивановича, чтобы поделиться своими впечатлениями от первого акта, но он заговорил о поэзии. Ему понравилась книга, он похвалил ряд стихотворений, особенно выделив сонет, по-священный мужу. Комментарии я опускаю, а сонет приведу:
В. К.
Когда ты выключаешь свет -
Как будто обрываешь фразу,
Которую так много лет
Подхватывает вновь рассвет...
Но все же ты берешь билет
На это представленье.
Сразу Тьма громоздится, как сонет,
Растущий из ночных тенет...
В нем ход времен и мыслей ход
Разобщены который год,
И это больно видеть глазу.
Искажены размеры строф
Под натиском больных ветров,
Несущих лунную заразу...
Эдуард Иванович сказал: "Елена, подари мне эти листы". От неожиданности я растерялась и, не успев ничего толком сообразить, сделала дарственную надпись, о чем потом пожалела - что подарила проработанный черновик, - и когда окончательный вариант был готов, отослала его Эдуарду Ивановичу вместе с первой публикацией своих стихов в "Площади Свободы", судьба которой тоже была решена в ходе того разговора в антракте, поскольку при нем присутствовал А.Д. Степанов.
В ответ я неожиданно получила письмо со стихами. В текст, как в рамку, была вставлена фотография из моей публикации. Я была очень взволнована этим двойным сюрпризом: во-первых, самим фактом ответного письма, во-вторых, посвященным мне стихотворением, красиво оформленным. Я сама люблю сопровождать стихи, как и письма, подходящими рисунками, и мне было очень приятно открыть для себя в Эдуарде Ивановиче человека, не равнодушного к форме подачи своих мыслей даже в частном письме, что, впрочем, автоматически повышало его статус: это было уже письмо человека искусства, само по себе произведение искусства, и в ответ требующее того же. Не часто жизнь так недвусмысленно требует от нас творчества!
Я тебе бросаю слово-мячик Из Москвы, с высокого крыльца, Девочка, красивая, как мальчик: Дерзкие очки на пол-лица.
Мы себя порой не знаем сами, смотришь строго, словно часовой. Но в твоем саду между цветами Проступает нежный облик твой.
Наслаждаюсь стихотворной речью, Зыбкой неподвижностью зрачков. Смотришь мне в глаза, летишь навстречу Бабочкой прозрачною очков.
Счастье и тревога в каждом слове, Я их понимаю не вполне. Над очками, ласточкою - брови. Может, и они летят ко мне?
Незнакома, значит, не любима? Извини, что не сдержал пера. Ласточкой бровей летишь ты мимо. Я ловлю - любовная игра.
Кстати, в настоящее время Эдуард Иванович работает над "тео-ретической" книгой об искусстве в соавторстве со своим другом, крупным библиофилом Виктором Панкратовым из Воронежа (так же, как сейчас я работаю над этим текстом в соавторстве с Э. И. Пашневым, хотя мы почти всегда находимся на расстоянии в тысячу километров друг от друга - Эдуард Иванович в Москве, я в Тольятти, - а сейчас и неизмеримо большем, поскольку Эдуард Иванович вместе с женой Натальей Валерьевной в Америке). В будущей книге есть глава, написанная в конце января этого года, которая называется "Красивая страница"
"Дорогой читатель, замечал ли ты, как твои руки машинально двигают на столе книгу, чтобы она лежала корешком параллельно краю стола, а не под углом к нему; как по отношению к этой книге ты выравниваешь все другие предметы на столе, творя из хаоса порядок?
<...>
В человеке заложено такое сильное чувство красоты, что даже линия зачеркивания бывает очень красивой. Например, у Пушкина в рукописи стихотворения "Осень", совершенно отчетливо видно, что Пушкин не столько зачеркивал отдельные слова и строки, сколько украшал черновик красивыми росчерками.
Рано умершая, гениальная художница Надя Рушева зачеркивала неудавшиеся рисунки так, что они ничего не теряли, а приобретали дополнительную выразительность.
<...>
Все это свидетельствует о том, что человек Художественно ода-ренный не только пишет слова, излагая события, мысли и чувства, по самим почерком своим рисует красивую страницу.
<...>
Напечатанная страница тоже должна быть красивой. Сплошной текст, без абзацев, без фигурных диалогов, без воздуха между словами, быстро утомляет глаза и даже раздражает. Это заметил Льюис Кэрролл. Его книга "Алиса в стране чудес" начинается с того, что маленькая героиня сидит на берегу реки с сестрой. "Разок-другой она заглянула в книжку, которую читала ее сестра, но там не было ни картинок, ни разговоров:
- Как можно читать такую книжку? - подумала Алиса".
Читать, конечно, можно - за неимением лучшего. Но что тут говорить, всегда приятнее держать в руках хорошо иллюстрированное издание. Не случайно еще рукописные книги богато украшались рисунками и орнаментами. "От глубокой древности две позна-вательные способности почитались благороднейшими: слух и зрение", писал Павел Флоренский, который считал, что и рисунок, и музыкальный звук представляют собой то же слово, только воспроизведенное в другой среде. Поэтому мне кажется естественным стремление подчеркнуть какие-то другие, оставшиеся за кадром стороны ( /ювесного образа изобразительным. Или музыкальным. Поэтому, если я ставлю в эпиграф строчки из песни, для меня имеют значение не только слова, но и то, как они звучат. Иногда, наоборот, появляются стихи, являющие собой словесное продолжение музыкальной фразы или выражение графического образа. Но я отвлеклась.
Получив письмо, я сейчас же с удовольствием включилась в стихотворную игру, не считая возможным делать любовь объектом игры даже на словах, в области искусства (где часто говорится о любви, на мой взгляд, безосновательно). "Неупоминай имя
Господа, Бога твоего, всуе", - гласит одна из заповедей Ветхого завета. А Новый говорит: "Бог есть Любовь". Поэтому на заданную тему я ответила следующими стихами:
Эдуарду Пашневу
Play the
game,
everybody play the game of love QUEEN
Тот итг, когда издал протяжный стон,
Увидев, как Исак играл с Ревеккой,
Царь и в лице переменился он,
Остался в Книге Бытия навеки.
Когда Иаков Лию взял женой,
Заплакал он в тоске. Засохли розы,
Но неизбежных игр жестокий зной
Не иссушил Рахили нежной слезы.
Когда желал Вирсавии Давид,
Их встречи были страстною игрою,
И знал ли кто - полцарства попалит
Пожар, рожденный этою искрою.
Итак, куда бежать от жарких уст,
В пустыню превративших мир, играя?
В нем свет дает и греет только куст -
Среди песков горит он, не сгорая.
Ответ не заставил себя ждать: "О твоем мифологическом стихотворении. Я рад, что возбудил в тебе чувство игры. Есть два основных пути в поэзии. У одних чувство культуры возбуждает вдохновение. У других - сама жизнь. Ты очарована культурными событиями, которые стали для тебя реальностью. Я это сразу по-чувствовал в твоих стихах и цветах. "Твои цветы, как бабочки. / Не ловят их, листают..." Поэтому мне и захотелось вызвать тебя на стихотворный диалог. Оторванный от тела дух - это Бог и звезды.
Это молитва в образах. Одухотворенная плоть - это выше, это реальная нежность и страсть.
От счастья лишь эхо осталось,
От веры - пустующий храм.
Все чаще приходит усталость,
И скучно вставать по утрам.
Не больно душе моей, - душно.
И если и вспомнишь о ком,
То любишь уже равнодушно,
Не сердцебиеньем, - умом.
Так неожиданно началась переписка, в которой мы с Эдуардом Ивановичем делились друг с другом своими творческими планами и мыслями об искусстве - как в прозаической, так и в стихотворной форме.
Тем временем работа над моим первым сборником приближалась к завершению, было уже насущно необходимо дать ему название, и я попросила совета у Эдуарда Ивановича, который в то время работал над стихотворным переложением древних исландских саг. Его друг, художник Виктор Прокофьев, создал цикл замечательных офортов на эту тему, возил их на выставку в Исландию. Газеты дали развернутые отзывы, был успех, и два друга решили дать вторую жизнь художественным образам - в книге. Эдуард Иванович написал мне: "Я начал читать и писать свою версию богатырских скандинавских сказаний. И вот у Тегнера в "Саге о Фритьофе" мне попались такие строки:
Но грянет буря над землей,
С ней дуб поспорит молодой.
Но луч весенний запылает, -
И роза губы раскрывает.
И сразу вспомнил о тебе, Лена Карева. Вот название для сборника - альбома твоих стихов: "И роза губы раскрывает". И, конечно, как это часто бывает, я заразился этой строчкой сильнее, чем скарлатиной, и написались стихи. Посылаю их тебе с посвящением.
Елене Каревой
Не знал я, что и так бывает:
Свет теплой лампы, сад во мгле.
А роза губы раскрывает
Передо мною на столе.
Пишу тебе я эти фразы, И слишком нежные притом, А.роза тянется из вазы Своим огромным алым ртом.
Роняет лепестки, ликуя, Но я ответить не готов. Какая жажда поцелуя У этих срезанных цветов!
Вот видишь, вслед за тобой стал пользоваться цветочными метафорами. Можно сказать, мы с тобой с одних цветов собираем мед".
Я думаю, все поэты собирают мед с одних цветов, хотя он и получается разным - на вкус, на цвет...
Почти в каждом письме я получала копию какой-нибудь интересной статьи: "Бесы без футляра" (история предпринятой в 1934 г. попытки издания "Бесов" Ф. М. Достоевского с девятой главой, помещенной в основной корпус романа), "Словно лебедь в алмазной короне" (об Анатолии Жигулине, главы, не вошедшие в книгу о Глебе Дроздове, опубликованные в воронежских газетах, статью из "Литературной Газеты", рисунок...
Свою следующую публикацию (в "Презент-центре") я, конечно же, послала своему наставнику "на экспертизу". Два стихотворения были с посвящением; в них я подводила некоторые итоги наших непрекращающихся дискуссий об источниках поэзии, о ее роли и месте в жизни. Каждый из нас по-прежнему стоял на своем.
Виктор Прокофьев ради шутки нарисовал портрет Э. Пашнева в его компьютере
Э. Пашневу
Как если бы бабочка сбросила крылья, И если бы роза - свой царский венец, Душа отреклась от искусства, и былью одевшись, на сердце легла, как свинец.
И, глядя безжалостно, как полководец, Играя судьбой отведенную роль, Горячим песком засыпает колодец, Чтоб жажда другой прокопала сквозь боль.
И песни слагает о тяжкой работе Себя иссекать из бунтующей плоти. Движенья ее - как движенья резца.
И рвутся увитые розами узы.
И крыльями плещут эфирные музы.
И этой работе не видно конца.
* * *
Э. Пашневу
Вначале слов не подберешь, Потом - слова уже излишни.. Заполнившая пропасть ложь Темней и слаще пьяной вишни
И тяжелеет голова. И ночь встает вокруг стеною. Но покупаются слова Ее великою ценою.
Как жемчуг дорогой, они Живут теплом и влагой тела, Чья жизнь навеки опустела, И потому прозрачны дни.
И только свет закатный, ал, Их наполняет, как бокал.
"Как жемчуг дорогой, они \ живут теплом и влагой тела..."Влаги тела", - вот чего не нашел я в твоих стихах раньше. Теперь есть, и тут же через метафору жемчуга где-то рядом - океан. Вот что нас с тобой соединяет - океан влаги. Но он же и разъединяет.
Ты написала сильные стихи. В твоих будущих книжках это будет одно из лучших твоих откровений. Наша с тобой странная переписка уже оправдала себя. Я считаю себя соавтором этого стихотворения, я из тебя его исторг.
Поэтому я и пытаюсь в тебе разбередить игру женщины, которая держит в руке красное яблоко и неожиданно протягивает его мне. Я беру и ем, а надо было бы сохранить это яблоко Евы и привезти в Москву, положить на стол около компьютера".
Яблоко действительно было - на фуршете после презентации стихотворного двухтомника Константина Рассадина. Мне нужно было что-то сказать Эдуарду Ивановичу, и чтобы отвлечь его от разговора с другим собеседником, я протянула ему яблоко. В письме Эдуарда Ивановича яблоко стало мифологическим, и в ответном и, как всегда, развила сюжет:
Есть мудрость - ядовитая слюна,
Непослушанье - род душевной лени,
Была жена свободна и юна.
Бросая мужа в кольца вожделений.
Не думала, желаю чашу пить,
Приятные плоды срывая с древа,
Что все равно придется ей любить Адама,
О, праматерь наша Ева!,.
И дочери, прекрасные лицом,
От этой тайны в сердце угасают,
И руки их, сплетенные кольцом,
Забвеньем одаряют - не спасают.
"Еще о публикации,., Присяжшок много добра сделает литера¬туре, если сможет регулярно печатать такие поэтические страницы. Он оказался шире моего представления о нем, И особенно мне приятно, что стихи из нашей переписки становятся фактом литера-туры",
Константин Присяжшок сделал литературе столько добра, сколь¬ко мог, оставаясь главным редактором "Презент-центра", и многие тольяттинские авторы благодарны ему. К сожалению, у владельцев этого издания другое отношение к литературе, и поэтические страницы из факта культурной жизни города теперь стали фактом истории. Но мир не без добрых людей, и теперь у нас есть свой "Город", Пожелаем ему долгих лет!
Тем временем мой стихотворный альбом был наконец-то издан, и я отправила Эдуарду Ивановичу дарственный экземпляр. Ответ пришел из Воронежа, В родном городе Пашне» оказался по делам кинематографическим; был членом жюри кинофестиваля,
"Лотяну забавно меня представил в день открытия фестиваля;
- Эдуард Пашнев, Лауреат Государственной премии, красивый человек, похожий на цыганского барона.
Так я и проработал на фестивале под этим его определением - цыганский барон".
Отправляя Эдуарду Ивановичу свою книгу, я добавила еще пару экземпляров, "Два других экземпляра, которых нужно устроить в хорошие руки, как котят, я наполовину уже устроил,,.
Пришла ко мне Настя Харитонова, Я прочитал ей строки из твоего письма про котят и дал один экземпляр со словами:
- Возьми, прочтешь, если не понравится, вернешь,
Я думал, она прочтет дома, а она тут же, не садясь, стоя посреди моего московского кабинета, стала читать твой альбом. В конце концов она заявила:
- Это уже мой любимый котенок".
Это и было началом моего знакомства с удивительным поэтом - Анастасией Харитоновой, - состоявшимся благодаря душевной щед-рости Эдуарда Ивановича Пашнева.
Я уже кое-что знала об Анастасии из писем, читала статью Эдуарда Ивановича о ее творчестве. Статья называлась: "Без поэзии народ звереет", и в ней рассказывалась удивительная история пере-вода изданной в 1994 году в Риме книги стихов и прозы Кароля Войтылы - Папы Иоанна Павла И. "Эта книга была привезена в Россию Ольгой Седаковой. Случайно ее увидела Анастасия Харитонова: "Я бегло просмотрела книгу прямо в гостях, - пишет она в предисловии к переводам. - Даже при таком поверхностном знакомстве стихи меня заинтересовали. Я попросила разрешения взять книгу домой. Когда прочитала внимательно, передо мной открылся целый мир, мир таинственный, не легко открывающий свои секреты, но и завораживающий.
В четырнадцать лет юный Кароль принес монашеские обеты, прошел сквозь смертельные опасности польского антифашистского Сопротивления, был актером, священником и, наконец, обрел папскую тиару.
Я выбрала один из циклов и, по мере возможностей, попыталась донести до русского читателя то, чем сама была очарована. Я пере-вела также "Путешествие по святым местам" - размышления в прозе, глубоко поэтичные и философские, требующие внимательно¬го чтения".
Долгое время переводы лежали в нескольких редакциях, пока... не нашли своего читателя и одновременно издателя в лице тогдашнего главы государства Б.Н. Ельцина. Книга была издана в трех экземплярах, один из которых был подарен Иоанну Павлу II в ходе официального визита, другой остался у Президента России, а третий - у автора перевода с автографом автора оригинала. "В мире по-явилась уникальная библиографическая редкость, объединившая три непохожие судьбы, трех разных жителей планеты: Президента Рос-сии, Папу Римского и молодую женщину, одаренную поэтическим чувством".
С отцом Анастасии, поэтом Романом Харитоновым, Эдуард Паш-иев был знаком еще по Воронежу и по учебе в литературном институте им. Горького, и поэтому знает Анастасию с детства.
"Я подарил девочке Насте свой роман "Девочка и олень". По ее собственному признанию, она прочла его несколько раз в разные периоды своей жизни.
Через 25 лет выросшая девочка (Анастасия Харитонова) выпустила свою очередную книжку стихов "Безвременье", где стихи были проиллюстрированы ее собственными рисунками. Она подарила мне эту книжку, и от руки добавила еще одно стихотворение:
Э. И. Пашневу
Все еще обдумаем, оценим, Будет время в прошлое взглянуть. Девочкой и бронзовым Оленем Начинался мой нелегкий путь.
Ни о чем теперь грустить не надо. Хорошо, что кончен зимний день. Растворяются в глубинах сада Девочка и бронзовый Олень.
18 марта 1999 г. А. Харитонова
Поэтическое посвящение - это эмоциональный взрыв на сердце, подобный, скажем, взрыву на солнце. Невидимая теплота может идти долго, а, достигнув другого человека, волнует душу неожиданно йрадостью или неожиданной печалью.
В этом году вышло новое издание романа "Девочка и олень" (Москва, "Терра", 2001 г.) Я поставил эти стихи эпиграфом на первую страницу.
Через 25 лет стихи девочки (поэтическое признание в любви к моей книжке) стали дополнительным содержанием романа о юной художнице Наде Рушевой.
Своей давней читательнице, теперешней подружке, я ответил стихами:
А. Р. Харитоновой
Жизнь свою я двигал, словно фишку,
То вперед, а то куда-то вбок.
Подарила девочка мне книжку,
Приписала восемь нежных строк.
Я сижу, листая и читая,
Снег в душе, а на дворе апрель.
И рисунков линия крутая,
Обвила мне горло, словно хмель.
Странному тому противоречью
Нету объясненья одного.
Одарила линией и речью
И взамен не просит ничего.
Я листаю книжку и невольно,
Как слепой, касаюсь строк рукой.
Верю, что не горько и не больно
Никому от нежности такой.
В робкой красоте - такая сила!
Зря мы закаляемся, как сталь.
Подарила книжку, разбудила
Вместе с тихой радостью печаль.
21 марта 1999 г. Э. Пашнев".
Обращение к теме жизни и творчеству Нади Рушевой не было случайным. В 1965 году в журнале "Юность" была напечатана повесть Эдуарда Пашнева "Ньютоново яблоко" с рисунками юной художницы. Много их и на страницах книги "Девочка и олень".
Творчество Нади Рушевой удивительно.
Не менее удивительно творчество Анастасии Харитоновой.
В одном из первых писем она написала, что ей прочили неплохое будущее художника, но она в 12 лет твердо решила стать поэтом. Свое решение Анастасия осуществила с какой-то невероятной силой и целеустремленностью: на протяжении последнего десятка лет из-под ее пера ежегодно выходит по сборнику, состоящему из сотни стихотворений (а то и два). На свой 30-ый день рождения она сделала себе подарок - сборник, объединяющий несколько книг, в 640 страниц. Но кроме целеустремленности посвятить свою жизнь поэзии, есть еще одно слагаемое успеха - огромный дар, который она так рано в себе ощутила и приумножила в дальнейшем.
В один из приездов Эдуард Иванович привез мне восемь книжечек со стихами Анастасии. Одна из них, ("Неуслышанная молитва", Москва, "Толк", 2000) была с теплой дарственной надписью, в которой Анастасия желала, чтобы "моя Муза' чаще посещала меня. Я задумалась над этими словами, и получились стихи:
Анастасии Харитоновой
Не знаю Музы. Я сама из муз.
Своих стихов и вдохновленных строчек,
Как бронзовых венков, тяжелый груз,
Лавируя меж запятых и точек,
Несу, танцуя, - как кувшин с водой
Или корзину с первыми плодами,
И бог чужой клянется бородой
Отнять их - но Господня сила с нами!
И пусть на деле долог и убог
Сей путь, но песни вечные слагая,
Душа найдет средь тысячи дорог
Ведущую ее к воротам Рая.
Анастасия прислала мне такое стихотворение:
ЕК
Над украшеньями в ларце -
Благоуханное сиянье.
О Поликратовом кольце
Расскажет старое преданье.
А я скажу, что чудо есть,
Оно стоит у самой двери.
И вот войдет, войдет, как месть
За наше горькое неверье.
И то, что так любили мы,
И то, что сохраняли нежно,
Исчезнет под покровом тьмы,
Тоскою сотканном прилежно.
И за угрюмою стеной,
Высокою, обледенелой,
Сокроется весь мир цветной,
А нам предстанет черно-белый.
"Теперь - о Музе. Она - не выдумка, уверяю Вас! Моя Муза, например, очень деспотична. Она выбирает, в кого мне влюбляться (чтобы были стихи), какую музыку слушать, какие книги читать. Может быть, Ваша Муза помягче, и Вы ее просто не замечаете".
В книге А. Харитоновой "Неуслышанная молитва" есть стихотворение:
РУССКИЕ МУЗЫ
Семья у них злая, недружная,
Шумливая, непокорная.
Горит мне уже ненужное
Окно, от мороза узорное.
А вдруг они завтра встанут,
Пойдут по свежему снегу?
А вдруг - до неба достанут?
А вдруг - приглянутся небу?
Одна до небес не достану я...
Да больно семья у них странная.
Анастасия Харитонова
и ее рисунок к стихотворению
"Русские Музы"
Да, когда я думаю об Анастасии и семействе муз, я вспоминаю Пушкина: "Она в семье своей родной \ казалась девочкой чужой". Зато Эдуард Иванович у муз наверняка любимый брат! Мне он частенько повторяет: "Плоть дает поэзии мощь и силу. Не улетай на своих цветах в небеса, Ходи по земле". Наверное, Анастасии тоже, Анастасии Эдуард Иванович посвятил еще такие строчки:
Анастасии Харитоновой
Жизнь прекрасна, но жестока
Даже в памятных словах.
Снова ветер, как у Блока,
Дует, чтоб развеять прах.
Ветер рыщет, улетая,
Рвет сережки у ольхи,
Ходит девочка святая,
Пишет нежные стихи,
Ходит, ставит свечку в храме,
Чтобы не было темно,
Все, что скрыто облаками.
Ей почувствовать дано.
Нежность неба, нежность моря,
У которых нету дна,..
Нежность радости и горя,
Нежность тела, ночь нежна.
Все мы нежным взглядом зрячи,
Словом, что не от ума.
Из окна казенной дачи
Смотрит будто бы с холма,
К ней иду наверх по склону
И почти дошел уже.
Поцелую, как икону,
С дерзкой нежностью в душе.
В статье "Без поэзии народ звереет" Эдуард Пашнев пишет: "Мне хочется думать, что этот цветок-лилия - автопортрет Анастасии Харитоновой. Женщина-природа, женщина-цветок, которая стоит на земле, но пытается достать руками до неба, прикоснуться к высшей гармонии". Мне очень нравятся эти строчки,
Весной 2000 года Эдуард Иванович был у меня в гостях, Я показала ему видеозапись передачи "Книжная лавка", выходящей на канале телевидения ВАЗа, посвященной моему сборнику. Эдуард Иванович похвалил передачу, бессменным автором и ведущей которой является Александра Кишкурно. Мы поговорили о поэзии, о Серебряном веке (в передаче были использованы фрагменты из фильма о творчестве А. Бенуа, и я не знала, как к этому отнестись, но Эдуард Иванович одобрил этот прием, заметив, что таким образом Александра вписала мою книгу в контекст мировой культуры, что смутило меня, честно говоря, еще больше), выпили чаю, и под занавес решили сфотографироваться вместе. В роли фотографа выступил мой муж, с посвященного которому сонета и началась, собственно говоря, вся эта история.
Получив фотографию, Эдуард Иванович написал мне:
Выдался вечер удачный, Помнился несколько дней. Шарфик коснулся прозрачный Шеи твоей и моей.
Письма писать - это мало, Чтобы коснуться бочком, Шарфиком нас повязала Перед бесстрастным зрачком.
Словно бы после полета Мы приземлились сюда. Вышло красивое фото, Очень красивое, да!
Для этой публикации Эдуард Иванович сделал такой комментарий: "Бесстрастный зрачок был в руках у мужа Елены, большого и красивого человека, который фотографировал нас в своем доме. Он тоже как бы включился в нашу стихотворную игру. И моя жена тоже участвует. Она с удовольствием читает стихи Елены Каревой".
Мне только жаль, что на этой фотографии рядом с нами нет Анастасии Харитоновой, ведь нас троих связывает между собой нечто более крепкое, чем шелковый шарф - невидимые узы искусства.
Елена КАРЕВА
Волк
".,. от мысленного волка звероуловлен буду... "
(Из молитвы Иоанна Златоуста)
Век живи - век смиряйся. И все же,
Как бы ни был порыв наш высок,
Этой истины - камни моложе: Человек человеку -
ВОЛК. Должен - братом (не Каином!) -что там!
Ведь рубашка СВОЯ ближе льнет К телу:
в жизненных водоворотах
Волк нам братьями стать не дает.
Пасть оскалив и шерсть ощетиня,
Волк мой мысленный зорко следит:
Не в убыток себе ли, разиня,
Я любовь поднимаю на щит?
Так ли нищ этот сгорбленный нищий?
Так ли беден иной инвалид?
Грим все это!
Знать, долларов - тыщи
Сбору,
"Джип" у подъезда стоит...
А бездомный - не сам ли виновен,
Что жилище свое промотал?
А пьянчужка? Совсем недостоин,
Чтоб его я за брата считал.
Наркоман - сторонись.
Пес - так дрогни.
Бабка - век свой давно отжила
(Как сыр в масле, поди!)
целы ноги -
Стой в трамвае, покуда жива.
В резервации ВИЧ-инфицированных!
Шизофренику - пулю в висок
(Даром хлеб ест...) -
Да то ль еще выдумает
Мой недремлющий мысленный волк.
И я знаю... (что - знать? надо - делать!)
Помоги, Боже, зверя изжить.
Волк мой - враг мой.
Нечистая нежить
Запрещает нам ближних любить,
Как себе самого ...
Гору сдвинуть -
Проще б,
нежели сердца уклад,
Чтобы, вытравить волка, постигнуть:
Человек человеку -
БРАТ
Полоса неудач
Вздох - что горечь полынная.
Хоть беснуйся, хоть плач:
Накатила - наклынула
Полоса неудач.
Полоса, что черным-черна
(И откуда взялась?)
Жуть ноябрьского вечера -
Ее дикая масть.
Может, стрелки не сверены
На руке и в судьбе?
Попадаю рассеяно
В чей-то след на тропе,
Чьи-то мысли замешиваю
На опаре своей,
Чьих-то сущностей скрещенность
В невесомости дней
Прозреваю отчаянно.
Приближаюсь к концу?
Или в самом начале я?
Как понять?...
По лицу -
Воздух - губкою пористой,
И жесток - чересчур! -
Уходящего поезда
Ироничный прищур.
Уходящего - хвост
Извивающийся.
Взгляд: вдоль кожи - мороз -
Издевающийся.
Ты не тщись, полоса:
Смуглой пеною
Изойдешь, сгибнешь вся -
Станешь белою.
Ляжешь - снег!
Тронет - свет,
Завораживая:
Заискришься в ответ -
Станешь радужной!
* * *
Позвольте мне жить на Луне -
Без паспорта и без прописки:
Аборигеном! Вовне
Всего, что так горестно-близко:
Всей этой земной толкотни,
Бесцельного бега по кругу
Манежному...
(Боже, храни0
Оттаптывать пятки друг другу!)
Позвольте мне жить на Луне:
Там нет ни Европ, ни Америк.
Там каждый "лунатик" вполне
Обходится вовсе без денег.
Без моды (чтоб все как у всех),
Без темных интриг и уловок,
Без битвы за слово "успех",
Без сплетен, клевет, недомолвок,
Без пустопорожних бесед,
Ведущихся по принуждению,
Без ссылок на авторитет
Всеведущих поколений,
Без псевдопечатных кощунств
И вывертов псевдо-вокала,
Без купли-продажи: сил, чувств
И совести... (Стоят - немало!
Особенно совесть в цене:
Сторгуешься - озолотишься).
И только бесстрастной Луне
Все это - сумятица мышья.
Позвольте!..
А станет невмочь -
Зовите меня (что вам стоит!)
Я мигом спущусь, чтоб помочь.
Но - дудки!
Никто не позволит
Нет: за ноги стащат, да в грязь
Лицом.
Мол, чего захотела -
И ты на Земле родилась.
Душа... - да. Но есть еще тело,
Хотящее пищи и сна,
Просящее отдыха тщетно.
Что может для тела - Луна?..
...И все же, пускай безответно,
Молю: хоть глоток - тишины,
Той, лунной. Не нужно неволить.
Любимый, хоть ты мне шепни
"Живи, отчего не позволить!"
ДОБЫТЧИКИ ЦВЕТА
контрдрама или жизнеутверждающая трагедия в нескончаемом действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Графиня МЕРЗАВСКАЯ - премерзкая старушонка
Графиня ТРУХЛЯВСКАЯ - дама с чучелом кошечки
Графиня ПЕТУШИНСКАЯ - та еще бабуля
Граф БРАВАДСКИЙ - ГОСПОДИН голубых кровей
Важный ГОСПОДИН - очень большая птица
и черте кто еще
На сцене четыре стула. Слева дверь, открывающаяся так, что закрывает проем. Периодически справа появляются люди и, проходя через сцену, выходят в дверь. Сидящие на стульях при их появлении замолкают и внимательно следят за их движениями. Постепенно частота их появления уменьшается. Цветовой фон в зависимости от действующей власти.
Сцена I
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская, Неизвестный.
МЕРЗАВСКАЯ. Вчера видела Метр.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да-а, ну и как он?
МЕРЗАВСКАЯ. Ничего. Как будто и не изменился.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Все такой же сморщенный?
МЕРЗАВСКАЯ. Да нет, вроде расправился.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Молодец какой.
ПЕТУШИНСКАЯ. Да какой же он молодец, этот ваш Метр. Скукожится весь, смотреть противно.
МЕРЗАВСКАЯ. А вам бы все смотреть. Разве можно судить о ком-то только по внешнему виду?
ПЕТУШИНСКАЯ. А по какому еще виду его судить?
МЕРЗАВСКАЯ. А по тому, который приятнее.
ПЕТУШИНСКАЯ. Так разве можно судить за приятный вид?
МЕРЗАВСКАЯ. Нет. Постойте. Фу-ты. Совсем меня запутали. За приятный вид нельзя, а за неприятный цвет можно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Все верно.
ПЕТУШИНСКАЯ. Верно-то верно, только какой у Метра цвет?
МЕРЗАВСКАЯ. Вы совсем нас скомпрометировали, милая. Неужели вам доставляет удовольствие все время нас компрометиронать?
ПЕТУШИНСКАЯ. Да перед кем вас компрометировать-то?
МЕРЗАВСКАЯ. Да вот хотя бы перед ним. (Киваете сторону Неизвестного.)
Неизвестный вздрагивает, смотрит на дам, затем вскакивает, подбегает к двери и начинает неистово дергать ручку. Дверь не открывается. Неизвестный резко прекращает это занятие и нервно возвращается на прежнее место, продолжая смотреть прямо перед собой.
МЕРЗАВСКАЯ. Псих какой-то.
ПЕТУШИНСКАЯ. И как только здесь таких держат? Таких сразу туда надо (Киваетна дверь.) к здесь приличные люди ожидают своей очереди.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Тише, девочки, он же услышит.
МЕРЗАВСКАЯ. И пусть слышит. У нас, может быть, свобода мнения.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А может у него что-нибудь болит?
ПЕТУШИНСКАЯ. Да нет, вид вроде здоровый.
МЕРЗАВСКАЯ. Болело бы, сказал бы. А то молчит как паяльник.
ПЕТУШИНСКАЯ. Какой еще паяльник?
МЕРЗАВСКАЯ. Гипсовый. Какой же еще? Вон, смотрите, как глаза вытаращил, вылитый паяльник.
ПЕТУШИНСКАЯ. По-моему, вы что-то путаете?
МЕРЗАВСКАЯ. А по-моему, вы слишком высокого мнения о своих достоинствах.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Зачем вы так. Графиня весьма достойная леди.
ПЕТУШИНСКАЯ. А при чем тут мои достоинства? Мы, кажется, говорили об этом ГОСПОДИНе.
МЕРЗАВСКАЯ. Дался вам этот ГОСПОДИН. В нем росту-то всего до звонка дотянуться.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А по-моему, он не так уж и плохо выглядит. Но с зонтиком он выглядел бы куда более элегантно. Мне так нравятся мужчины с зонтиками. Ой, я сейчас. (Выбегаетза правую кулису.)
Сцена II
Мерзавская, Петушинская, Неизвестный.
МЕРЗАВСКАЯ. Как ужасно болит голова.
ПЕТУШИНСКАЯ. Есть масса чудесных способов избавится от головной боли.
МЕРЗАВСКАЯ. И вы все их, конечно же, знаете.
ПЕТУШИНСКАЯ. Ну, если вам так нравится сидеть с больной головой, пожалуйста, могу и помолчать.
МЕРЗАВСКАЯ. Это как раз и будет способ, о котором вы ничего не знаете.
Из-за правой кулисы со стоном выползает молодой человек, весь изодранный и в синяках. За ним медленно идут два здоровенных парня и периодически подгоняют его пинками. Сидящие на стульях с интересом следят за ними. Молодой человек подползает к двери и замирает. Один из здоровяков открывает дверь, затем они оба хватают молодого человека и закидывают его в дверной проем. Громко хохоча, они уходят за правую кулису. Оглядываясь на них, входит графиня Трухлявская.
Сцена III
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская, Неизвестный.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Фу, насилу отняла. (Приставляет зонт к Неизвестному.) Вот так гораздо лучше.
МЕРЗАВСКАЯ. Да вроде бы посимпатичней стал. Знаете, девочки, он мне даже стал напоминать моего соседа. Да-да, он тоже всегда носил с собой зонтик.
ПЕТУШИНСКАЯ. Да как был уродом, так им и остался.
МЕРЗАВСКАЯ. Почему вы всем недовольны. Зря вы так с ним. Он, в сущности, неплохой человек.
Незнакомец снова резко вскакивает, подбегает к двери и ожесточенно дергает ручку. Дверь не открывается. Незнакомец прекращает дергать ручку и садится на свое место. Графиня Трухлявская, ласково на него глядя, приставляет к нему упавший зонтик.
МЕРЗАВСКАЯ. А сейчас он особенно был похож на нашего соседа. Тот тоже так мужественно врывался к нам в квартиру. (Мечтательно закатывает глаза.)
ПЕТУШИНСКАЯ. Дикарь.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Неужели он вам никогда никого не напоминал?
ПЕТУШИНСКАЯ. К счастью, я никогда не была знакома с деревянными чурбанами.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Зря вы так. Когда он вам кого-нибудь напомнит, вы будете выглядеть смешной.
ПЕТУШИНСКАЯ. С нетерпением буду ждать этого момента.
МЕРЗАВСКАЯ (очнувшись). Я сейчас. (Выбегает за правую кулису.)
Сцена IV
Трухлявская, Петушинская, Неизвестный.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Что это с ней?
ПЕТУШИНСКАЯ. Надеюсь, ей стало плохо от вида этого типа.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Почему вы так злы?
ПЕТУШИНСКАЯ. А почему вы используете неправильные грамматические формы?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Не надо говорить мне о формах, это мое больное место.
ПЕТУШИНСКАЯ. Больные места надо лечить.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Зачем вы так? Чем я вам насолила?
ПЕТУШИНСКАЯ. Вы даже не знаете, чем солят?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Правильно сказала графиня Мерзавская, вы слишком большого мнения о своих... достопримечательностях.
ПЕТУШИНСКАЯ. Она сказала несколько иначе.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Неважно, как она сказала. Я волнуюсь. Но вы же знаете, в чем смысл.
ПЕТУШИНСКАЯ. Знаю. Так вы, значит, низкого мнения о моих достоинствах?
ТРУХЛЯВСКАЯ (глядя на правую кулису). Графиня Мерзавская. Графиня Мерзавская.
Из-за правой кулисы выходит мужчина в пальто с поднятым норотником. Он медленно идет по направлению к двери. Останавливается рядом с сидящими, безразлично смотрит на пустующий стул.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Здесь занято. Здесь сидит наша подружка. (Кричитза кулису.) Графиня Мерзавская.
Мужчина также медленно продолжает свой путь и выходит за дверь. Из-за правой кулисы появляется Графиня Мерзавская, неся в руках шубу.
Сцена V
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская, Неизвестный.
МЕРЗАВСКАЯ (накидывая шубу на Неизвестного). Ну вот, теперь вылитый мой сосед.
ПЕТУШИНСКАЯ. Что-то он отлит у вас из дешевого материала.
МЕРЗАВСКАЯ. А вы ничего другого и сказать не можете. У вас что, пена изо рта пойдет, если вы скажете что-нибудь приятное?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вы не представляете, как мне было тяжело во время вашего отсутствия. Я даже вас звала.
МЕРЗАВСКАЯ. Так это были вы? А я уж думала, меня с шубой признали.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Нет. Это была я. Один раз я звала вас, потому что графиня Петушинская совсем меня заговорила, а второй раз, потому что какой-то мужчина пытался занять ваше место.
МЕРЗАВСКАЯ (взволновано). Как это мое место?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да вот так. Встал рядом и смотрит на него, хитро так смотрит. Ну, я сразу и поняла, что он сесть на него задумал.
МЕРЗАВСКАЯ. А потом что?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Я стала звать вас, а он дальше пошел. Спугнула я его.
МЕРЗАВСКАЯ. Ой, спасибо вам, милочка. Спасибо что выручили. Надо же, и отойти нельзя. Чтобы я без вас делала-то, прям и не знаю. Народ-то сейчас пошел бесцеремонный, усядутся на твое место, и поминай как звали.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да, народ-то нынче не тот. Вы заметили, как валят?
МЕРЗАВСКАЯ. А сейчас все такие. Или на твое место метят или туда.
ПЕТУШИНСКАЯ. Извините. (Косясь на Неизвестного.) Вы там шляпы не видели?
МЕРЗАВСКАЯ. А с чего это вам вдруг шляпа понадобилась?
ПЕТУШИНСКАЯ. Да так, примерить захотелось.
МЕРЗАВСКАЯ. Нет, на вашу голову делать шляпы чересчур накладно. За это вряд ли кто возьмется.
ПЕТУШИНСКАЯ. А других шляп нет?
МЕРЗАВСКАЯ. Другие есть, но с вашими бровями они вам не подойдут.
ПЕТУШИНСКАЯ. Спасибо.
МЕРЗАВСКАЯ (наклоняясь к Трухлявской). Шляпу ей подавай, а потом она тебя же в нее и посадит.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А шляпы то нынче дороги.
МЕРЗАВСКАЯ. При чем тут это?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да я тоже хотела себе шляпу купить. Да где гам, цену заломят, и не подступишься.
МЕРЗАВСКАЯ. А вы где смотрели-то?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да везде.
Из-за правой кулисы быстрым шагом выходит молодой чело¬век. За руку он тянет зареванную девушку. Дойдя до середины сцены, оборачивается и, жестикулируя, беззвучно выпугивается, затем опять хватает девушку за руку, и оба исчезают за две¬рью.
МЕРЗАВСКАЯ. О, и эти туда же.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Совсем еще молодые.
МЕРЗАВСКАЯ. Неоперившиеся.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Юнцы.
МЕРЗАВСКАЯ. Неопытные.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Дети.
МЕРЗАВСКАЯ. Распустившиеся.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Позвольте, они еще не распустились.
МЕРЗАВСКАЯ. Это еще почему?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Так они же цветы.
МЕРЗАВСКАЯ. Нет, я в том смысле, что они распоясались.
ТРУХЛЯВСКАЯ. По-моему, они были с поясами.
МЕРЗАВСКАЯ. Общение с графиней Петушинской явно не идет нам на пользу.
ТРУХЛЯВСКА. Что же мне делать?
ПЕТУШИНСКАЯ (вскакивая). Я сейчас. (Выбегает за правую кулису.)
МЕРЗАВСКАЯ. О, опять что-то задумала.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Не к добру это.
Неизвестный резко встает так, что с него слетают и шуба, и зонтик. Быстро подходит к двери и начинает дергать ручку. Дверь не открывается. Неизвестный разворачивается и бежит за правую кулису. Пауза. Мерзавская и Трухлявская переглядываются. Из-за правой кулисы выбегает Неизвестный, подбегает к двери и, сразу открыв ее, исчезает за ней.
Сцена VI
Мерзавская, Трухлявская.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Какой ужас.
МЕРЗАВСКАЯ. Кошмар.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Жуть.
МЕРЗАВСКАЯ. Страх.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Кошмар.
МЕРЗАВСКАЯ. Я уже говорила кошмар.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Но у меня нет больше слов.
МЕРЗАВСКАЯ. Давайте вместе подумаем.
Несколько секунд смотрят перед собой.
МЕРЗАВСКАЯ. Мне кроме «Неслыханная трагедия» и «Отвратительное зрелище» ничего больше в голову не приходит.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А мне только «Господа, будьте внимательны!»
МЕРЗАВСКАЯ. Что ж, тогда, я думаю, вы согласитесь, что выиграла я.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вы вынуждаете меня согласится с этим.
МЕРЗАВСКАЯ. Тут вы правы. Но всегда кто-то выигрывает, кто-то проигрывает.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Но у нас с вами всегда выигрываете вы.
МЕРЗАВСКАЯ. Вы что же думаете, я специально это делаю?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Не знаю как вы, а я то уж точно проигрываю не специально.
Входит графиня Петушинская, неся в руках шляпу с очень широкими полями.
Сцена VII
Те же и Петушинская.
ПЕТУШИНСКАЯ. А где наш с вами сосед?
МЕРЗАВСКАЯ. А его с нами больше нет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Рифма на лицо, но плоховато с ритмом.
МЕРЗАВСКАЯ. Зато очень точно передан смысл.
ПЕТУШИНСКАЯ. И что же с ним стряслось? (Садится на свое место.)
МЕРЗАВСКАЯ. Ушел восвояси. А что это у вас за шляпа?
ПЕТУШИНСКАЯ. Так, шляпа как шляпа. Думала, буду носить, но примерила, а она мне не идет.
МЕРЗАВСКАЯ. Выражаясь вашим же языком, можно сказать, что от вас даже шляпы убегают.
ПЕТУШИНСКАЯ (выбрасывая шляпу за стулья). Если вы пытаетесь примерить мой язык, то уверяю вас, вам он не подходит.
МЕРЗАВСКАЯ. Не больно-то и хотелось. (Глядяна Трухлявс-кую.)Ца?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да.
ПЕТУШИНСКАЯ. У вас под стулом сковорода.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Какая сковорода? (Заглядывает под стул.)
МЕРЗАВСКАЯ. Да это она для рифмы сказала.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ох, аяуже... (Смеясь.) А что, правда хорошая рифма. И ритм ровный.
МЕРЗАВСКАЯ. Зато никакого смысла.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Но ведь звучит же.
МЕРЗАВСКАЯ. Так. Вы со мной или с ней?
ТРУХЛЯВСКАЯ (гладяна чучело). С вами.
Из-за правой кулисы, маршируя, выходят четыре солдата во ] лаве с генералом. Дойдя до двери, генерал открывает ее, солдаты, отдавая ему честь, друг за другом промаршировывают вовнутрь. Когда заходит последний солдат, генерал захлопывает за ним дверь и, вальяжно вышагивая, уходит за правую кулису.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Соколики.
МЕРЗАВСКАЯ. Ястребы.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Орленки.
МЕРЗАВСКАЯ. Львы.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Тигры.
МЕРЗАВСКАЯ. Ягуары.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Жирафы.
МЕРЗАВСКАЯ. Жирафы не считаются, вы проиграли.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну вот, опять. С вами невозможно играть. Ой, и рифма, и ритм, и смысл. Как здорово.
МЕРЗАВСКАЯ. Но мы не играем в экспромты, так что это вам вряд ли поможет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. И пусть, зато вы такого не придумали.
МЕРЗАВСКАЯ. Совершенно очевидно, что у вас это вышло случайно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Конечно, если бы это сказали вы, то это было бы очень точно подмечено.
ПЕТУШИНСКАЯ. Как вы можете. Неужели для вас важнее, кто выиграл?
МЕРЗАВСКАЯ. Вы так говорите, потому что сами не испытывали этого азарта.
ПЕТУШИНСКАЯ. Да я и не хочу его испытывать.
МЕРЗАВСКАЯ. Честно?
ПЕТУШИНСКАЯ. А что в этом удивительного?
МЕРЗАВСКАЯ. Действительно, а что?
ТРУХЛЯВСКАЯ. А который сейчас час?
МЕРЗАВСКАЯ. Действительно который?
ТРУХЛЯВСКАЯ. А сколько в портфеле карманов?
МЕРЗАВСКАЯ. Действительно сколько?
ТРУХЛЯВСКАЯ. А где живут.кролики?
МЕРЗАВСКАЯ. В норах. А-а, я выиграла.
ПЕТУШИНСКАЯ. Вы бесчувственные и черствые люди.
МЕРЗАВСКАЯ. А вы сентиментальная и самодовольная гусыня.
ТРУХЛЯВСКАЯ (хлопая в ладоши). Великолепно.
ПЕТУШИНСКАЯ. В конце концов, какое мне дело.
МЕРЗАВСКАЯ. Все верно. К другому выводу и вы не могли прийти, а знаете почему?
ТРУХЛЯВСКАЯ (с интересом). Почему?
МЕРЗАВСКАЯ (гордо). Потому что мы - большинство.
Дверь открывается и из нее выходит Важный Господин в мантии, с длинными волосами и бородой. Он что-то записывает на ходу в папку, высунув кончик языка.
Сцена VIII
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская, Важный Господин.
Важный Господин останавливается напротив стульев и про¬должает что-то писать, тихо бормоча себе под нос. Старушки молчат и немного ежатся. Наконец Важный Господин перестает писать и обращается к дамам.
ГОСПОДИН. Графиня Мерзавская тут?
МЕРЗАВСКАЯ. Тут.
ГОСПОДИН (доброжелательно). Вставать надо. Еще разок. (Официально.,) Графиня Мерзавская тут?
МЕРЗАВСКАЯ (растерянно). Тут.
ГОСПОДИН. Хорошо. (Учтиво.) Только спинку надо ровнее держать. Повторим еще разок. (Официально.) Графиня Мерзавская тут?
МЕРЗАВСКАЯ (поднимаясь). Я.
ГОСПОДИН. Чудесно. Подбородочек повыше и живот подобрать, и будет просто замечательно. Ну (официально), графиня Мерзавская.
МЕРЗАВСКАЯ (вскакивая и вытягиваясь по струнке). Я.
ГОСПОДИН. Отлично, можете садится. Графиня Трухлявская.
ТРУХЛЯВСКАЯ (также вскакивая и роняя чучело на пол). Я.
ГОСПОДИН. Хорошо. Только чучело отложите пока. Надо о собственном благе позаботиться. Итак, графиня Трухлявская.
ТРУХЛЯВСКАЯ (вскакивая). Я.
ГОСПОДИН. Отлично. Можете садится. Графиня Петушинская.
ПЕТУШИНСКАЯ (сидя). Вы и так знаете, что это я.
ГОСПОДИН. Так значит, вставать не будем.
ПЕТУШИНСКАЯ. А зачем?
ГОСПОДИН. Как зачем. Чтобы вас приняли.
ПЕТУШИНСКАЯ. А без этого никак нельзя принять?
ГОСПОДИН. Без этого нельзя.
ПЕТУШИНСКАЯ. Почему?
ГОСПОДИН. По форме не полагается.
ПЕТУШИНСКАЯ. Мне все же кажется, что было бы справедливей, обходись вы без этих формальностей. Принимали бы всех безвозмездно.
ГОСПОДИН (улыбаясь). Ничего не поделаешь. Допуск осуществляем мы, а не вы.
ПЕТУШИНСКАЯ. Я тоже очень сожалею по этому поводу.
ГОСПОДИН. Ну что ж, у вас еще есть время подумать.
ПЕТУШИНСКАЯ. Я уже подумала.
ГОСПОДИН (к Мерзавскойи Трухлявской). Итак, по порядку рассчитайсь.
МЕРЗАВСКАЯ. Первый.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Второй.
ГОСПОДИН. Ну, теперь все в порядке. Скоро к вам еще один прибудет, а пока можете отдыхать.
Важный Господин направляется к двери, что-то черкая в папке, н тихо исчезает за ней.
Сцена IX
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская.
МЕРЗАВСКАЯ. Уф, какой важный, аж мурашки по спине. Вот и сосед у нас такой же был. Как увидишь, так кланяться тянет, а сама словно цепенеешь и сдвинуться не можешь с места, и жуть, так стыдно становится. Чувствуешь, что надо кланяться, а от внезапно нахлынувшего чувства собственного ничтожества не можешь со¬гнуться.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А я, наоборот, испытываю какую-то необыкновенную легкость при виде таких личностей.
МЕРЗАВСКАЯ. Что вы такое говорите. Да как же можно испытывать легкость, когда сразу видно, что он намного тебя представительней.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну вот не знаю, а я себя так чувствую.
МЕРЗАВСКАЯ. Странные какие-то у вас ощущения. Будь у меня такие, я бы непременно почувствовала, что-то неладное.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Отчего же вы не довольствуетесь своими, а нес норовите мои вывернуть наизнанку.
МЕРЗАВСКАЯ. Нужно мне больно наизнанку вас выворачивать. Вы, между прочим видели, как он пристально на меня смотрел.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Конечно смотрел. Вы были словно верблюд на канате.
МЕРЗАВСКАЯ. Ха-ха, а я ничуть не обиделась, потому что я так счастлива.
ПЕТУШИНСКАЯ. Неужели вы считаете, что все это нормально.
МЕРЗАВСКАЯ. А что вам кажется противоестественным? Разве вы не почувствовали, какая сила исходит от него.
ПЕТУШИНСКАЯ. Так значит, вы его просто боитесь?
Из-за правой кулисы выползает молодой человек и ползет по направлению к двери. Позади него идут два здоровяка и по очереди пинают его то в живот, то по голове. У двери молодой человек замирает, а здоровяки закидывают его в проем и, хохоча, уходят.
МЕРЗАВСКАЯ. Век живи, век учись. Нет, как все-таки порой бывает нравоучительна жизнь. Вот, казалось бы, пустяк какой, а до такой степени поучителен.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Что вы имеете в виду?
МЕРЗАВСКАЯ. Я имею в виду всякие непредсказуемые обороты судьбы. Ведь правда интересней, когда что-то случается, чего никак не ожидаешь, особенно если из этого можно извлечь какой-нибудь урок, это так укрепляет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Все-таки я что-то не совсем вас понимаю.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну как же. Неужели пример, который только что продемонстрировал молодой человек, вас ничему не научил.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ах, вот вы о чем. Да, в этом есть что-то поучительное. Что-то, что заставляет задуматься о неумолимости обстоятельств, когда не желаешь подчиниться их жестоким законам.
МЕРЗАВСКАЯ. Вот и вы уловили этот момент. Наверняка вы тоже уловили весь трагизм этого, казалось бы, незначительного события, и я думаю, вы согласитесь со мной, что становится невыносимо грустно, когда наблюдаешь подобные сцены.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Как вы правы, дорогая. Вы буквально описали то, что творится у меня внутри, как будто вы оказались на равнине моей души и рисуете ее с натуры.
МЕРЗАВСКАЯ. Ах, как точно вы меня понимаете, вы, без сомнения, моя самая лучшая подруга.
ПЕТУШИНСКАЯ. Учитывая, что другой у вас нет.
МЕРЗАВСКАЯ. Опять вы со своими идиотскими замечаниями. Ну что вам за радость во все лезть своим носом.
ПЕТУШИНСКАЯ. Помилуйте, я никогда не лазила носом в помои, я даже руками этого не делала.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну, знаете, это уже слишком. Мы... мы объявляем вам бойкот.
ТРУХЛЯВСКАЯ (взволновано). Нет, нет, нет. Зачем вы так. При чем тут эти милые создания. Что вам такого сделали коты. (Целует чучело в морду.)
МЕРЗАВСКАЯ. Да нет. Вы опять поняли все не так. Объявить бойкот - означает игнорировать чье-либо присутствие (в данном случае, графини Петушинской) в нашем обществе, и никогда с ней не разговаривать.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Какое странное название. Вы точно знаете, что это означает именно то, что вы сказали?
МЕРЗАВСКАЯ. Так же точно, как и то, что вы сидите на стуле.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну хорошо, я согласна. (Торжественно.)Мы объявляем вам... никак не могу произнести это слово.
МЕРЗАВСКАЯ. Бойкот.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да, именно так.
ПЕТУШИНСКАЯ. Большое спасибо за то, что, наконец, избавили меня от общения с вами.
ТРУХЛЯВСКАЯ (обращаясь к Мерзавской). Я могу ей ответить?
МЕРЗАВСКАЯ. Нет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Но ведь она нас поблагодарила, а на благодарность надо отвечать.
МЕРЗАВСКАЯ. Это не тот случай.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А когда придет случай, вы мне скажете?
МЕРЗАВСКАЯ (с отчаянием). Обязательно.
Из-за правой кулисы неуверенно выходит Бравадский, комкая а руках газету.
Сцена X
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская, Бравадский.
БРАВАДСКИЙ. Извините, мне тут сообщили, что место освободилось, а следующий по очереди я. У меня и документы имеются. (Рыскает по карманам.)
МЕРЗАВСКАЯ. Да нет, что вы, мы вам и так верим. Присаживайтесь пожалуйста.
БРАВАДСКИЙ (садясь). Да, а стульчики здесь пожестче будут.
МЕРЗАВСКАЯ. А мы, знаете, уже и привыкли. (Наклоняясь к Трухлявской.) Какой интересный мужчина.
БРАВАДСКИЙ. Это точно. Порой и не знаешь, что лучше: крепкий стул, или рассохшееся кресло.
МЕРЗАВСКАЯ. По мне, так уж лучше пусть жестко, зато надежно, чем сначала мягко, а потом на земле окажешься.
БРАВАДСКИЙ. Как вы масштабно мыслите. С такой женщиной и пообщаться приятно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да, среди нас в общении она самая искусная.
МЕРЗАВСКАЯ (краснея и отмахиваясь). Ну что вы. Скажете тоже. Обычная я женщина, такая же как все.
ПЕТУШИНСКАЯ. А никто и не говорил, что вы необычная.
МЕРЗАВСКАЯ (смеясь). Не обращайте на нее внимание. Мы ей тут бойкот недавно объявили.
БРАВАДСКИЙ. Что вы говорите. Никогда не видел человека, которому объявили бойкот. Как благодарность объявляли видел, как приговор тоже, а вот как бойкот - ни разу.
МЕРЗАВСКАЯ. А хотите, мы специально для вас повторим эту процедуру.
БРАВАДСКИЙ. Буду очень вам признателен.
МЕРЗАВСКАЯ (встает). Графиня Петушинская. Властью данной мне и благодаря мысли, осенившей меня, направившую речь моих уст в направлении выражения истины, накладываю на вас бойкот. И да убоится всякий, услышавший сие, ослушаться этого справедливого запрета под страхом навлечь на себя гнев устоявших перед подобным недостойнейшим поступком и пронесших искру благородства в своих сердцах сквозь тернии безрассудства. Ну как? (Садится.)
ТРУХЛЯВСКАЯ (хлопая). Великолепно. Блестяще.
БРАВАДСКИЙ. В своем искусстве риторики вы превзошли саму себя.
ПЕТУШИНСКАЯ. По-моему тоже неплохо, но я не поняла, куда вы накладываете?
БРАВАДСКИЙ. А я, кажется, понял, почему вам объявили бойкот.
ПЕТУШИНСКАЯ. Тогда я от лица всех здесь присутствующих дам и от себя лично выражаю вам признательность за то, что, благо¬даря вашей невероятной проницательности, мы все оказались избавленными от необходимости скучных и нудных пояснений по этому поводу.
БРАВАДСКИЙ. Так, теперь я точно понял причину объявления вам бойкота.
МЕРЗАВСКАЯ. Ах, по-моему, вы слишком много внимания уде¬ляете бойкотируемой. Кстати, как нам вас называть?
БРАВАДСКИЙ. О, простите, забыл представиться. Бравадский. (Встает и целует ручку Мерзавской.)
ТРУХЛЯВСКАЯ. Трухлявская. (Бравадский встает и целует ей ручку.) А это... (Мерзавская одергивает ее.) Ой, извините.
БРАВАДСКИЙ (садясь наместо). М-да, девочки. Надеюсь, вы не будете против, если я почитаю газету.
МЕРЗАВСКАЯ. Нет, нет конечно. Как вам будет угодно. Читайте сколько влезет, на здоровье.
БРАВАДСКИЙ. Премного благодарен.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вы нисколько нам не помешаете, если будете читать про себя и не будете шуршать страницами.
БРАВАДСКИЙ. Обещаю.
МЕРЗАВСКАЯ. Мы будем только рады.
БРАВАДСКИЙ. Огромное вам спасибо.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Мы всегда приветствовали чтение.
БРАВАДСКИЙ (сквозь зубы). Спасибо. (Разворачиваетгазету и держит ее так, чтобы не было видно лица.)
Сцена XI
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А он намного лучше того, что был перед ним.
МЕРЗАВСКАЯ. О, тот не идет с ним ни в какое сравнение.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Я тоже придерживаюсь такого же мнения. Тот сидел как набитый индюк, слова от него не добьешься, а этот такой воспитанный, интеллигентный, газеты читает.
Из-за газеты, скрывающей за собой благородную внешность нового персонажа, начинает доносится храп.
МЕРЗАВСКАЯ (не обращая внимания на храп). Не знаю, говорила ли я вам, но он поразительно напоминает мне моего соседа, гот тоже никогда слова грубого не скажет, а газеты прямо с утра до вечера читал.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Все-таки, что ни говорите, а с новым собеседником нам здорово повезло.
МЕРЗАВСКАЯ. Не то слово, еще как повезло. Надо будет ему попозже и шубу примерить. Мне почему-то кажется, что она ему будет как раз.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А вы что скажете, графиня Петушинская?
МЕРЗАВСКАЯ. А мнение графини Петушинской нас не очень-то интересует.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ах да, извините.
ПЕТУШИНСКАЯ. Да нет, почему, я и так скажу. Принесите ему тапочки и бутылку пива, и вы его отсюда никогда не вытолкаете.
МЕРЗАВСКАЯ. Вы думаете, мы вас слушаем? Да больно надо.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да не очень-то мы вас и слушаем. У нас есть что поинтересней послушать.
МЕРЗАВСКАЯ. А знаете что. Я сейчас. (Выбегает за правую кулису.)
Сцена XII
Трухлявская, Петушинская, Бравадский.
За время сцены не произносится ни одного слова, никто не двигается. Трухлявская и Петушинская смотрят перед собой, Бравадский храпит. Из-за правой кулисы вылетает футбольный мяч, затем выбегает футболист и, забрав мяч, убегает обратно.
Сцена XIII
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская, Бравадский.
МЕРЗАВСКАЯ (неся шиповки). Ну как вы тут?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Замечательно.
МЕРЗАВСКАЯ. А я вот тапочек не нашла, взяла это. Говорят, на ковровом покрытии ни за что не поскользнешься.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Так у нас же нет коврового покрытия.
МЕРЗАВСКАЯ. Эка беда. Долго, что ли, его найти.
Из-за правой кулисы появляется молодой человек, держа на руках девушку (тоже молодую). Она обхватила его за шею и непрерывно целует. Дойдя до двери, она легко соскальзывает с его рук и, не оглядываясь, уходит, весело напевая, за правую кулису. Молодой человек, грустно посмотрев ей вслед, опустив голову, заходит в дверь.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Бессовестная.
МЕРЗАВСКАЯ. Стерва.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Жестокая.
МЕРЗАВСКАЯ. Дрянь.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Такая сякая.
МЕРЗАВСКАЯ. Такая сякая не считается. Я выиграла.
БРАВАДСКИЙ (вздрогнув, убирая газету). Где я?
МЕРЗАВСКАЯ. Вы с нами.
БРАВАДСКИЙ. А что я здесь делаю.
МЕРЗАВСКАЯ. Как что - ждете очереди.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А еще вы читали газету.
БРАВАДСКИЙ. Ах да, газета. Я читал газету. Вы знаете, интересную заметку я тут прочитал. Где же она. Ах да, вот. Слушайте: Гэ Бэ Эм Це А Гэ точка с запятой И краткое Ка О тире Жэ Эл Пэ восклицательный знак - правда, интересная заметка?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Невероятно. Никогда не слышала ничего подобного. Это просто чудо.
МЕРЗАВСКАЯ. И я придерживаюсь такого же взгляда.
БРАВАДСКИЙ. Вы наверняка удивитесь еще больше, если узнаете, что это писал один мой старый товарищ.
МЕРЗАВСКАЯ. Как интересно, значит, ваш товарищ пишет в газете?
БРАВАДСКИЙ. В некотором роде да.
МЕРЗАВСКАЯ. Надо же. Никогда не была знакома с человеком, у которого товарищ пишет в газете. Кто бы мог подумать, что я познакомлюсь и буду сама разговаривать с таким человеком.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вы знаете, мне тоже в голову приходит нечто подобное.
БРАВАДСКИЙ. Право, какие пустяки. Я знаком с массой интересных людей, среди которых встречаются очень влиятельные. Один мой друг, например, недавно был назначен министром по распространению среди населения носовых платков. А другой мой друг работает в цирке, у него номер - жонглирование пуделями.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Так это ваш друг? Неслыханно. Это мой любимый номер.
БРАВАДСКИЙ. О, но вы не знаете всех его способностей. У него есть один коронный номер, который он никогда не показывает на публике и с большим удовольствием в компании друзей. Это номер - заглатывание фонарных столбов.
МЕРЗАВСКАЯ. Безумно интересно. Вот бы посмотреть.
БРАВАДСКИЙ. Боюсь, что это невозможно. Вы разве не видели, он здесь недавно был.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Нет, мы его не заметили.
БРАВАДСКИЙ. А-а, это одна из его способностей - он практически неузнаваем среди людей.
МЕРЗАВСКАЯ. Как жаль. А так хотелось бы посмотреть этот его коронный номер.
БРАВАДСКИЙ. Ну, у каждого человека есть свой коронный помер. Я, например, могу стоять на голове.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А разве такое возможно?
БРАВАДСКИЙ. Конечно. Давайте помогите мне. Подержите меня за ноги.
Бравадский встает и пытается встать на голову. Трухлявская хватает его за ноги и, простояв секунду, он падает.
БРАВАДСКИЙ. Ну, вы, в общем, понимаете, я не в форме, давно ничего подобного делать не приходилось.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Если бы сама не увидела, никогда бы не поверила.
МЕРЗАВСКАЯ. Это еще удивительней, чем проглатывание фонарных столбов.
ПЕТУШИНСКАЯ. Действительно, удивительно. Отчего же вы в цирк с такими способностями не пошли?
МЕРЗАВСКАЯ. Так не обращаем внимания на эту провокацию. Л что вы еще умеете?
БРАВАДСКИЙ. Не знаю, заинтересует ли вас это.
МЕРЗАВСКАЯ. Конечно, нас все интересует.
БРАВАДСКИЙ. Ну, еще я могу выговаривать букву «Р». Вот: «Р-р-р».
МЕРЗАВСКАЯ. Никогда ничего подобного не слышала. Такой удивительно чистый звук.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Невероятно. Как вам это удается?
БРАВАДСКИЙ. Ну, немного природного таланта, немного усер¬дия, немного знаний из тайных учений Востока, и вот вам результат.
МЕРЗАВСКАЯ. Вы необыкновенный человек.
БРАВАДСКИЙ. Ну, от этого никто не застрахован.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А еще. Еще, что-нибудь этакое.
БРАВАДСКИЙ. Что-нибудь этакое? Дайте подумать. О. Есть у меня один номер. Секундочку. (Выбегает за правую кулису.)
Сцена XIV
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская.
МЕРЗАВСКАЯ. Какой человек. Всю жизнь о таком мечтала.
ПЕТУШИНСКАЯ. Фигляр.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Интеллигент.
МЕРЗАВСКАЯ. Вы что это?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Играю.
МЕРЗАВСКАЯ. Да вы что. На ней же бойкот.
ПЕТУШИНСКАЯ. На мне голова. А вот на вас, похоже, кастрюли.
МЕРЗАВСКАЯ. Заткните уши. (Затыкают с Трухлявскойуши.)
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ой, я ничего не слышу. (Вынимаетпальцы из ушей.)
МЕРЗАВСКАЯ. Вот и замечательно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А вдруг вы что-нибудь скажете, я ведь не услышу.
МЕРЗАВСКАЯ. Пока не придет граф Бравадский, я вам ничего не скажу. (Затыкают уши.)
Пока Мерзавская и Трухлявская сидят с заложенными ушами, начинает играть красивая музыка, под которую Петушинская плавно раскачивается на стуле. С появлением Бравадского музыка смолкает.
Сцена XV
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская, Бравадский, солдаты.
БРАВАДСКИЙ. Внимание!
Из-за правой кулисы появляется генерал, он подходит к Бравадскому и сердечно с ним обнимается, во время чего Бравадский что-то шепчет ему на ухо. Оба от души смеются. После обжиманий генерал, маршируя, уходит обратно за кулису. Из-за
кулисы строем выходят четверо солдат и останавливаются посередине сцены.
БРАВАДСКИЙ. Итак, милые дамы, сейчас я продемонстрирую нам свое умение управлять и руководить. Взвод, на месте шагом "арш. (Солдаты начинают маршировать на месте.) Взвод, на расстояние вытянутой руки становись. (Солдаты, маршируя, рассредоточиваются на расстоянии вытянутой руки друг от друга.) Взвод, вокруг президиума шагом "арш. (Солдаты начинают маршировать вокруг стульев, а Мерзавская и Трухлявская с восхищением следить за ними.) Взвод на месте шагом "арш. (Солдаты останавливаются на прежнем месте, продолжая маршировать.) Взвод, на месте бегом "арш. (Солдаты начинают бежать па месте.) Взвод, вокруг президиума бегом "арш. (Солдатыначинают бегать вокруг стульев, сопровождаемые завороженными взглядами Мерзавской и Трухлявской.) Взвод, на месте шагом "арш. (Солдаты останавливаются на прежнем месте, продолжая маршировать.) Взвод, чехарду н"ачать. (Бравадский подходит к двери и открывает ее, солдаты, перепрыгивая через согнутые спины впереди стоящих, по очереди исчезают в проеме двери, Мерзавская и Трухлявская начинают аплодировать Бравадскому, тот скромно раскланивается.)
Сцена XVI
Те же, но уже без солдат
БРАВАДСКИЙ (садится). Ну как вам?
МЕРЗАВСКАЯ. Божественно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ослепительно.
МЕРЗАВСКАЯ. Восхитительно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Высокопарно.
МЕРЗАВСКАЯ. Высокопарно не считается, вы проиграли.
БРАВАДСКИЙ. Из этого я смело могу сделать вывод, что вам понравилось.
МЕРЗАВСКАЯ. Еще бы, такая потрясающая техника владения командами, такие властные интонации в голосе, такое не на каждом параде услышишь, да и увидеть такое мало где удастся.
БРАВАДСКИЙ. Я рад, что вы по достоинству оценили мои скромные способности.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну, не прибедняйтесь. У вас прирожденный талант командира. Наше войско очень много теряет от того, что вас нет в его рядах.
ПЕТУШИНСКАЯ. Думаю, будь он в его рядах, оно потеряло бы еще больше.
БРАВАДСКИЙ. Скажите спасибо, дорогая, что на вас бойкот, не то я бы мигом вкатил вам наряд вне очереди на зубрежку устава. А вы, мои милые дамы, безусловно, правы, мое присутствие в войске сильно бы подняло боевой дух солдат, ведь они меня просто обожают. Но у меня есть огромное количество других наклонностей.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А извините за нескромный вопрос, у меня каблук отвалился, не могли бы вы его приделать?
БРАВАДСКИЙ. Вообще - то это не моя стихия, но для вас - все что угодно. Только не сейчас. Поймите меня правильно, командовать взводом - это вам не хухры-мухры, как думают некоторые. Устал, знаете. Знаете что, я сейчас прикорну часок, а потом и посмотрю, что у вас там с каблуком.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это было бы просто замечательно.
БРАВАДСКИЙ. Ну вот и ладно. (Откидывает голову и сразу начинает храпеть.)
Сцена XVII
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская.
МЕРЗАВСКАЯ. Ах, наконец среди нас настоящий мужчина.
ПЕТУШИНСКАЯ. Еще и мало поношенный.
ТРУХЛЯВСКАЯ. С таким мужчиной чувствуешь себя как за каменной стеной.
МЕРЗАВСКАЯ. С ним и в разведку, и в горы, и в баню пойдешь не моргнув глазом.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А как вы думаете, он уступил бы вам место в трамвае?
МЕРЗАВСКАЯ. Думаю что да. Я даже не сомневаюсь, что уступил бы.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Мне тоже так кажется. Глаза у него не те, чтобы не уступить.
МЕРЗАВСКАЯ. И улыбка какая-то особенная. Вы заметили, какая у него улыбка? Нет, непременно уступил бы.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А вы заметили, как он командовал этими молодыми солдатиками. Как они четко выполняли его команды. Он так умело с ними обращался, что мне на минуту показалось, будто они - глина в руках величайшего ваятеля.
МЕРЗАВСКАЯ. Или песок на берегу океана, выстраивающий свои ряды в замысловатые линии, повинуясь неуклонной воле волн.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну, вы завернули. Ладно, а я скажу так: они напомнили мне пластилин в руках величайшего лепщика.
МЕРЗАВСКАЯ. У меня получилось лучше, и не спорьте со мной.
ПЕТУШИНСКАЯ. Простите, а они вам не напомнили зеленые листья, которые сожгли, не дождавшись, пока они пожелтеют и опадут?
МЕРЗАВСКАЯ. А вы под бойкотом, мы с вами не разговариваем. (Обращаясь к Трухлявской.) ну что, вы признаете, что я выразилась аллегоричней?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Как это не печально ...
МЕРЗАВСКАЯ. Значит, я выиграла. А знаете, что мне сейчас внезапно пришло в голову:
ТРУХЛЯВСКАЯ. Если бы даже знала, все равно не догадалась бы.
МЕРЗАВСКАЯ. Мне кажется, я смогла бы выйти за него замуж.
ТРУХЛЯВСКАЯ. О, как это ролмантично. Я безумно за вас рада.
МЕРЗАВСКАЯ. А как вы думаете, он согласился бы жениться на мне?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Конечно. Вы такая... такая... такая великолепная.
ПЕТУШИНСКАЯ. По-моему, он сейчас даже сон об этом видит.
МЕРЗАВСКАЯ. Можете не стараться. Настроение вы мне все равно не испортите, потому что я счастлива, я встретила человека, о котором мечтала всю свою жизнь.
ПЕТУШИНСКАЯ. Могу вас в одном заверить - еще столько же вам мечтать об этом не придется, но не потмоу, что он (кивает на Бравадского) согласится стать вопрощением ваших грез.
МЕРЗАВСКАЯ (не обращая внимания). Ой, поскорей бы он проснулся что ли, мне не терпится обсудить этот вопрос с ним.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да вы еще ему и тапочки не подарили.
МЕРЗАВСКАЯ. Да, вот еще и тапочки ему надо подарить. Мне кажется, я начинаю волноваться.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну что вы как девочка малая. Вы же взрослая женщина.
МЕРЗАВСКАЯ. Что же мне теперь, и поволноваться нельзя? Может, так для меня гораздо романтичнее?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Извините, я не знала. Разве стала бы я вас успокаивать, если бы знала, что успокаивать вас не надр. Я ведь из самых лучших побуждений.
Из-за правой кулисы неожиданно появляется невысокий мужчина в костюме (обычно лысый), за ним семенит девушка с блокнотом в руках и что-то пытается запсиать. С его приближением к двери из той же кулисы выходит похожий мужчина, но несколько помоложе, и с каждым шагом своего предшественника, почтительно согнувшись, делает робкие шаги за ним вслед. Его предшественник, дойдя до середины сцены, резко оборачивается и начинает гневно говорить, постепенно приближаясь к двери.
Сцена XVIII
Мужчина №1, Девушка, Мужчина №2.
МУЖЧИНА №1. А я вам говорю - уволить. Всех уволить. И это не моя прихоть, не мое сиюминутное желание, это жестокие законы жизни диктуют нам такие жесткие условия.
ДЕВУШКА. Но...
МУЖЧИНА №1. Что "но"? А думаете, мне легко? Мне тоже тяжело. Да знаете ли вы, как мне тяжело? Да откуда вам знать-то? Да я ночами не сплю. Вот если бы вы ложились спать со мной, вы бы увидели, насколько трудно мне засыпать. А все почему? А все потому, что трудно. Поймите вы - не я придумал эти законы. Да, эти законы несовершенны, где-то даже бессмысленны, но не вы и не я их придумали и не нам их с вами менять. Да и как мы вообще можем повлиять на эти законы, если их установила природа? Вот вы можете на них повлиять?
ДЕВУШКА (неуверенно). Нет...
МУЖЧИНА №1. Вот и я не могу. А все почему? Потому что природа так постановила. Заметьте, не я, а природа, и только она своим высшим распоряжением может повлиять на эту нашу с вами способность. А возьмите ветер, разве кто-нибудь, кроме самой природы, в состоянии изменить его направление? Нет. Это прерогатива только ее самой и только ее. А вы говорите, почему я не могу их оставить? Да как я могу их оставить, если сама природа диктует мне эти тяжелейшие законы? И как я, по-вашему, могу пойти против ее железной воли, против ее несгибаемого характера, да я с самого начала буду обречен на поражение.
Мужчина №2 аплодирует, срывается с места, подбегает к говорящему, достает из кармана орден «За спасение утолших», вешает его на грудь №1 и подобострастно возвращается на прежнее место.
МУЖЧИНА №1. Спасибо, дорогой. Так на чем я остановился? ДЕВУШКА. На...
МУЖЧИНА № 1. Ах да, на природе. Так вот, милочка, природа есть универсальный и, несомненно, самый сложный механизм управления ресурсами Земли. Только она с помощью своей поразительной интуиции утверждает именно те законы, которые первоначально кажутся нам несправедливыми, но при дальнейшем их рассмотрении и обкатывании мы замечаем, что они удивительным образом как нельзя лучше подходят для нашего существования. И лично я не вижу ничего зазорного в том, чтобы быть маленьким винтиком в огромной машине, которая управляет всем, что находится вокруг нас. Но, к моему великому сожалению, находятся люди, которые не хотят мириться с этой скромной ролью, и мне очень жаль, что из-за таких вот безответственных людей природа не может в полной мере осуществить свой гениальный замысел. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду тех, благодаря которым вы сейчас стоите перед мной.
Мужчина №1 оказался у двери. Мужчина №2 оказался на середине сцены, к которой он приближался с каждым шагом. Ml открывает дверь и заходит в нее , №2 разгибается.
МУЖЧИНА № 1. Да, вот еще что...
№1 выходит из двери, №2 поспешно сгибается.
МУЖЧИНА №1. ... это клевета, ложь, провокация, неправда, наконец. Никогда не было ничего подобного и не могло быть. Только безответственные и бесчестные люди могли распространять подобные клеветнические слухи...
№1 окончательно выходит за дверь. №2 разгибается. Девушка подходит к нему. Оба направляются к правой кулисе.
НЫНЕШНИЙ №1. Мы должны сказать решительное нет подобным заявлениям. И чем решительней мы это скажем, тем реши¬тельнее...
Оба исчезают за кулисой.
Сцена XIX
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская.
Когда исчезают №1 и Девушка, все с минуту сидят неподвижно, замерев в одной позе. Затем резко начинают оживленно беседовать.
МЕРЗАВСКАЯ. Так, надо составить список вещей, необходимых для свадьбы, и список приглашенных лиц, а также программу мероприятия, и непременно выяснить, какую заказывать музыку. Я не хочу громкой музыки, не надо никакой помпезности и торжественности, все будет тихо, но, конечно же, с присущим мне отменный вкус. Будет что-нибудь легкое и благозвучное. Ну ладно, это мы решим потом, сначала надо подумать, какое платье мне заказать. Как вы думаете, какой цвет мне больше подойти - лимонный или апельсиновый?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Нет, нет, нет, дорогая. Апельсиновый - это так вульгарно. Банановый, только банановый.
МЕРЗАВСКАЯ. Не знаю. У меня стойкая неприязнь к банановому цвету. Может быть, взять что-нибудь среднее между ними, скажем, цвет яблочного сиропа?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну вы и скажете. Кто же сейчас выходит замуж в платье цвета яблочного сиропа? Не нравится вам банановый, попробуйте цвет украинского борща, после цвета харчо это, почитай, самый модный цвет.
МЕРЗАВСКАЯ. Но я ни разу не видела эти цвета, как я могу надеть платье таких расцветок? Нет, лучше я выберу что-нибудь проверенное временем, что-нибудь, что выглядит не так ярко и вызывающе. Например, томатный или картофельный.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну конечно, и все у вас будут шептаться за спиной: «Смотрите, невеста выглядит как старуха». Нет, вам необходимо что-нибудь помолодежней, вы как-никак замуж собрались. Что вы скажете насчет цвета квашеной капусты?
МЕРЗАВСКАЯ. Нет. Этот цвет только для тех, кто в третий раз в четырнадцать лет выходит замуж и у которых после первых двух браков остались пятеро детей и дурной вкус, а мне не хотелось бы, чтобы люди, увидев меня в платье цвета квашенной капусты, подумали, будто у меня дурной вкус. Все, придумала, надену платье цвета болгарского перчика.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну, смотрите сами. Не мне же, в конце концов, его надевать.
МЕРЗАВСКАЯ. Так, значит, с платьем решили. Теперь надо подумать, кого взять в свидетели. Дорогая, вы бы не согласились стать моим свидетелем?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Пожалуй, соглашусь.
МЕРЗАВСКАЯ. Так, с вами решено. Теперь моему будущему мужу надо подобрать свидетеля. У вас никого нет на примете?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Только... (Незаметно кивает в сторону Петушинской.)
МЕРЗАВСКАЯ. О, нет, что вы. Ее нельзя, она же под бойкотом.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Но больше никого нет.
МЕРЗАВСКАЯ (немного подумав). Ладно, она будет просто присутствовать в качестве свидетеля, но слушать ее мы не будем. Так, со свидетелями решили, теперь надо выбрать, какую музыку заказывать.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Давайте вальс. Я так люблю вальс.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну что вы. У нас будет скромная свадьба, а вальс играется только на торжественных приемах. Нет, пусть это будет что-нибудь спокойное. Что-нибудь... что-нибудь... Ну, я не знаю... что-нибудь... Ах, ничего не приходит в голову.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Может быть румба?
МЕРЗАВСКАЯ. Нет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Самба?
МЕРЗАВСКАЯ. Конечно нет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ча-ча-ча?
МЕРЗАВСКАЯ. Че-че-че?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну, это танец такой. Очень зажигает.
МЕРЗАВСКАЯ. Что зажигает-то. Только пожара нам не хватало. Нет, все не то. Видимо, в этом вопросе требуется мужская твердость и воля. Предоставим-ка это лучше моему будущему суп¬ругу, а то что это мы одни все решаем. Так ведь глядишь, он и привыкнет жить на всем готовеньком, надо с самого начала приучать его к самостоятельности.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Очень вы правильно рассуждаете. Ни в коем случае нельзя давать им расслабиться, они от этого портятся и становятся совершенно непригодными.
Из-за правой кулисы выходит порядком подвыпивший Мужик, бережно обхватывая за талию бутылку. Покачиваясь, он бредет к двери. Остановившись напротив стульев, он смотрит на Бравадского.
МЕРЗАВСКАЯ. Иди, иди отсюда. Он не пьющий.
Пьяный переводит свой взгляд на Мерзавскую, затем, махнув рукой, продолжает свой путь и выходит за дверь.
МЕРЗАВСКАЯ. Ишь, сколько развелось этих.
ТРУХЛЯВСКАЯ. И не говорите. Все что-то бродят, что-то выискивают. Житья прямо от них нет.
ПЕТУШИНСКАЯ. Да чем же он вам помешал?
МЕРЗАВСКАЯ. А вы его, конечно, жалеете. Ну так и шли бы с ним, раз вам его так жалко.
Вздрагивает и просыпается Бравадский.
Сцена XX
Те же и Бравадский.
БРАВАДСКИЙ. Вставать с кровати надо с правой ноги, а ло¬житься, чтобы ни одной ноги не было в могиле.
МЕРЗАВСКАЯ. Как вам спалось?
БРАВАДСКИЙ. Чудесно. Как без большого пальца левой ноги. А долго я спал?
МЕРЗАВСКАЯ. Не знаем. Знаете ведь - счастливые часов не наблюдают.
БРАВАДСКИЙ. Это зря. Ведь наблюдать часы, в сущности, очень полезно. К примеру, не будешь никуда опаздывать. А по вашему получается, если ты счастливый, то и опаздывай везде сколько тебе хочется, подводи людей. Это нехорошо.
МЕРЗАВСКАЯ (смущенно). Да это не я придумала. Это народ.
БРАВАДСКИЙ. Прям весь народ и придумывал. Это они съезд, что ли, какой организовали и всем миром придумывали?
МЕРЗАВСКАЯ (потерянно). Не знаю.
БРАВАДСКИЙ. А жаль. Очень интересно посмотреть, как это он придумывал. Я ведь к чему это. Потому что я лично знаком с людьми, которые на самом деле придумывают интересные и, что самое главное, полезные и необходимые вещи, а не то, что вы сейчас продекламировали. Под подобной чепухой и подписаться-то стыдно, потому тот, кто это выдумал - и приписал эту чушь народу. Народ, он ведь что, он все стерпит, а этот человек, с позволения сказать, и рад воспользоваться этой его слабостью. Нет, я, например, считаю, что необходимо разыскивать авторов подобных вот заявлений и предавать их народному суду. Вот тогда и посмотрим, как этот самый народ, которому пытаются навязать авторство этой пародии на мудрость, отнесется к таким вот бесчестным поступкам. И хорошо бы этот якобы человек оказался каким-нибудь прохвостом, которого и судить-то не жалко, по которому и так плачет уголовный кодекс, а то ведь окажется, что это весьма уважаемый и интеллигентный гражданин, вовремя платящий налоги, от которого все ожидают разумных и, что самое главное, применительных к жизни слов. А эта ваша фраза «Счастливые часов не наблюдают», что это вообще за ерунда такая? Ведь если учесть, что часов не наблюдают только те, у кого их попросту нет, то выходит, счастливые те, кто не в состоянии купить себе даже часы. И это только полбеды. Если ты не можешь купить себе часы, ты можешь наблюдать время хотя бы на часах, выставленных в общественных местах, а если ты не можешь и этого, то совершенно очевидно, что ты слепой. Ну и скажите мне, пожалуйста, что за счастье быть слепым нищим, практически попрощавшимся с жизнью? Вот вы хотели бы оказаться на паперти, в грязных лохмотьях, да еще и слепым в придачу?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Нет.
МЕРЗАВСКАЯ. Простите меня. Я сказала, не подумав.
БРАВАДСКИЙ. Знаете, очень жаль, что вы имеете обыкновение говорить, не подумав. Ведь если здраво рассудить, вы человек -высшее из созданий, обладающее разумом, и именно наличие последнего отличает вас от бессловесных тварей. Вам выпало огромное счастье быть представителем человеческого рода, но для того, чтобы быть удостоенным чести называться этим высоким именем, необходимо полностью использовать то, что отличает вас от представителей других родов. А тут вы совершенно спокойно заявляете, что не используете тот замечательный орган, благодаря которому люди обладают разумом, то есть вы практически добровольно отре¬каетесь от прекрасной возможности называться человеком. Мне, по меньшей мере, непонятно подобное самоотречение. И если вы позволите мне обратится к своей собственной персоне, то смею заверить вас, что эта уникальная возможность - размышлять и анализировать полученную из внешнего мира информацию, как путеводная нить проходит через всю мою жизнь, начиная с отроческих лет и заканчивая глубокой зрелостью, включая рождение, и именно благо¬даря этой уникальной способности я могу с гордостью причислять себя к человеческому роду. И на протяжении всех этих лет я стремился искать знакомства с людьми, также в полной мере освоивших этот дар, и достигших благодаря этому дару наивысшего одобрения общественности. И уж поверьте мне на слово, ни один из них никогда не воспринимал всерьез подобных псевдотворений, гнусно приписываемых народу. Надо быть самым последним подлецом, что¬бы так бесцеремонно приписывать нашему замечательному народу подобные глупости, которые после элементарного рассмотрения при помощи логики, только что наглядно проведенного мной, обращаются в смехотворные нелепости, недостойные даже пера младенца. Так или иначе, я огорчен. Вместо того чтобы рассказывать вам про интереснейших и образованнейших людей, с коими я был удостоен чести иметь знакомство, вы вынуждаете меня объяснять вам оче-видные и где-то даже элементарные вещи. Очень жаль. Теперь я не очень высокого мнения о вас.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Может это можно как-то уладить?
БРАВАДСКИЙ. А вы все поняли, что я вам тут говорил?
ТРУХЛЯВСКАЯ и МЕРЗАВСКАЯ (хором). Все.
БРАВАДСКИЙ. Ну ладно, так и быть. Сейчас я посплю, успокоюсь, а когда проснусь, то уже все и забуду, и мы найдем с вами более интересные темы для беседы. Хорошо?
ТРУХЛЯВСКАЯ и МЕРЗАВСКАЯ (хором). Хорошо.
БРАВАДСКИЙ. Вот и чудесно. (Откидывает голову назад и сразу начинает храпеть.)
Сцена XXI
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Как вам повезло, милая.
ПЕТУШИНСКАЯ. Да чем же ей повезло?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Как чем? Ее избранник такой умный, волевой, властный.
МЕРЗАВСКАЯ. Да не обращайте на нее внимание. Она завидует, как всегда, и пытается все очернить. Но я рада, что хоть вы уловили в нем тягу к созидательности и способность ясно излагать ход своих мыслей.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Что вы. Да я просто очарована его речью. И скажу даже более того, я до сих пор нахожусь под впечатлением от нее.
ПЕТУШИНСКАЯ. Вы извлекли бы гораздо больше пользы, если бы послушали, как кипит чайник.
МЕРЗАВСКАЯ. Вы, милочка, совсем распоясались. Вам на понятном для вас языке объяснили, что вы под бойкотом, а все пытаетесь ввязаться к нам в беседу.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Думаю, что надо сообщить об этом вашему будущему мужу, чтобы он принял меры.
МЕРЗАВСКАЯ. Совершенно верно вы изволили заметить. Слышали? Если не перестанете нас допекать, я пожалуюсь мужу.
ПЕТУШИНСКАЯ. Этому-то пустозвону?
МЕРЗАВСКАЯ. Что? Что? Кого это вы назвали пустозвоном?
ПЕТУШИНСКАЯ. Уж извините, не знаю, кем он вам приходится, но я имела в виду этого Господина. (Тычет в Бравадского.)
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вы слышали, какая наглость?
МЕРЗАВСКАЯ. Я слышала, а вы слышали?
ТРУХЛЯВСКАЯ. И я слышала. Это неслыханно.
МЕРЗАВСКАЯ. Это небывало.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это невиданно.
МЕРЗАВСКАЯ. Это неизречимо.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это неисправимо.
МЕРЗАВСКАЯ. А-а-а, я опять выиграла. Слушайте, у меня скла¬дывается такое впечатление, что вы нарочно мне поддаетесь.
ТРУХЛЯВСКАЯ. И ничего я не поддаюсь. А вот вы пытаетесь выдать случайность за неизбежность.
МЕРЗАВСКАЯ. Скажете тоже. Зачем мне это надо?
ПЕТУШИНСКАЯ. Потому что у вас больное самолюбие.
МЕРЗАВСКАЯ. А вы прям врач, и можете ставить диагноз на глаз.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А можно и мне ей ответить?
МЕРЗАВСКАЯ. Нельзя. Она под бойкотом.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Но ведь вы разговариваете с ней.
МЕРЗАВСКАЯ. У меня нечаянно вырвалось. Я не хотела ей отвечать. Это она меня вынудила, а вам это должно послужить уроком, чтобы вы не повторяли моих ошибок.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Как-то у вас странно выходит, вы все время ошибаетесь, а я должна на ваших ошибках учиться.
МЕРЗАВСКАЯ. Мы отвлеклись от темы. Нам следует еще много чего решить по поводу предстоящей свадьбы, и мне кажется, мы поступаем необдуманно, тратя драгоценное время на эти бессмыс¬ленные выяснения отношения.
На сцену выходят три молодых человека.
Сцена XXII
Те же и молодые люди №1, №2, №3.
№1 (останавливаясь рядом со стульями). Может быть, еще одного захватим?
№2. Зачем?
№1. Чем больше народу на нашей стороне, тем меньше на противоположной.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это кого это вы брать собрались?
№1. Да вот его. (Указывает на Бравадского.) Все равно без дела валяется.
МЕРЗАВСКАЯ (подозрительно). А куда это вы собрались?
№2. Мы идем ронять Пизанскую башню.
№1. Да, нечего ей колебаться. Мы не потерпим подобных увиливаний от конкретных решений.
№3. Да, каждый должен самоопределиться.
МЕРЗАВСКАЯ. Он никуда не пойдет.
№2. А почему вы за него отвечаете?
ТРУХЛЯВСКАЯ. А это ее будущий муж.
№1. Так может, все вместе и пойдем? Семейное единодушие - это такой воодушевляющий пример.
МЕРЗАВСКАЯ. Мы проявляем единодушие, но решения принимаю я. Мы никуда не идем.
№3. Зря. Подумайте, это ведь так здорово, когда все самоопределяются.
№1. Да брось ты их. Разве не видишь, что это самые типичные мещане?
№2. Обыватели.
Все трое, что-то обсуждая, выходят за дверь.
Сцена XXIII
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Сколько здесь сижу, все какие-то полоумные ходят.
МЕРЗАВСКАЯ. Потому и ходят, что полоумные. Нормальные люди сидят на наших местах.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Почти все нормальные.
МЕРЗАВСКАЯ. Как говориться: в семье не... Нет, это не там говориться. Но что-то по этому поводу наверняка сказано.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Я тоже нечто подобное помню, но в точности вспомнить не могу.
МЕРЗАВСКАЯ. И не переживайте, нам еще столько решений необходимо принять, так что не стоит растрачиваться на второсте¬пенные вопросы.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да мне вот подумалось, мы ведь даже еще не подумали, какими цветами усыпать вами путь.
МЕРЗАВСКАЯ. Да, вопросов масса. А знаете, мне уже надоело обсуждать свадьбу.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Как это?
МЕРЗАВСКАЯ. А никак - надоело и все.
ТРУХЛЯВСКАЯ. И что же теперь делать?
МЕРЗАВСКАЯ. Лично мне хочется думать о нашем будущем ребенке. Особенно сильно мне хочется, чтобы это была девочка. Если это будет девочка, то мы назовем ее Фелиция.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А как же свадебное платье, свадебные свидетели, ну и просто цветы свадебные?
МЕРЗАВСКАЯ. А к чему все эти хлопоты. Будем считать, что все это уже случилось.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Как случилось?
МЕРЗАВСКАЯ. Да вот так. Случилось и все. У кого-нибудь есть доказательства, что этого не было?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Наверно нет.
МЕРЗАВСКАЯ. И не может быть, об этом знаем только я да вы. Графиня Петушинская не в счет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А как же жених?
МЕРЗАВСКАЯ. А вы думаете, он против? Ему-то какая разница? Мы и так все за него решили, так что он проснется на всем готовеньком.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Не знаю. Это как-то необычно.
МЕРЗАВСКАЯ. Да что же здесь необычного-то. Сколько у меня подружек было, у всех мужья, как один, говорят, что день свадьбы у них, как в тумане.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вообще-то знаете, и мой ведь так же говорил.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну так. Я же знаю. Не первый раз замужем. Так что мой проснется, а мы ему - так и так. Не отвертится. А свадьбу зачем еще устраивать? Он все равно ничего помнить не будет, а у нас с вами фантазия имеется, чего-нибудь да вспомним.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Неплохо придумано. И опять же, экономия какая.
МЕРЗАВСКАЯ. Вот именно. Зачем лишний раз деньги на ветер выбрасывать?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Жалко только, музыку не послушаем.
МЕРЗАВСКАЯ. Далась вам эта музыка. Мы с вами так славно обстряпали это дельце, а вы жалеете о какой-то музыке.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Я постараюсь о ней больше не жалеть.
МЕРЗАВСКАЯ. Вы уж постарайтесь. Будьте добры. А как вам имя, которое я придумала для дочки?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Необычное какое-то.
МЕРЗАВСКАЯ. А мне нравится все необычное, вы наверно это уже заметили, ведь так здорово, когда есть что-то, что не укладыва¬ется в обычные рамки.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Так: если не укладывается в рамки, что ж она теперь, будет без рамки?
МЕРЗАВСКАЯ. Не придирайтесь к словам. Хорошо я знаю, благодаря кому вы задаете такие вопросы, но мой муж, например, может вас не понять.
Бравадский начинает ерзать и покрякивать.
МЕРЗАВСКАЯ (шепотом). Тише, тише, он, кажется, просыпа¬ется.
Бравадский действительно просыпается.
Сцена XXIV
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская, Бравадский.
БРАВАДСКИЙ. Уф, ксак хорошо-то. Как будто заново родился.
ТРУХЛЯВСКАЯ. С высыпанием вас.
БРАВАДСКИЙ. Каки :м еще высыпанием?
МЕРЗАВСКАЯ (меняется с Трухлявской местами, оказыва¬ется рядом с Бравадским!, берет его под руку). Это она спрашивает, как тебе спалось, дорюгой.
БРАВАДСКИЙ. А-а, (Спасибо. Спалось хорошо. (Глядяперед собой.) А что, я что-то шропустил? (Косится на руку Мерзавской.)
МЕРЗАВСКАЯ. Конечшо, милый, а разве ты не помнишь, мы же с тобой поженились?
БРАВАДСКИЙ. Уже?> Странно, все как в тумане.
ПЕТУШИНСКАЯ. Ешде бы, столько выпить. Все здесь уделали. Насилу отмыли, пока вы тут спали.
БРАВАДСКИЙ. Я дико извиняюсь. Я не хотел, даже и в мыслях не было.
МЕРЗАВСКАЯ (сквозь зубы). Зачем вы так, графиня? Обойдемся без лишних подробностей.
БРАВАДСКИЙ. Да нсет, пусть говорит, может, я хоть что-то вспомню.
МЕРЗАВСКАЯ. Дороггой, я тебе лучше напомню, как все было.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да-д1а, мы лучше все помним, чем она.
БРАВАДСКИЙ. Да мне, собственно, без разницы, лишь бы вспомнить.
МЕРЗАВСКАЯ. Вспомнишь. Обязательно вспомнишь. Пройдет сколько-то времени и вспомнишь.
БРАВАДСКИЙ. Хотелось бы побыстрей.
МЕРЗАВСКАЯ. Скоро только дети родятся.
БРАВАДСКИЙ.А что, уже и дети... того?
МЕРЗАВСКАЯ. Ну, пока ничего нельзя сказать точно, но есть все основания надеяться.
БРАВАДСКИЙ. Вот черт. Зря, наверно, столько пил.
МЕРЗАВСКАЯ. Не расстраивайся, милый. Все-таки такое со¬бытие раз в жизни случается.
БРАВАДСКИЙ. Именно поэтому хотелось бы его запомнить.
ПЕТУШИНСКАЯ. Не переживайте, в следующий раз запомните.
БРАВАДСКИЙ. Надеюсь.
МЕРЗАВСКАЯ. Как это "надеюсь"?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Он, наверно, надеется вспомнить.
БРАВАДСКИЙ. Да-да вспомнить. А кто был из приглашен¬ных?
МЕРЗАВСКАЯ. Ну, друзья твои, про которых говорил, потом деятели различные, известные люди разные, вот подарок тебе сдела¬ли. (Протягивает ему шиповки.)
БРАВАДСКИЙ. Что, и все/
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вот еще. (Достает из-за стула зонтик.)
МЕРЗАВСКАЯ. И еще. (Достает шляпу и шубу и кладет перед его ногами.)
БРАВАДСКИЙ. Тоже мне, друзья называется. Подарить такой хлам. А эта шуба. (Брезгливо поднимает ее.) Я помню эту шубу. Вы, конечно, можете восхищаться, какая хорошая, почти что новая шуба, но я-то знаю, что это за шуба.
МЕРЗАВСКАЯ. Откуда ты знаешь?
БРАВАДСКИЙ. Мне ли не знать, ведь это шуба моего друга, того, который стал министром, помнишь? Я должен был про него рассказывать. Ведь он, кажется, был моим свидетелем?
МЕРЗАВСКАЯ. Да, конечно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да, безусловно.
Из-за правой кулисы выходит мужчина и, громко хохоча, идет к двери. Раза три он останавливается и, неистово смеясь, держится за живот. Наконец он выходит за дверь, из-за которой раздается хлопок взрыва.
БРАВАДСКИЙ. Так на чем это я остановился? На шубе? Так вот, эта шуба моего друга министра. Но это он сейчас стал министром, а знаю-то я его с детства. Вместе же футбол гоняли, и в чем вы, думаете, он его гонял?
ТРУХЛЯВСКАЯ (с интересом). В чем?
БРАВАДСКИЙ. Вот в этой самой шубе. Нет, каков подлец. Когда он женился, я ему, между прочим, брюкворезку подарил. Новую. Раз только пользовался. А он. Ну ладно, я тебя встречу, я все выскажу.
МЕРЗАВСКАЯ. Милый, ты не волнуйся. Ну ее, эту шубу, мы и без нее проживем.
БРАВАДСКИЙ. Да мне не из-за шубы обидно. За друга обидно. И ведь пил наверняка наравне со мной.
МЕРЗАВСКАЯ. Вроде бы.
БРАВАДСКИЙ. Ну вот. Я ведь его насквозь знаю. Где что-то дают, никогда не упустит.
МЕРЗАВСКАЯ. Дорогой, тебе успокоится надо. Ляг поспи.
БРАВАДСКИЙ. Да, что-то я разволновался, посплю, полежу. Глядишь и успокоюсь.
Откидывает голову и начинает храпеть.
Сцены XXV
Мерзавская, Трухлявская, Петушинская.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну, вроде бы прошло все нормально.
МЕРЗАВСКАЯ. Да, эту новость он перенес мужественно. Правда, бред какой-то начал нести. Но другие-то вообще с ума сходят.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это точно. Вам, можно сказать, повезло. Он у вас какой-то крепкий попался, обычно мужчины после такой новости интерес к жизни начинают терять, рассеянными становятся, а у вас еще даже спать может.
МЕРЗАВСКАЯ. Нервы у него крепкие. Это хорошо, значит, дети будут здоровыми.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Кстати, о детях. Когда думаете обзавестись первенцем?
МЕРЗАВСКАЯ. Не знаю. Пока нет подходящей кандидатуры. Да и места пока здесь нет свободного.
ТРУХЛЯВСКАЯ (косясь на Петушинскую). Я думаю, можно надеяться, что оно скоро освободится.
ПЕТУШИНСКАЯ. Не переживайте. Надеяться можно всегда и на все.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ох уж эти дети. С ними одни хлопоты. Носишься за ними, носишься, а догнать все равно не можешь.
МЕРЗАВСКАЯ. Да, но все-таки знаете, так приятно иметь ребеночка.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Тут я с вами согласна. Дети - это красиво.
МЕРЗАВСКАЯ. Да, но надо учитывать, что мы с мужем уже пожилые люди и все эти заботы могут плохо отразится на нашем здоровье. Хотелось бы ребенка, с которым не будет таких проблем. Какого-нибудь уже взрослого.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Со взрослыми детьми уже другие проблемы, а вам бы лучше не иметь никаких проблем.
МЕРЗАВСКАЯ. Это вы верно заметили. В нашем возрасте любые проблемы противопоказаны. Нам бы такого ребеночка, чтобы никаких проблем не создавал. Чтобы сидел себе тихонечко, но непременно чтобы девочка.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А заведите себе старушку, они такие тихень¬кие и поговорить всегда рады, а проблем с ними меньше чем с улитками.
МЕРЗАВСКАЯ. А что, хорошая идея, будет нам с мужем на старости лет утешение. Обретем мы с ним, наконец, покой в тихой семейной жизни.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вы не представляете, как я за вас рада.
МЕРЗАВСКАЯ. Спасибо. А вы будете почетным другом нашей семьи.
ТРУХЛЯВСКАЯ. С преогромным счастьем удостоюсь такой чести.
МЕРЗАВСКАЯ. От одних этих мыслей мне уже становится на сердце тепло и весело. Ах, поскорей бы проснулся мой муж. Мне не терпится сообщить ему эти радостные вести.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А вам не кажется, уважаемая графиня, что было бы лучше, если бы он проснулся уже отцом, а то ведь знаете, вдруг он захочет мальчика?
МЕРЗАВСКАЯ. Об этом я не подумала. Не зря вы друг нашей семьи. Чтобы я делала без такой дружеской помощи? Вы правы, дочку надо заводить быстрее, пока не проснулся мой муж.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да, но есть одна проблема.
МЕРЗАВСКАЯ. Какая?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вам некуда будет посадить ее.
МЕРЗАВСКАЯ. Правда.
Из-за двери выходит мужчина, который до этого заходил туда пьяный. Он уже протрезвел, и идет широкими шагами, запустив руки в карманы. Напротив стульев он останавливается.
Сцены XXVI
Те же и Мужик.
МУЖИК. Что вы тут сидите? Думаете, там есть что-нибудь интересное?
МЕРЗАВСКАЯ. Иди, иди. Тебя забыли спросить.
ПЕТУШИНСКАЯ. А вам там не понравилось?
МУЖИК. Уверяю вас - здесь намного, лучше, особенно если здесь не засиживаться.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Только агитаторов нам тут не хватало. Шлепайте куда шлепали.
МЕРЗАВСКАЯ. А то я разбужу своего мужа...
МУЖИК. Что ж, с удовольствием подожду, пока вы будете его будить.
МЕРЗАВСКАЯ. Знаете что - идите отсюда, пока целы.
МУЖИК. И вы даже не позволите мне познакомится с вашим мужем?
ПЕТУШИНСКАЯ. А что вы там видели?
МУЖИК. Да ничего, время только зря потерял.
Мужик направляется к правой кулисе.
ПЕТУШИНСКАЯ. Подождите, я пойду с вами.
МУЖИК. Вы хорошо подумали?
ПЕТУШИНСКАЯ. Всю жизнь только об этом и думала.
МУЖИК. Значит хорошо. Тогда идемте.
Петушинская направляется к Мужику, спохватывается, подбегает к Бравадскому, берет из кучи шляпу, и они уходят, о чем-то разговаривая.
Сцена XXVII
Мерзавская, Трухлявская, Бравадский.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Уф, наконец избавились от этой язвы.
МЕРЗАВСКАЯ. И главное, как нельзя кстати. Как будто кто-то нашу просьбу исполнял.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А мне кажется, я знаю, кто ее исполнил.
МЕРЗАВСКАЯ. Ой, и мне вдруг показалось, что я тоже знаю.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Значит, это правда?
МЕРЗАВСКАЯ. Невероятно. Неужели это правда?
ТРУХЛЯВСКАЯ. А вы думали, зря люди говорят? Все правда.
МЕРЗАВСКАЯ. Это значит, мне и насчет доченьки можно быть уверенной?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Конечно. После такого в чем угодно можно быть уверенной.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну, теперь я спокойна. Только хотелось бы побыстрей.
ТРУХЛЯВСКАЯ. В этом деле спешка ни к чему. Сейчас пото¬ропишься, потом до конца жизни будете мучаться. Лучше сейчас подождать, зато потом спокойно будете жить.
МЕРЗАВСКАЯ. Трезвость ваших рассуждений просто не мо¬жет не поражать.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это мне от бабки перешло. Она у нас на рассуждения страсть как горазда была.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну что ж, ждать так ждать.
Замирают и некоторое время сидят без движения.
Сцена XXVIII
Те же и Важный Господин.
ГОСПОДИН. Извините, немного задержался. Давно ждете?
МЕРЗАВСКАЯ. Да так...
ТРУХЛЯВСКАЯ (толкая ее в бок). Да нет, что вы, совсем немного.
ГОСПОДИН. Это хорошо. Не люблю, когда меня ждут. А сейчас еще и дел по горло. Скоро конец квартала, по нашему календа¬рю, отчеты готовить надо, бумаг горы, никогда бы не подумал, что в мире есть столько бумаги. Ну, так чего хотите?
МЕРЗАВСКАЯ. Мне бы доченьку.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да. Только постарее, чтобы меньше беспокоила.
ГОСПОДИН. О-о, этого добра у нас навалом. Больную, здоровую?
МЕРЗАВСКАЯ. Больную-то зачем?
ГОСПОДИН. Не знаю. Некоторые и такое просят.
МЕРЗАВСКАЯ. Нет, мне, если можно, поздоровей.
ГОСПОДИН. А чего же нельзя. Все можно, если хорошо попро¬сите.
МЕРЗАВСКАЯ. Тогда нам старушку, и поздоровее.
ГОСПОДИН. Так. (Что-то отмечает в папке.) С детьми или без?
МЕРЗАВСКАЯ. Зачем с детьми-то?
ГОСПОДИН. Как зачем? Будут у вас внуки.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Молодые?
ГОСПОДИН. Каких попросите.
МЕРЗАВСКАЯ. Нет, лучше без детей. Куда мы их посадим?
ГОСПОДИН. Это разумно. Значит без детей. (Пишет в пап-ке.)Так, какой пол? Ой, чего это я. Ну, вроде все в порядке. Будите мужа.
МЕРЗАВСКАЯ. А его-то зачем?
ГОСПОДИН. Затем, что выбрать можете и без него, но без его согласия нельзя. Мне этот формализм самому не нравится, но что поделаешь, без порядку нельзя.
МЕРЗАВСКАЯ. Вставай давай. (ТолкаетБравадского в бок.) Только вы ему ничего не говорите, это сюрприз.
В это время, когда Бравадский поднимает голову и открывает глаза, из-за правой кулисы выходит генерал, без фуражки и погон, и обречено, сложив руки за спину, идет к двери.
Сцена XXIX
Генерал, Бравадский, Важный Господин.
Генерал, увидев Бравадского, начинает радостно кричать.
ГЕНЕРАЛ. Вот он. Это он. Это не я. Хватайте его.
ГОСПОДИН. В чем дело?
ГЕНЕРАЛ. Я не виноват. Это все он. Держите его.
БРАВАДСКИЙ. Ничего не понимаю. Уберите от меня этого . психа.
ГЕНЕРАЛ (со слезами обращается к Важному Господину). Я не виноват. Это все он.
ГОСПОДИН. Да что случилось. Объясните же, наконец.
БРАВАДСКИЙ. Не обращайте внимания. Это бывает. У него какая-то навязчивая идея.
ГЕНЕРАЛ (плачет). Это все он. Он. Не я.
ГОСПОДИН. В конце концов, это не мое дело. Идите куда шли. На данный момент я не обладаю полномочиями вести разбирательство. Наступит время, я все со всеми решу. Обещаю.
Генерал, плача, выходит за дверь.
Сцена XXX
Мерзавская, Трухлявская, Важный Господин, Бравадский.
БРАВАДСКИЙ. Я правда не знаю этого человека. Я вообще его впервые вижу.
ГОСПОДИН. Ладно. От вас требуется только расписаться. Вот здесь.
БРАВАДСКИЙ. Что это? (Принимает папку и ручку, читает.) Старушка... здоровая... без детей... (Перестает читать.) Это не я. Я здесь не при чем.
ГОСПОДИН. Ошибаетесь. Вот здесь-то вы как раз и при чем. Расписывайтесь.
БРАВАДСКИЙ. А мне за это ничего не будет?
ГОСПОДИН. Расписывайтесь.
МЕРЗАВСКАЯ. Распишись, милый, и ложись спать.
БРАВАДСКИЙ. Хорошо. (Расписывается, откидывает голову и начинает храпеть.)
ГОСПОДИН. Какие крепкие нервы. Ну, все формальности соблюдены, остается вам только попросить. И постарайтесь попросить правильно, с первого раза, у меня очень мало времени.
МЕРЗАВСКАЯ (встав и поклонившись почти до пола). Пожалуйста, пошлите нам с мужем дочку.
ГОСПОДИН. Хм, можно, конечно, было бы и повторить, но учитывая, что у меня мало времени, сойдет и так. Ну все, просьбу я вашу исполню, а пока, значит, до свидания.
Важный Господин, захлопнув папку, выходит.
Сцена XXXI
Мерзавская, Трухлявская, Бравадский.
МЕРЗАВСКАЯ. Как вы думаете, он что-нибудь понял?
ТРУХЛЯВСКАЯ. О чем это вы?
МЕРЗАВСКАЯ. Да о муже. Мог он, по-вашему, заподозрить что-нибудь неладное?
ТРУХЛЯВСКАЯ. По-моему не мог. Но кто его знает, что у него на уме.
МЕРЗАВСКАЯ. Что у него на уме, даже мне неизвестно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Тогда я не понимаю, чего волноваться.
МЕРЗАВСКАЯ. Да я и не волнуюсь. Я просто спросила.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А вот это правильно. Волноваться вам только во вред.
МЕРЗАВСКАЯ. Знаю. Но вы не представляете, каких усилий стоит мне мое спокойствие. Каждую секунду я содрогаюсь при мысли, что не удастся сделать сюрприз, и мой муж останется без сюрприза. Все это так обременительно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Такова наша с вами доля - оберегать и заботится о наших мужьях, тут ничего не поделаешь.
МЕРЗАВСКАЯ. И все-таки как-то грустно становится.
ТРУХЛЯВСКАЯ (с соучастием). Да.
МЕРЗАВСКАЯ. Но жить-то надо.
ТРУХЛЯВСКАЯ (пламенно). Да.
МЕРЗАВСКАЯ. Что это такое, в конце концов. Где обещанная мне дочь?
ТРУХЛЯВСКАЯ (с возмущением). Да.
МЕРЗАВСКАЯ. Хотя в общем и целом, ждем мы не долго.
ТРУХЛЯВСКАЯ (соглашаясь). Да.
МЕРЗАВСКАЯ. Но хотелось бы побыстрей.
ТРУХЛЯВСКАЯ (в том же, духе). Да.
МЕРЗАВСКАЯ. Что это с вами? Что вы все заладили «Да» да «Да»?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Извините. Я язык прикусила.
МЕРЗАВСКАЯ. Сочувствую. Вам, должно быть, досадно?
ТРУХЛЯВСКАЯ. В общем-то, да.
МЕРЗАВСКАЯ. А как вас следует понимать?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Скорее с необходимостью, чем с радостью. Впрочем, дело ваше.
МЕРЗАВСКАЯ. Хорошо. Я постараюсь понять вас правильно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Не сочтите за труд.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну а если я вас спрошу напрямую, без обиняков, долго мы ждем или нет? Что вы ответите?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Ну, вообще-то ждать следует гораздо дольше, но если принять во внимание все обстоятельства, то ждать осталось не больше, не меньше, чем полагается.
МЕРЗАВСКАЯ. Весьма туманно.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А что, по-вашему, я могу знать, сколько осталось ждать?
МЕРЗАВСКАЯ. Да нет, просто так хочется на что-то надеяться.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Прежде чем на что-то надеяться, надо это что-то заслужить.
МЕРЗАВСКАЯ. А разве я еще не заслужила?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это не мне решать.
МЕРЗАВСКАЯ. Вы заметили, что мы мелем какую-то ерунду?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Таковы особенности ожидания.
МЕРЗАВСКАЯ. Ожидания чего?
ТРУХЛЯВСКАЯ. А это уж, чего вам больше понравится.
МЕРЗАВСКАЯ. Признаюсь вам как человеку, я совсем потеряла нить разговора. О чем мы разговаривали?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Трудно точно установить истинную канву нашей с вами беседы. Сейчас уже столько времени прошло со времени ее начала.
МЕРЗАВСКАЯ. Значит, скоро у меня будет малышка?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Вполне вероятно. Но я на этом настаивать не буду.
МЕРЗАВСКАЯ. И не надо. Скажите только "Да" или "Нет"?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Я не обладаю такими полномочиями.
МЕРЗАВСКАЯ. Жаль. А кто вас должен ими наделить?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Если бы я знала, я бы тут не сидела.
МЕРЗАВСКАЯ. Но кто-то же должен знать?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Само собой. Разумеется.
МЕРЗАВСКАЯ. Вот бы с ним познакомиться.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А вдруг это окажется нехороший человек?
МЕРЗАВСКАЯ. Надо надеяться на лучшее.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Эта ваша фраза не вызывает возражений, но чаще приходиться мириться с тем, что произошло.
МЕРЗАВСКАЯ. А знаете, чего я боюсь больше всего. Больше всего я боюсь, что после долгого ожидания моя доченька уже не будет вызывать у меня таких нежных чувств.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А с чего, собственно, вы заключили, что ваши чувства нежные.
МЕРЗАВСКАЯ. У меня почему-то такое ощущение.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Но не всегда же можно доверяться своим ощущениям.
МЕРЗАВСКАЯ. Знаете что. А вы мне стали кого-то напоминать.
ТРУХЛЯВСКАЯ. В вашем голосе чувствуется какая-то подозрительность.
МЕРЗАВСКАЯ. Это у вас с непривычки.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Выдумаете?
МЕРЗАВСКАЯ. Лет с шести.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А я начала думать, с пяти лет.
МЕРЗАВСКАЯ. Да. Но я вас старше.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это не имеет значения.
МЕРЗАВСКАЯ. Я бы сказала, что имеет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Значит, вы готовы настаивать на своей точке зрения?
МЕРЗАВСКАЯ. Не только готова, но и ошеломлена вашим упорством.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Странно это слышать от вас.
МЕРЗАВСКАЯ. А от кого, интересно, вам бы не странно это услышать?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Постойте. Сейчас вспомню. Секундочку. На сцене, из двери, кряхтя, появляется старушка.
Сцена XXXII
Мерзавская, Трухлявская, Фелиция.
МЕРЗАВСКАЯ (увидев старушку). Доченька! Фелиция! (Приглашает ее сесть, Трухлявская отодвигается.)
ФЕЛИЦИЯ. Извините уж. В автобусе место уступили, я на радостях и проехала свою остановку.
МЕРЗАВСКАЯ. Да мы и не сердимся вовсе. Главное, что ты, наконец, появилась.
ФЕЛИЦИЯ. Да я и сама рада. А то знаете, тяжело в неопреде¬ленности болтаться. Как, вы говорите, меня зовут?
МЕРЗАВСКАЯ. Фелиция. А разве тебе не сообщили?
ФЕЛИЦИЯ. Сказали. Да только я, матушка, на память туговата стала, вы, если можно, запишите имя мое на листочек.
МЕРЗАВСКАЯ. Конечно. Конечно. Как скажешь, доченька. (Достает листочек и, написав на нем имя, передает его старушке.)
ФЕЛИЦИЯ (читает). Фе-ли-ция. (Неуверенно.) А может попроще имя придумаете?
МЕРЗАВСКАЯ. Ну доченька, не капризничай. Маме нельзя волноваться.
ФЕЛИЦИЯ. Да я не капризничаю, матушка. Просто мне будет трудно запомнить это имя.
МЕРЗАВСКАЯ. А ты постарайся, доченька. Сделай маме приятное.
ФЕЛИЦИЯ. Ну ладно, я постараюсь. (Закрываетглаза и начинает шевелить губами, заучивая имя.)
МЕРЗАВСКАЯ. Правда она хорошенькая?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Сущая.
МЕРЗАВСКАЯ. Я так счастлива. Поскорее бы проснулся мой муж.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Подождем лучше, пока девочка обвыкнется, притрется, притерпится, смирится, адаптируется, наконец.
МЕРЗАВСКАЯ. Я, наверно, кажусь такой нетерпеливой?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Нет, не кажетесь.
МЕРЗАВСКАЯ. Но я действительно так счастлива.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это очень отчетливо наблюдается.
ФЕЛИЦИЯ. Матушка, извините, ноя запамятовала, как произносится эта буква. (Тычет пальцем в бумажку.)
МЕРЗАВСКАЯ. Это, деточка, буква «Ф-ф».
ФЕЛИЦИЯ. Извините еще раз. (Снова обращается к листочку.)
МЕРЗАВСКАЯ. Она еще такая несмышленая, но я уверена, что со временем она станет очень умной и образованной девочкой, зато, вы заметили, как она воспитана?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да, я тоже наблюдала это ее качество.
МЕРЗАВСКАЯ. Как не странно, я только сейчас поняла, какая огромная ответственность лежит на родителях по воспитанию ребенка. Но мне кажется, я справлюсь с этой задачей.
ТРУХЛЯВСКАЯ. В конце концов, вы не одна. У вас есть муж, и его прямая обязанность - предоставлять вам помощь.
МЕРЗАВСКАЯ. Ах, милочка, вы же знаете, ни один мужчина не ходит прямо, вечно они норовят пойти вкривь да вкось. Нет, в этом деле я ему не доверяю, придется все делать самой.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Это очень женственно с вашей стороны.
МЕРЗАВСКАЯ. Ничего удивительного, я же женщина, и даже больше чем женщина - я мать.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Да, это звучит коротко и ясно. Можно даже сказать, что это звучит лаконично.
МЕРЗАВСКАЯ. Определенно вы мне стали кого-то напоминать. А представляете, она вырастет, станет образованной, интеллигентной, познакомится с молодым человеком, тоже интеллигентом, и возмож¬но они поженятся, у них будут дети, мои внучики. Постойте, а куда же их посадить, стулья нынче так дороги?
ТРУХЛЯВСКАЯ. А вы посадите их к себе на колени.
МЕРЗАВСКАЯ. А может быть их еще на шею посадить?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Там они и без вашего участия рассядутся.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну уж нет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Зря вы так самонадеянны. Это ведь процесс стихийный. Вы даже слюну не успеете сглотнуть, как придется сигнализировать бедствие.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну вот что. Чтобы этого не случилось, меры надо принимать сейчас. Фелиция. Доченька.
Фелиция не реагирует.
МЕРЗАВСКАЯ (трогает ее за плечо). Фелиция?
ФЕЛИЦИЯ (вздрагивает, смотрит в бумажку). Ах, это же я. Да, маменька?
МЕРЗАВСКАЯ. Фелиция, доченька, скажи мне, только честно, у тебя уже есть молодой человек?
ФЕЛИЦИЯ (неуверенно). Нет.
МЕРЗАВСКАЯ. Судя по твоему голосу этого не скажешь.
ФЕЛИЦИЯ. Это у меня с детства такой дефект речи.
МЕРЗАВСКАЯ. Фелиция, скажи мне правду, я же твоя мать.
ФЕЛИЦИЯ. Нет, матушка, выбудете ругаться.
МЕРЗАВСКАЯ. Да нет же, я не буду ругаться, ты только скажи.
ФЕЛИЦИЯ (мнется). Ну, есть.
МЕРЗАВСКАЯ (хватается за сердце с обеих сторон груди, находит его с левой и оставляет на нем руку). Ах, а говорят, со взрослыми меньше проблем. И что же, он тебя уже целовал?
ФЕЛИЦИЯ (неуверенно). Нет.
МЕРЗАВСКАЯ (раздраженно). Фелиция, говори матери правду.
ФЕЛИЦИЯ. Ну, он только совсем немножечко.
МЕРЗАВСКАЯ (с подозрением). До какой степени немножечко?
ФЕЛИЦИЯ. До самой малюсенькой.
МЕРЗАВСКАЯ. Что-то я не чувствую облегчения. (Волнуясь.) Скажи, дочь... а в каком ты... положении?
ФЕЛИЦИЯ." Ну как в каком, как и все - в классическом.
МЕРЗАВСКАЯ (хватаясь за голову). Как я была наивна.
ФЕЛИЦИЯ. Ну зачем вы так, маменька. Он хороший человек, и обязательно вам понравится.
МЕРЗАВСКАЯ. А где мы его посадим, этого хорошего человека?
ФЕЛИЦИЯ. Первое время, я думаю, он у меня и на коленках посидит. А дальше посмотрим. (Смотрит на Трухлявскую.)
ТРУХЛЯВСКАЯ. Нечего смотреть в мою сторону.
МЕРЗАВСКАЯ. А у нас, знаете, только одна сторона. (К Фелиции.) Ну ладно, доченька, тут уж ничего не поделаешь, что случилось, то случилось. Ты не переживай, мама тебя никогда не бросит. И когда он придет, этот твой молодой человек?
ФЕЛИЦИЯ. Да хоть сейчас. Раньше-то он все папеньки боялся, но теперь-то, я думаю, ему некого бояться.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Раньше надо было думать.
МЕРЗАВСКАЯ. Вы вообще молчите. А ты, доченька, не спеши. Надо все обдумать. Скажи мне, сколько он зарабатывает?
ФЕЛИЦИЯ. Много.
МЕРЗАВСКАЯ. А кем работает? Он честно зарабатывает?
ФЕЛИЦИЯ. Он работает добытчиком цвета. Их комбинат вырабатывает из радуги краски.
МЕРЗАВСКАЯ. И что, за это хорошо платят?
ФЕЛИЦИЯ. Очень.
МЕРЗАВСКАЯ. Ну, все. Теперь ты можешь его пригласить. Фелиция вставляет два пальца в рот и громко свистит.
Сцена XXXIII
Мерзавская, Трухлявская, Фелиция, Бравадский, Кант.
Из-за правой кулисы, раскланиваясь, появляется старичок, и в ожидании останавливается.
МЕРЗАВСКАЯ. Что же вы стоите. Проходите, не стесняйтесь.
КАНТ. Ну, если вы просите. (Уверенно проходит, садится Фелиции на колени и закидывает ногу на ногу.) Лично я всегда был сторонником того, чтобы разные поколения жили вместе, так оно как-то надежнее: молодые опираются на опыт старших, старшие па силу молодых. Как вы считаете?
ТРУХЛЯВСКАЯ. А сколько вам лет-то?
КАНТ. Понимаю вашу иронию. Но вы не на того напали. Дело ведь не в количестве лет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. А в их наличии.
КАНТ. Совершенно верно. Ну, так что вы скажете насчет совместного проживания?
МЕРЗАВСКАЯ. Да мы, собственно, не против. КАНТ. А извольте полюбопытствовать, кто это "мы"?
МЕРЗАВСКАЯ. Мы с мужем.
КАНТ. Это вы имеете в виду этого Господина? Чудесно. Ну что ж, если вы не против, давайте жить вместе.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Мы очень рады.
КАНТ. Понимаю вашу иронию. И тем не менее.
МЕРЗАВСКАЯ. А правда, что вы работаете добытчиком цвета?
КАНТ (очень серьезно). Вы знаете, да.
МЕРЗАВСКАЯ. И что, вам нравится ваша работа?
КАНТ. Как-то не задумывался. Наверно. По крайней мере, должна.
МЕРЗАВСКАЯ. А это трудно, добывать цвет?
КАНТ. Не то чтобы трудно. Ведь у этой работы тоже есть свои особенности. Например, когда долго работаешь добытчиком цвета, сначала перестаешь различать цвета, потом все блекнет, краски тускнеют, а потом и вовсе пропадают.
МЕРЗАВСКАЯ. Как это?
КАНТ. Да вот так. Пропадают и все. Видишь одни линии, как будто начертанные карандашом на белом листе бумаги. Из-за этой особенности и можно сказать, что работать трудно, но со временем привыкаешь, и ничего.
Из-за правой кулисы выходят два здоровяка, которые до этого мутузили молодых людей и, заложив руки за спину, выходят в дверь.
КАНТ. Вот, кстати, ребята из нашего комбината.
МЕРЗАВСКАЯ. И что, много сейчас людей работают на этом комбинате?
КАНТ. Да почти все. Вырабатывать из радуги краски оказалось очень выгодно. Некоторые готовы выкладывать за них огромные деньги. Чем больше цвета мы переработаем, тем больше процветает отрасль. Всем хорошо. У кого-то в запасниках все краски, а остальные неплохо зарабатывают на их добыче. Вот я, например. Но, к сожалению, запас цвета не бесконечен. Уже почти весь исчерпали.
МЕРЗАВСКАЯ. И что?
КАНТ. И ничего. Скоро все бесцветным станет. Не только работники нашего комбината не смогут видеть цвета. Ха-ха. Это мы между собой так шутим.
МЕРЗАВСКАЯ. Грустно.
КАНТ. Не то слово. Но вы не переживайте. Я тут скопил кое-какой капиталец и прикупил вот... (Вытаскиваетиз кармана баночку из-под монпансье.) 'Так сказать, на... этот... темный день.
МЕРЗАВСКАЯ (заглядывает в баночку). Ух ты, неужели настоящая?
ТРУХЛЯВСКАЯ. Баночка точно настоящая.
КАНТ. Понимаю вашу иронию. (Прячетбаночку.)'Но, заверяю вас - это настоящий цвет.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Откуда вам знать. Вы же не различаете цвета?
МЕРЗАВСКАЯ. Ой, скажите, а почему у вас в баночке только один цвет?
КАНТ. А-а, я же не дурак, как некоторые. У них есть деньги, они скупают все цвета подряд и сваливают их в кучу. Цвета перемешиваются и остается... такой... ну, темный цвет. То есть ничего. А у меня один цвет, с ним точно ничего не случится.
МЕРЗАВСКАЯ. Славно. А как называется ваш цвет?
КАНТ. Это... ну... э-э... (удивленно)забыл.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Скажите, а почему вы беспокоитесь о черном, как я понимаю, дне, когда все краски перемешаются. Ведь вы все равно не можете различать цвета?
КАНТ. Что вы все заладили. Не можешь, не можешь. Ну не могу. Зато когда вокруг вас все станет этим... ну... в общем, темным, вы за эту баночку все что угодно сделаете.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Кому это угодно, уж не вам ли?
КАНТ. В данном конкретном случае баночка действительно принадлежит мне, но, в сущности, это безразлично.
МЕРЗАВСКАЯ. Что вы пристали к моему будущему зятю? Он, между прочим, очень предусмотрительный человек, и я не вижу в этом ничего зазорного.
ТРУХЛЯВСКАЯ. Что ж, значит, и у вас все цвета перемешались.
Сцена XXXIV
Те же и Важный Господин.
Отряхивая с мантии пыль, входит Важный Господин.
ГОСПОДИН. Что за пыльная работенка. В конце концов, работать безвозмездно и в такой грязи - это уже слишком.
Заметив, что за ним наблюдают, принимает важный, осанистый вид и подходит к стульям.
ГОСПОДИН. Ну-с, уважаемые, пришла ваша очередь.
МЕРЗАВСКАЯ. Как пришла?
КАНТ. Да, как это пришла? Мы как раз собирались свадебку сыграть.
ФЕЛИЦИЯ (мучительно, из-под Канта). А я еще свое новое имя не выучила.
ГОСПОДИН. Ух ты, какие вы интересные, что ж мне теперь, все бросить и ждать, когда вы тут все дела завершите? Нет уж, вершить здесь пока буду я.
КАНТ. Не обязательно все, но хотя бы пожениться-то можно?
ГОСПОДИН. Нет. В конце концов, вы должны повиноваться моей воле, а не я вашей. Что за моду взяли пререкаться? Я ведь сношу, сношу, но могу и не снести? Или снести? Нет, правильней будет сказать - не потерплю. И без разговорчиков, быстренько встали и пошли за мной.
Важный Господин, больше не глядя на них, идет к двери, за ним идет Мерзавская, следом Кант, потом Фелиция и, наконец, Трухлявская. Бравадский продолжает храпеть. Дойдя до двери, Трухлявская спохватывается и возвращается за чучелом кошки, после чего вместе с остальными исчезает за дверью. Через се¬кунду дверь открывается, и чучело вылетает на середину сцены. От стука просыпается Бравадский.
Сцена XXXV
Бравадский.
БРАВАДСКИЙ. Уф, ну и приснится же такое, кому расскажешь, не поверят. В одном сне стал и мужем, и отцом, и без пяти минут дедушкой. Бред какой-то. Нет, все, надо завязывать. (Дышит на ладонь и принюхивается к запаху. Вроде не пахнет. Эх, сейчас бы кого-нибудь попросить, а то ведь самому-то не унюхать. Как бы шеф не пронюхал, что от меня несет. Нет, все, надо завязывать, а то допьешься до того, что во сне станешь нищим, да и пойдешь по миру. Проснешься, а ты уже по миру ходишь. Хе-хе. Хотя, чего я переживаю, у меня ведь повод был как-никак. Женился все-таки. Не просто так закирял ведь. А то, что шефа там не было, так это он сам отказался прийти. (Встает, начинает ходить по сцене.) И цифирь, как назло, в голову не лезет, чего же теперяча шефу излагать? Эх, чую, сердцем чую, полетит моя головушка. Не залетела бы только в гиблое место, а так везде жить можно.
ГОЛОС ИЗ-ЗА ДВЕРИ (женский, с голубыми глазами). Бравадский, вас ожидают. Входите.
БРАВАДСКИЙ (подбирая шубу и зонтик, плюет через левое плечо). К черту. (Берется за ручку.) Да, кажется так. (Крестится и выходит за дверь.)
Сцена XXXVI
Важный Господин, люди.
Из-за правой кулисы выходит Важный Господин, за ним шеренгой идут четыре человека. Важный Господин останавливается у стульев, что-то читает в папке.
ГОСПОДИН. Так, рассаживайтесь, чувствуйте себя как дома, по мере необходимости мы будем вас приглашать. Ну, всего вам хорошего.
Приплясывая, выходит в дверь. Занавес обрушивается.
СКАЗКА ПРО ТАЙНОГО СОВЕТНИКА ВАСИЛИЯ НИКИТИЧА ТАТИЩЕВА, ПЕРСИДСКУЮ КНЯЖНУ И КЛАД СТЕНЬКИ РАЗИНА
Государыня-амператрица Анна Иоанновна вызывает как-то раз к себе своего тайного советника Василья Никитича Татищева и такие ему речи говорит:
- Ну, что, Василья Никитыч, обустроил ты калмыков на новом месте?
- Так точно, матушка осударыня! Не изволь беспокоиться! Крепость Ставрополь-на-Волге стоит на рубежах державы неприступно и калмыки вкруг неё поселены в аккурате!
- Гут, гут! Молодца!
- Рад стараться, матушка-осударыня, тебе на радость, державе Российской во славу и процветание! Ура! Ура! Ура!
- Ну, будет тебе, Васька, глотку зря драть! Вот чаво, мин херц. Доклада-ли мне, что тать, вор и разбойник Стенка Расин закопал в землю где-то в Жигулевской горе клат оченно драгоценный. Так вот ты, как есть той стороны начальник и управитель, так ступай сей момент и выкопай мне энтот самый клат. Да штоп быстро-быстро! Не исполнишь моего воля - не обессудь - казню лютою казнью. Ибо! Я хочь в душе баба добрая, а всеж-таки царица-ампиратрица, а стал быть кровь у меня дурная, лютости в ней много.
Василий Никитич осударыне ответ держит.
- А от энтого дела, от дурной, стал быть, кровушки - хорошо медицина нетрадиционная помогает, а лучче всего пиявки, и ежели их регулярно...
Царица давай на те слова гневаться:
- Ах ты, холоп! Ты что еще мне тут за слова этакие устами своими срамными произносить изволишь?! Ехай шустро, да бес клату мне на глаз являться не смей!
Советнику ей в ответ:
- Да как же я, матушка-владычица, тебе тот клад добуду, коли он не токмо не знамо где зарытый, а ишшо и заколдованный, заговоренный противу всех добыть его охотничков?!
Топнула царица в сердцах кривой ножкой, в туфельку с пряжками золочеными обутой, по роже тайному советнику белой рученькой своей съездила. У того - треуголка в одну сторону, парик - в другую разлетелись. А царица ишшо как заорет, завоет дурноматом:
- М-а-а-а-лчать, твою мать! Слушайт приказ - исполняйт сей же час! А то в момент ровно на башку укоротисся!
И тихим голосом ласково так добавляет:
- А коли понял, мин херц, мое слово, так пшел вон!
Опечалился тайный советник горькой своей доле, да делать неча, как царску волю не сполнить? Ведь он хочь и тайный, хочь и Советник, а все подневольный. А как энту волю спонять? Неведомо! Закручинился Ва-силь Никитич, сидит грустит, соплю на кулак мотает, мозгой шевелит, а ниче ему не помогает - мысля в голове не шуршит, лишь башка от натуги трещит.
И совета спросить не у кого, у воронова свово коня разве? Плюнул Василий Никитич в сердцах, растер ботфортой, сел на коня, да поехал до Волги-реки, а сам такие думки думает:
- Раз такая фигня происходит кругом, блин, то делать неча - утоплюся я в речке, в Волге глубокой да широкой.
И хотел было уж совсем сигануть да с обрыва по-над пропастью прям в волну надлежащую, набежавшую - в Волгу-матушку, в Волгу-вольную... Да тут вдруг слышит:
- Не сигай ты, Василий Никитич, да с обрыва по-над пропастью. Зазря время проведешь, да бархатны свои портки со кафтаном вотще замочишь.
- Это ишшо почему так?
- Да мелко тут. Вот почему. Утопнуть не утопнешь, а токмо осрамишься-опозоришься.
- Да хто это умный такой разговоры разговаривает?
- Кто-кто! Конь без пальто! Я это - верный твой друг, товарищ и соратник - конь твой вороной, удалой, ну и так далее...
- Ишь ты ексель-моксель, етишкин еж! Вот ведь чаво деется-приключается. Лошадяка со мною русским языком брешет! Никак белочка ко мне прибежала - мысию во чистом поле прошмыгнула?! Видать, надыть поумеренней с зеленым вином, а особливо с коньяком пятизвездочным "Тайный советник"! А то вот всякая фиговина блазнится!
Рек так, и крестом животворящим чело свое осенил.
- Да почто ж ты крестишься? Я, чаю, не нечить какая! Не блазнится тебе, Василий Никитич, хотя, конечно, с зеленым вином надоть поаккурт-нее. Я и вправду человеческим языком баять приспособлен, потому что предки мои от кентавров род свой ведут.
Только я редкий раз когда русским языком пользоваюсь, чтобы не прознали, а то вмиг в кунсткамеру угодишь, али того хужей - в циркус передвижной. А сейчас не стерпел и русским языком с тобой теперича говорю, потому что шибко жалко мне тебя стало, ведь, гляжу, взаправду ты себя жизни решить собрался да в утопленники записаться. Ты погодь малость руки на себя накладывать, это никогда не опоздаешь, а послушай лучче совет добрый, а я уж тебе плохого не посоветую, потому что и холил и лелеял ты меня, и овсом да клевером всегда всласть кармливал. Вместо чтоб топиться, ты садись на меня, да ехай прямиком до Каменной чаши в Жигулевских горах, где есть источник со святой водицей, из которого ежели испить да окропиться - не страшны сделаются ни пуля немецкая, ни сабля турецкая. Посля надо влезть на самую крутизну и тамо зорьки вечерней дожидать. А как солнышко красное закатываться начнет, увидишь тут чудеса знатные, явиттся в небеси из волжских вод восставший город чудесный, светом жемчужным осиянный. И живет в нем дивная девица - Персидская княжна.
У Тайного советника ажио рот открылся от великого удивления, и в него ужо с пяток мух залетели.
- Ишь ты, поди ж ты!
- Персидская княжна - Стеньки Разина полюбовница. Он ее в Волгу бросал, да она не потопла...
- Что ли тоже мелко было?
- Ты не перебивай, а слушай. Персиядская княжна не потопла, а стала Царицею поддонного мира, и обретается на дне Волги в чудном городе, что с незапамятных времен стоит, карлами изваянный, которые в Жигулевских горах пещеры прорыли, а в тех пещерах многие еще чудеса схоронили до срока. Один только раз в году поднимается энтот город, Мирным прозываемый, с волжского дна, и Царица на божий свет выходит. И сегодня на вечерней зорьке как раз Мирный город обратно явится. Стало быть, как увидишь ты Царицу Поддонную, бывшую княжну, ты варежку не разевай, под микитки ее хватай, да в мешок, да наутек! А потом честь по чести спытай, спроси ее, как, мол, клад Стенькин добыть. Уж она-то про то все знает. Сумеешь ее уговорить - почитай, справишь царский наказ. Ух! Устал с непривычки языком чесать, и в роту сушь такая сделалось! На¬пои-ка меня теперь водицею, до потом поступай, как сказано было.
Поскреб Василий Никитич в затылке, раздавил вошь, что промежду пальцев ему попалась, напоил верного своего коня, оседлал его да поехал до Каменной чаши. И все исполнил, как было ему сказано.
Залег на утес высокий и стал дожидать вечерней зорьки, а она скоро приспела.
И вот глядит Василий Никитич - глазам своим верить отказывается. Восплывает из глубины волжской чудный город, светом жемчужным осиянный. И из ворот волшебного того града выходит дивная девица красоты несказанной - Царица Поддонная, она же - Персиядская княжна, Стеньки Разина полюбовница.
У тайного советника от великолепия такого челюсть до коленков отва-лилась, да так и осталась. Но коник верный опять выручил - хлестанул Никитича хвостом по морде и из ступору вывел. И советник наш, долго мозгу не мозоля - хвать-похвать - уцепил девицу красу да за черную косу, платок - на роток, да в холщовый мешок ея упаковал, да в осиновый лесок, под ракитовый кусток приволок.
Отдышался малость, мешок развязал аккуратно, платок у княжны изо рта вытащщил. А та как заорет, как завопит, как завоет диким голосом, что твоя сирена противоугонная.
- А-а-а-а! Помогите! Спасите! Разбоники! Обратно меня Стенька полонил, в заложницы взял! Обратно меня забижают, вдругорядь утопить как Муму какую хочут!
И кулачками своими маленькими Василья Никитича ну колошматить, приговаривая:
- Ах ты, тать, твою мать! Ах, злодей-лиходей! Ни за что ни про что похищаешь людей!
Оторопел Василий Никитич, да стал оправдываться:
- Да погодь ты, не вой! Я не тать, я свой! Я хороший, не злой! А княжна все не унимается - надрывается:
- Ой, горе, ой, беда! Ой, студеная вода! Погубил лиходей-злодей! Отлучил от живых от людей! Ой, доля моя, доля - горемычная! Сладко ли мне в поддонном царстве жить?! Горько мне вековечно кручинить-тужить! По солнышку по красному, по небу ясному! Один разочек всего в году я со дна волжского с Мирным градом воспаряю, чтоб на божий свет полюбоваться, росой травяной умыться, в луговые шелка обрядиться - фауной да флорой насладиться! И тут мне спокою нет! Опять полонил мучитель-злодей! Постыдился бы добрых честных людей! Ты что ж это вытворяешь, террорист ты этакий! Мало тебе моих мучений, обрат меня топить вздумал! Пакостник ты экий! Изверг рода человеческого, ирод кровожадный, маньяк прям какой-то!
Она бы так долго еще вопила, да Василий Никитич не утерпел - ладе пью своею роток ей прикрыл, и говорит:
- Ясно мне теперя со всей очевидностью, почто Степан Тимофеевич тебя, краля, в Волгу-то поплавать отпустил. Помолчи Христа ради оди: секунд, а не то я за себя тож не ручаюсь, осерчать могу, тода, пожалуй, покруче Стеньки окажуся. Ясен перец?
Замолкла красна девица, будто в рот водицы студеной волжской на брала, токмо губки свои коралловые надула, да бровки черные соболины насупила. Сидит молчком - глядит волчком.
- Ну, слава тебе, боже! Утихла! Теперя послухай меня малость, ладно. не террорист никакой, не Стенька Разин, не Емелька Пугачев, это обознв тушки у вас, барышня, вышли, а зовусь я Василием Татищевым, и у самс держицы всероссийской на службе тайным советником состою... А во скажи-ка мне, краля, никак мне, птенцу гнезда Петрова, этой моды не ура зуметь - нешто можно, что бабе ходить в начальниках? У бабы - каприз, мы страдаем!..
Хотела персиянка ответить, роток свой уж было приотворила, да Ва силь Никитич вовремя спохватился и обратно ладошкой своей его при крыл.
- Нет, лучче молчи! А я, тож, дурья башка - нашел у кого спрашивать Ты ж сама - княжна али даже царица... Сытый голодного разе уразумеет Ну да не об том я речь держать желаю. Осударыня-самодержица, моя стал быть, начальница, дала мне приказанье - хоть вот из коленки выло май, а вынь ей да положь на тарелочку фаянсовую, да лентой атласно: голубенькой перевяжи - не чаво-нибудь, а клад Степана Разина, что пещерах в Жигулевских горах укрытый схоронен. А где его сыскать, д как взять - это ампиратрице зело фиолетово, как хошь, так и крутись! i царску волю если не исполнить - секир башка, прощай жизнь моя моле децкая! Помоги, краля, не губи меня, ясна сокола, мне еще ой как пожит охота! Знаю, ведаешь ты, где Стенька клад свой заветный зарыл-упрятал Пособи, не будь стервой курватой, гадюкой подколодной, ну что тебе стс ит?!
Отвечает ему бывшая Персидская княжна, нонешняя Царица Поддон ная таким словом:
- Вы гляньте только, как он заговорил! Ишь ты, как запричитал, ка; заканючил, заскулил-завыл! А как честных девушек хватать за что н: попадя, да в мешки сумнительной стерильности запсотивать - энто ка: же?! А еще тайный советник! Небось, куртуазному обращению в Европа: обучался!
Тряхнул Василий Никитич кудрями парика своего завитого, пудра них так и посыпалась; обрызгал он свою фигуру духами хранцузскими чтоб русский дух луковый отбить, встал на одну коленку, поцеловал ; княжны белую ручку в запястье и такую речь произвел:
- Прошу прощения, сударыня, что я позволил себе по отношению : вашей прелестнейшей особе допустить негалантное обращение, типа - ме шок пыльный на вашу восхитительную головку напялить, али платок н вполне свежий в ваш дивный ротик запихнуть, но прошу вас о милосер дном снисхождении к тому морю отчаяния, в коем я тону и утопаю по добно потерпевшему страшное кораблекрушение несчастному пилигри му! Я заклинаю вас, сударыня, понять бедственное мое местоположени и одарить меня вашей бесконечною добротою - бесподобной, бескрайней беспрецедентной!
Тут уж тайный советник на обе коленки - бух! - за подол девицу теребит, жарким шепотом в ушко ее розовое шепчет:
- Помоги, краля, Христом богом прошу, - укажи, где Стенька свое бога-чество зарыл, да пособи изъять оное незаконно нажитое добро, а я тебе за то процент обещаю отстегнуть, как положено!
Подумала-подумала княжна-царица, и говорит так:
- Ладно, ничего я с моей добротою природной поделать не в силах, и такому мужчине симпатичному, такому молодцу-красавцу отказать не можно. Да и со Стенькой поквитаться охота, за то, что он меня - щукам, чехони, сорожкам и всяким прочим рыбам волжским на прокорм пустить хотел.
Склонила головку свою вельми прелестную к советникову уху и за¬шептала тихим шепотом, чтобы никто более подслушать не мог инструкцию, как добыть, стало быть, клад Разинский.
Все в подробностях мельчайших порассказала, а окромя того дала еще два веника - один с разрыв-травой горючей, что растет на могилках некрещеных детей, собственной матерью удавленных, и от которой железо и камень источаются, другой веник - с плакун-травой, прорастающей из слез Богородицы, что от нечистой силы крепко пособляет. И напослед так еще сказала:
- Ты, голубчик, когда за кладом Стенькиным полезешь, крест с себя сыми, да Божье имя не поминай, знаменьем крестным чело не осеняй. А кода будешь клад забирать, много чего тебе померещится, но ты не боись, плакун-трава от нечисти оборонит. Вот вроде и все.
Обрадовался Василий Никитич несказанно, схватил царицу, чуть в объятиях не раздавил, давай в уста сахарные ея целовать, да рот в рот с языком все норовит, она, бедная, еле вырвалася.
Ну и со всех ног побег Василий Никитич исполнять все, что царица Поддонная, княжна персиядская ему нашептала. Все сполнил, что было сказано - влез на кручу Кургана Молодецкого, нашел там камешек, мохом поросший, уперся в него плечиком, и давай тою каменюку с места сковывривать. Так понапрягся, что чуть пуп от натуги не надорвал, да чуть бархатны свои портки не обмочил, но осилил.
Под камушком чугунная дверь с кованым железным кольцом обнаружилась - тут-то разрыв-трава и спонадобилась, пригодилась. Отворил Василий Никитич энту дверь, глядь, а там ход в подземелье, в самую утробу гор Жигулевских. Покряхтел тайный советник, поохал, повздыхал, да никуды не денеисся - надоть лезть в темень подземную. Снял он с себя крест свой нательный - и полез. Лезет и матюгается на чем свет божий стоит. Наконец впереди вроде свет забрезжил, глядит Василий Никитич - пред ним пещера размеров здоровущих-прездоровущих, али и того более. И свечение в ней такое непонятное. И исходит тое свечение от глыб льдистых, вдоль стенок пещеры расставленных. А в тех глыбах - звери невиданные заморожены - медведь зело преогромный, с когтями, будто кинжалы, тигра с клыками большущими, словно сабли, а еще - на слона походящий - мохнатый и мохноногий, весь в густой шерсти.
Подивился Василий Никитич на это - и делее проследовал. Идет - видит - другая пещера, поменее, а в ней стоят бочки дубовыя, железными обручами охваченные, сундуки крепкие, ларцы кованные. А от всех оных сундуков, бочек да ларцов свеченье исходит такое златистое - потому как полны все они золотом-серебром, да каменьями самоцветными, драгоценными.
Увидал энто все Василий Никитич, да от радости, чуть остатнего ума не решился, да давай злато-серебро вместе с камушками по карманам распихивать, за пазуху горстями ссыпать, да ишшо в шапку свою треу-гольну до самого верху.
А сам в это время в голове свое так думает:
"Эк тут сколь добра! Дюжину подвод надоть, чтобы все подчистую отсель вывезть. Да нет - мало будет, пожалуй, лучше всего КАМАЗ бортовой подогнать было бы... Да и то мало - состав товарный, с вагонами - в самый раз уместиться!..
Но в том беда, что КАМАза взять негде, да и двигатель внутреннего сгорания не выдумали еще. Да и насчет поезда тоже пока сложно, ибо дед братьев Черепановых на тот момент только-то народился...
Вдруг, откель ни возьмись, является посередь пещеры старик - не велик, сам горбат, борода до пят - каменный пол заместо веника метет. А в бороде у него и цветочки, и листочки, и солома сухая, и капуста квашеная, и кости рыбьи, и чего только не поназастревало - чистый лешак. Глаз у старика - как уголь черный, рубаха кумачовая, в руках сабелька вострая. А как заговорил - словно телега не смазанная заскрыпела:
- Это кто тута до чужого добра охоч? Кто такой деловой, явился не запылился, без спросу и разрешения? Ковер-самолет летит - узоры стер-лися, а мы не ждали вас, а вы - приперлися!
Василий Никитич удивился, конечно, но все равно спрашивает:
- А ты сам-то что за бугор на ровном месте? Сам-то хто такой тут будешь? И почто энто добро - своим называешь? Нечто ты его сюда склал?
- А то хто же?! То-то и оно, мил человек, что - я! Потому как я - есть Степан Тимофеевич Разин, собственною персоной. Чудесным образом избег я плахи и топора, а палачи-сатрапы, собаки царские, на площади Красной заколбасили не знамо кого. Надо ж им было как-то выкручиваться, вот оне и нашли бомжика какого-то шибко со мной на рожу схожего - двойника типа. Сам же я, за все злодеяния мои церквой православной анафеме преданный, обречен до скончанья веков тут сидеть и над златом-серебром чахнуть, от людишек всякий, тебя вроде, его оборонять-охранять. Вот такие, друг ты мой ситной, пироги, да плюшки, пряники-ватрушки.
Василья Никитич от удивительных такех словов аж отропь пробрала, стоит, как пенек с глазами, даже не сморгнет ни раза, рот как ширинку раззявил, ни полслова вымолвить не могет. А Старик Разин тем временем продолжает сказывать, с полдня наверное, сказывал, и все оченно переживательно, а под конец такие слова произнес:
- Ну и што, мил ты человек, что мы с тобою делать-то будем? Надоть мне тебя жизни решать, за то, во-первых, что ты сюды без спросу залез-забрался, да за то еще, во-вторых, что на добро мое покуситься примеривался, а ведь оно тут не про тебя кладено. Жалко мне тебя, не скрою, да что ж делать! Я ж все-таки тать и злодей, хотя и на пенсии вроде. Так что придется мне тебя извести-порешить, извиняй уж. Ты мне по нраву пришелся, прямо симпатию я к тебе ощутил эдакую спонтанную, обратно давненько ни с кем словцом перемолвиться не доводилось, все один да один тута кукую, ровно сыч во дупле, а тут такая оказия славная! Вот я душеньку-то отвел - побалякал с живым человеком - словно меду напился. Ну да - делу время, а потехе, как говориться, час. Теперича давай прощайся со светом белым, да с жизнию молодою, да складывай свою башку вот сюды, прям на бочку. И не гляди, что я пожилой, да несмочный с виду, это только видимость обманная, иллюзия здрения. Башку тебе срублю аккуратно - и глазом сморгнуть не успеешь. Это я тебе как профи гарантироваю. Чай, не одну головушку лихую довелось снести, стаж-то порядочный. У меня во-обче на энто дело талант, можно сказать, а его, как известно - не пропьешь, не прогуляешь, это как плавать - один раз научась - не разучисся.
Испужался Василья Никитич крепко, чуть портков бархатных своих обратно не обмочил, коленками одна об другую застучал, зубами от страху злого залязгал, поджилки у него затряслися, сердце в пятки ушло, ну и прочие сподобные случаю расстройства организма приключилися. Повалился тайный советник на коленки, потому как ноженьки - не ходушки сделались, и от ужаса великого запищал тоненько, как козел безрогий:
- Отпусти ты мене, Степан Тимофеевич, с миром! А добра твоего мне не надоть, да я ж и не для себя вовсе, а царску волю исполняю! Но я все взад обратно отдам - только пощади, не руби ты моей головушки!..
И давай, стало быть, золотишко из карманов своих диравых обратно в бочки ссыпать.
- Эх, мил человек, - говорит ему на то Степан Тимофеевич. - Я бы рад тебя отпустить, да не могу. Извини уж. Нечем мне тебе помочь. Но ты не боись, я тебе не больно башку отчекрыжу.
- Эх-ма! Видать, так мне было на роду написано! Сгибнуть в самом цвете лет, ни за что ни про что, ни за понюх табаку. Одно только обидно -стоило за семь верст ехать - киселя хлебать, чтобы здеся ту же смерть принять. Ладно, руби мою светлую головушку. Дай только перед смертью последнее желание исправить - трубку вишневую выкурить.
От такех речей старик-Разин ажио затрясся весь, задрожал мелкой дрожью, как листок кленовый, буркалы выпучил, а рот ему будто переко¬собочило.
- Нешто у тебя, мил человек, и табачок имеется?
- Да есть мало-мало...
- Да ведь я, мил человек, страсть как давно табаку не нюхал, трубочку свою знатную не куривал, считай, уж лет сто как последняя щепоть табаку у меня вышла!
Тут смекнул Василий Никитич, что к чему, потому что вообще-то он мужичонка был вполне смышленай, даром что и тайный советник, смекалистый был, хотя так вот первым взглядом на него глядючи, не скажешь - так дурень дурнем на первый-то взгляд.
Ну да он тут и говорит так:
- Дам я тебе, Степан Тимофеевич, полный кисет табаку - кури на доброе здоровье, обкурись! Только за энто ты меня отпустишь с миром и головы моей буйной сечь не будешь, а паче того дашь мне злата-серебра да каменьев самоцветных, сколь я на себе унесть смогу.
Заскрыпел Степан Тимофеевич деснами, потому как зубы у него давно от кариесу повыпадали, почесался, поскреб в затылке, в бороде, да спину, да подмышками, да в паху, да везде - а все оттого, что в бане давно не парился и вошь да клопы его терзали мучительно. Мозгу наморщил, подумал еще малость, да и согласился на такой ченч-гешефт. Ибо курить ему смерть как хотелось, просто чистая абстиненция!
Ударили оне по рукам. Набил Василий Никитич опять карманы золотом, а шляпу свою треугольну каменьями самоцветными, отдал Стеньке кисет с табаком - и вышел из подземелья сырого на вольный воздух.
Вышел - глядит - благодать кругом. Воздух посля подземного спер¬того - чистый, вольный, свежий - рекой, рыбой, костром далеким пахнет, травами луговыми, медом, молоком, хлебом - дивный, одним словом ежели сказать, воздух! Небо уже по краям розовеет, зорька утренняя зорьку вечернюю догоняет, сменить поспешает. Окрест все горы Жигулевские в дымке туманной синеются, а над Курганом молодецким - будто дымок от трубки стелется.
А карманы камзола да портков - приятно так отвисают - златом-серебром отягощенные, да шапка треугольна - тож полным-полна каменьями драгоценными. И так радостно, так приятственно Василию Никитичу на душе сделалось, что вздохнул он полною грудью прохладу предутреннюю, да и говорит:
- Слава тебе, Господи! Вот все, вроде, и кончилося! Хеппи энд произошел.
И только он энти слова вымолвил - враз свет вокруг померк, громы загрохотали, молнии засверкали, вихорь поднялся - чуть тайного советника в Волгу не сдуло, ладно, он успел за куст колючий зацепиться.
Вкруг него круговорот какой-то сделался, а в громовом грохотанье да в ветровом завыванье послышался ему хохот стариковский, скрипучий -довольно мерзкий и естеству противный.
Но вскорости поутихло все, поуспокоилось. Василий Никитич от куста колючего отклянчился, смотрит, глядь - в треугольной шапке его заме-сто каменьев - уголечки мерцают - прожгли шапку до дыр - пропала вещь. Он руками по карманам своим - шасть, выворотил их, а вместо злата-серебра сыпятся оттеда черепки глиняные да зола.
Глядит Василитй Никитич - глаза по пятиалтынному зделалися, окаменел весь, и слова в глотке застряли, в комок сбились.
Тут коник верный является к нему и говорит:
- Эх, Василий Никитич, вот вроде умный мужик - а бестолковый - страх! Разе можно бывло такие слова посля всего произносить!
- Да че я сказал-то? "Хеппи энд" что ль?!
- "Слава Богу" ты сказал - чугунок у тебя заместо башки! Тебя ж и княжна предупреждала! Клад-то заговоренный как есть! Нечистая сила его сторожит. А она такех слов утерпеть не может, вот и остался ты как и был - с дырой в горсти!
Закручинился опять Василий Никитич, уж который раз с начала сказочки, да опять делать неча, сел на коняку своего, да поскакал обратно в столицу с пустыми руками, не солоно хлебавши, а сам тако думает:
- Ладно! Пущай! Что ж сделаешь, коли так вышло! Пущай казнят теперь! Мне все едино! Надоело хужей горькой редьки! Наплевать двадцать пять разов!
Приехал он в столицу, а тут на его счастие война подоспела - то ли с туркой, то ли с Европой, и государыне не до кладов сделалось - она про клад и про Василия Никитича напрочь позабыла. Так что, в прынципе, все не очень чтоб плохо кончилось
А так ли или нет на самом деле было - Бог весть.